Судьба гуманизма в XXI столетии
Предлагаю вниманию читателя следующую общую модель. На той или иной территории в то или иное время живет тот или иной народ. Причем народ этот не просто живет, а достигает высоких результатов во всем, что касается способов организации жизни. Говоря о высоких результатах, я имею в виду результаты, качественно отличающиеся от неких средних результатов, которых достигают другие народы, проживающие на других территориях. Совершенно очевидно, что говорить о высоких и средних результатах можно только применительно к определенному времени. Если речь идет, например, о третьем тысячелетии до нашей эры, то высоким результатом следует считать создание любой городской цивилизации. Потому что средним результатом для этого времени является более или менее высокоразвитое сельское поселение определенного типа, не имеющее никакого отношения к даже самой убогой городской жизни. Которая в данную эпоху является высочайшим, неслыханным завоеванием для тогдашнего человечества.
А в более позднюю эпоху высоким результатом будет считаться нечто другое. Завоевал, к примеру, Древний Рим те или иные провинции, наладил там жизнь иначе, чем она была налажена до того, то есть более высоким, а точнее менее варварским образом. Но всё равно, одно дело — жизнь в этих сравнительно более обустроенных провинциях, а другое дело — жизнь в самом великом Риме. Все приезжающие из провинции понимают, что Древний Рим — это великий город, жители которого сумели добиться (в данном случае неважно, за счет чего) более высоких результатов в том, что касается организации жизни. А у них на родине этих результатов добиться не смогли. Даже там не смогли, где Рим вмешался — и созидательно, и разрушительно — в тот способ жизни, который главенствовал до этого вмешательства.
Каждый приезжающий в великий Рим видит свое. Кто-то — жестокость и уродство великой римской цивилизации. А кто-то — ее достижения. Кто-то негодующе восклицает: «Зарвавшиеся ублюдки, что они вытворяют в своем Колизее!» А кто-то ахает и охает: «Какие водопроводы! Какие рынки! Какое изобилие развлечений! Какой уровень искусства! Какое военное могущество, наконец!»
Между тем, жизнь в великом Риме, качественно отличающаяся от жизни в какой-нибудь, «римоподобной» провинции, еще более существенно отличается от жизни в мире, который римляне именуют варварским. А мы можем назвать архаическим, не сумевшим вырваться из стадии патриархальных родовых поселений и так далее.
Слово «цивилизация», во-первых, имеет слишком много значений и, во-вторых, нагружено определенным идеологическим содержанием... «СССР должен войти в мировую цивилизацию», — говаривали горбачевцы, организуя развал нашей великой родины. Что значит «войти в мировую цивилизацию»? Как Советский Союз мог вообще в нее не входить? Мы на Луне жили? Вроде бы нет. Как мог не входить в мировую цивилизацию народ, подаривший миру Достоевского и Чехова, Чайковского и Рахманинова? А значит, горбачевцы, восклицая о мировой цивилизации, имели в виду западную цивилизацию определенного образца, в которую мы действительно не входили. А почему в нее надо было входить? Мы ведь потому и не входили, что строили жизнь своего общества на других, альтернативных основаниях!
Ох уж мне это слово — «цивилизация». А еще вам скажут, что есть цивилизация и культура. И что слово «цивилизация» используется для того, чтобы противопоставить великим культурным достижениям некие тупые техногенные цивилизационные завоевания. Кстати, об этих завоеваниях. Наше советское общество, альтернативное обществу западному, подарило миру не только высочайшие культурные достижения. Оно подарило миру и высочайшие технические достижения. Например, мы первыми вышли в космос. Так что и тут нельзя говорить о том, что наше вхождение в мировую, то бишь западную, цивилизацию, было порождено техническим отставанием. Мол, «чего бы вы ни достигли в области нравственности, культуры, каковы бы ни были ваши социальные завоевания, если другое общество обогнало вас в техническом смысле, то сливайте воду или вливайтесь в него. В противном случае вас элементарным образом разгромят». Будучи в целом справедливым, это утверждение является очевидным образом неверным во всем, что касается конкуренции между западным способом обустройства жизни и тем способом, который приняли и отстояли советские граждане. Никто не превосходил Советский Союз не только культурно, но и технически. Наши отдельные отставания (в области компьютеров, например) можно было легко преодолеть без вхождения в чужую западную цивилизацию.
И, наконец, зачастую слово «цивилизация» применяется для описания достаточно замкнутых обществ, всецело ориентирующихся на тот или иной тип религии (православная цивилизация, исламская цивилизация, индуистская цивилизация и так далее).
Ну, вот... Я в очередной раз посетовал на поливалентность слова «цивилизация». И, описав эту поливалентность, оговорил тем самым, что в данном случае я лично использую словосочетание «уровень цивилизованности» для того, чтобы противопоставить отдельные оазисы высокой цивилизованности, то есть более совершенной системы организации жизни и деятельности человеческого сообщества — окружающей эти оазисы пустыне низкой цивилизованности. Что именно в этих оазисах сооружено — вопрос отдельный. Высокий уровень цивилизованности не обязательно должен быть благим. Но когда вы сталкиваетесь с древними высокоразвитыми цивилизациями — той же крито-минойской — и видите, сколь изящны и совершенны созданные ею произведения искусства, вы разводите руками и говорите: «Возможно, эта древняя крито-минойская талассократия (то есть власть моря — С.К.) была вполне свирепой и ненавидимой окружающими. Возможно, предания о царе Миносе, о Минотавре, о зверствах, творимых в критских лабиринтах, отражают какие-то подлинные зловещие черты этой цивилизации... Но ведь совершенно ясно, что эта цивилизация находится на другом уровне развития, нежели окружающие ее примитивные общества».
