Трагедия в Степном — как не сделать ненужных выводов?
По трагедии в Степном, где 3 декабря сгорели пятеро детей, следственным управлением Следственного комитета РФ по Новосибирской области уже возбуждено три уголовных дела — по обвинению отца в пожаре (ч.3 ст. 109 УК РФ), по обвинению в халатности (ч.3 ст. 293) «должностных лиц органов социальной защиты населения» и по обвинению отца в систематическом нанесении побоев (ч.2 ст.117) теперь уже погибшим детям.
Эта трагедия уже обросла целым ворохом спекуляций. Публикуются сплетни и домыслы, пресса называет весь спектр версий, который может прийти в голову даже без выезда на место — случайность, неосторожность из-за пьянства, злонамеренный поджог. Пожар — это средство погреть руки, свести счёты, сделать удобные выводы. Кто-то нагреется на публикациях и телепередачах — писали, что селянам обещали десятки тысяч рублей за участие. Кто-то на продаже средств пожарной сигнализации — на эту как бы теперь главную нужду бедных селян срочно выделили 100 миллионов рублей! Кто-то спишет свои грехи на одного обвинённого…
Действительно важно лишь одно — какие выводы будут сделаны. Что будет названо причиной, кого назначат виноватым. Потому что трагедия — это случай из жизни одного села. А выводы, которые будут сделаны, и ещё больше — которые будут не сделаны, скажутся на жизни многих и может быть не только в одной области. А два самых поспешных вывода уже лежат в накатанной временем колее — «отец негодяй и пьяница» и «куда смотрели социальные службы». Оба ведут к одному — надо усилить адресный контроль за всеми «социально-опасными». И ходить, и ходить, и контролировать всех, а то вдруг ещё кто-то выпьет и уснёт с сигаретой и случится пожар. О том, как такое возможно уконтролировать, вопросом не задаются.
В эту колею удобно укладывается, что отец «не хотел спасать детей», что «дети ему вообще не нужны» — и вот уже забыто то, о чём писали в первые дни: что проснувшись, первым делом он стал вытаскивать из дома газовый баллон, чтобы дом не рвануло, с ним и оказался на улице. А также свидетельства о том, как он заботился о детях после смерти их матери: «Если раньше дети при живой матери могли всю зиму сидеть в квартире взаперти, потому что не было одежды, то потом всё изменилось... Вова стирал, Вова готовил...». «Он сделал ремонт, он одел детей, он повёл в школу детей с иголочки одетыми, дети хорошо питались. Он должен был поехать пластиковые окна заказать, купил новую мебель, кроватки двухъярусные» — это свидетельства разных служащих, которые всё-таки ходили и контролировали.
«По словам соседей, мужчина выпивал часто, но именно по вечерам — он знал, что вечером с проверкой к нему никто не пойдёт». То есть пил «как все» — по-тихому, и днём его пьяным никто не видел. Но сказать «как все» — значит назвать неудобную причину, признать, что дело не в нём лично. Что лично он делал только то, что считается нормальным не только в Степном. Он пил «как надо» пить тем, для кого массово продаётся то, что пьют. А значит, то, что произошёл пожар — закономерность, а то, что именно у него — несчастный случай.
Но под это дело уже пишутся в комментариях призывы запретить рожать «таким алкашам», и эти как бы невыдержанные выкрики вдруг совпадают с хладнокровными опросами в социальных сетях: «А согласны ли вы с тем, что родительство должно разрешаться государством только после сдачи экзамена на компетентного родителя?» И страшно не то, что находятся такие отдельные фашиствующие, а то, что люди начинают это всерьёз обсуждать, а значит, почва для принятия фашизма уже во многом расчищена, как в Германии 30-х.
Последствия скороспелых организационных выводов в Новосибирской области многие семьи уже давно чувствуют на себе. Когда спрашиваешь после очередного случая рядового зав.отделом опеки: «Зачем же вы забрали детей?», почти всегда слышишь в ответ измученное, отчаянное — «а кто будет отвечать, если что случится?! Вот был случай...» Они говорят об одном и том же трагическом случае, после которого сильно наказали кого попало, то есть рядовую работницу отдела опеки, за то, что не предвидела трагедии, давая заключение о возврате ребёнка родному отцу. Хотя сотрудники отдела не эксперты-психиатры. не органы расследования, их не обучают предсказанию судьбы и вообще в их обязанности не входит контроль за семьями, в которых нет опекунов и подопечных. Они могут только актировать бытовые условия.
Это давление на опеку страхом наказания за то, что не входит в её компетенцию — одна из трёх главных причин того, что Путин недавно назвал «бесцеремонным вмешательством в семью». Первая причина — коррупционное давление желающих получить детей под опеку по договору (то есть за хорошие деньги). Вторая, совсем не яркая, но которую важно садиться и обсуждать — негодные показатели работы, за которые поощряют и наказывают служащих. А третья — вот этот страх обвинения в халатности. Потому что «вот, был случай…» За превышение полномочий при вмешательстве в вашу семью никого не накажут, за нарушения при передаче ребёнка благодарным опекунам — тоже. А за «халатность», если что случится, — накажут, и почему-то отдел опеки. Или вот, как пишут — «органы соцзащиты», уже смешивая законные функции и организационные структуры.
В обывательском правосознании за всё, где есть дети, отвечает опека. Следственное управление — не обыватели, но тоже почему-то сочло орган опеки (это, по закону, районная администрация, а не отдел опеки) обязанным реагировать на признаки «социально опасного положения», хотя это сфера компетенции полиции По закону опека должна была, самое большее, выехать на место для проверки «факта отсутствия попечения его родителей или его родственников», и если такого нет, то уехать. Но Следком ожидает от неё именно того поведения. которое в народе называют ювенальным — превышения полномочий ради защиты детей.
Необходимо прекратить такое давление на опеку, которое, по большому счёту, начинается аж с уровня вице-премьера, обещающего наказывать губернаторов за невыполнение «планов по семейному устройству» (то есть третья причина смыкается с первой). Иначе опеке ничего не остаётся, кроме как идти по домам и придираться. Без всяких шансов изменить что-то в целом, потому что все реки неблагополучия адресной работой не перекрыть — их истоки в поле компетенций других ведомств. И вот, уже после пожара опеке приходится осаживать ретивых служащих, которые вздумали отобрать детей, найдя при в ходе начавшихся проверок пожарных условий неисправную электропроводку... А Гордон и его гости, цитируя несуществующие законы, с остервенением требуют опечьей крови.
В итоге — виноватые назначены так, что причина трагедии (а она явно не в том, что по домам жителей не ходят надзиратели!) остаётся без внимания. А она (если дело в алкоголе, что ещё официально не установлено) как раз такова, что трагедия не могла не случиться. Не в этой семье так в другой. Потому что такие трагедии — пожары, аварии, убийства на алкогольной почве — статистически предсказуемы. То есть их уровень фактически запланирован, установлен на прогнозиуемой отметке рычагом «регулированиия алкогольного рынка». А значит, надо принимать меры совсем в другом месте, наступая на горлышки тем уважаемым бизнесменам, кому алкогольные смерти — не трагедия, а издержки бизнеса.
Удобнее, конечно, вытеснять эту общую проблему из сознания — говорить, что общей проблемы в России нет, а это просто мужик был редкостный, и за ним недосмотрели. И для верности навалить на мужика побольше. И вот уже обвинение по 117-й, которая сегодня стала инструментом репрессий вместо знаменитых «двух лет за шлепок». Потому что побои (то есть физические наказания без вреда здоровью) теперь не преступление, а административный проступок, а родитель ведь если применяет такие меры наказания, то понятно, что не раз в жизни, а по разным поводам. И вот, придумали — это же, формально, уже истязание! — «систематическое нанесение». И такое обвинение порой предъявляют, не стесняясь.
Впрочем, как обстояло дело в этом случае, мы не знаем, хотя картина заботы о детях с по-настоящему жестокими истязаниями не вяжется. Отец и без этого уголовного преследования детей больше уже не накажет... Нам ничего не остаётся, кроме как надеяться, что «следствие разберётся». В конце концов, дело Следственного комитета заниматься случаями, а наше дело — явлениями.