Кто-то в ответ на такое ваше рассуждение начинает восклицать: «Ну и пусть те общества менее развиты, зато они не столь отягощены злом».
Но, во-первых, никто не предлагает рассматривать уровень развития общества в качестве единственного критерия, позволяющего подразделять общества на благие («развитые», «цивилизованные») и не благие («примитивные», «варварские»).
И, во-вторых, так ли уж свободны от зла примитивные варварские общества? Да, в них зло носит менее изощренный характер. Но ведь оно по этой причине не перестает быть злом. Правда же?
Итак, никто не собирается огульно охаивать неразвитые общества только потому, что они примитивны и архаичны. И никто не собирается столь же огульно воспевать развитые общества лишь потому, что они являются цитаделью некоей цивилизованности (в том смысле этого слова, о которой я уже оговорил выше). Но вряд ли стоит поддаваться соблазну диаметрально противоположной критериальности и начинать воспевать примитивные архаические общества только потому, что они примитивны и архаичны.
Кроме того, нас и впрямь слишком далеко завело бы детальное обсуждение темы благого и неблагого развития, содержания понятия «развитие» и содержания сопряженных с ним наитончайших понятий (технический прогресс, степень совершенства культурных и иных принципов существования того или иного общества и так далее).
Поэтому давайте удовлетворимся общей моделью из двух элементов.
Элемент № 1 — Оазис высокой цивилизованности (то бишь высокой — например городской — организованности бытия человеческого).
Элемент № 2 — Пустыня качественно более низкой цивилизованности, в которой находится островок высокой цивилизованности.
И, не отвлекаясь на более сложные вопросы (нужны ли такие оазисы, являются ли они благом и так далее), начнем работать с этой моделью.
Требовательный читатель, конечно, может упрекнуть меня в том, что я и без того уже отвлекаюсь на очень и очень многое. Что я, начав с гетевского «Фауста», рефлексий Томаса Манна на это произведение, которое все называют шедевром западного гуманизма, затем начал обсуждать совсем другие произведения. Причем разнокачественные. От песни «Я люблю тебя, жизнь» до «Энеиды» Вергилия... И, перейдя к пеласгам, дарданам, кабирам и прочим экзотическим персонажам, окончательно растекся мыслью по древу. Спешу утешить такого читателя и сообщить ему, что я, напротив, вот-вот соберу в единый узел все те темы, которые успел обсудить в своем размышлении о судьбе гуманизма в XXI веке. Уклоняясь от ответа на встречный вопрос, что значит «вот-вот», я ограничусь таким общим утешением и начну рассматривать модель, позволяющую в существенной степени продвинуться в плане соединения очень разнородной тематики в ту целостность, вне обретения которой любые разговоры о судьбе гуманизма сегодня и совершенно бессодержательны, и, что еще хуже, абсолютно бесперспективны.
Итак, живет он — этот оазис высокой цивилизованности — в пустыне низкой цивилизованности. Заметим, что пустыня эта вовсе не безжизненна. Что она начинена своей, менее совершенной, но вполне ядреной и агрессивной жизнью. И что эта жизнь пустыни время от времени обрушивается на оазис.
Но оазис этот на то и оазис, чтобы в течение какого-то времени отбивать набеги пустыни. Отбивает он эти набеги, лелеет и совершенствует свою цивилизованность... А потом с ним что-то случается. В плане нашего исследования даже неважно, что именно. Например, взорвался вулкан на Санторине. И оазис крито-минойской цивилизованности оказался этим взрывом если не сметен, то существенно поврежден. Ведь все мы понимаем, что более сложные и высоко организованные системы с бóльшим трудом справляются с определенными разновидностями грубых чрезмерных нагрузок. Что при пожаре в лесу, например, высокоорганизованное живое существо сгорит, а лежащий под деревом валун останется валуном. То же самое касается и человеческих обществ. «Мы вбомбим Югославию в средневековье», — угрожали американские негодяи. И для Югославии это была вполне серьезная угроза. Но те же самые негодяи не могли посулить Афганистану, что они его вбомбят в средневековье. Потому что Афганистан и так уже фактически находится в средневековье.
Избыточное грубое воздействие на оазис высокой цивилизованности порождает его разрушение. И не порождает разрушение окружающей его — грубой, но далеко не безжизненной — пустыни низкой организованности.
А дальше следует рассмотреть несколько сценариев.
Сценарий № 1 — воздействие на оазис высокой цивилизованности является настолько мощным и грубым, что этот оазис полностью перестает существовать. Причем вместе со всеми своими обитателями.
Сценарий № 2 — воздействие на оазис высокой цивилизованности является достаточно мощным и грубым для того, чтобы разрушить сам этот оазис и не позволить его обитателям восстановить разрушенное. Но это воздействие не является достаточно грубым для того, чтобы уничтожить всех обитателей этого оазиса.
Есть, конечно, и сценарий № 3, предполагающий, что ситуация является обратимой, поскольку воздействие на оазис высокой организованности недостаточно мощное и грубое для того, чтобы прекратить его функционирование. Что, будучи травмированным этим воздействием, оазис все-таки восстанавливается, и в нем продолжается жизнь. Но этот сценарий нас не интересует сразу по многим причинам. Одна из них — наиболее очевидная — в том, что нас интересует конкретный оазис высокой цивилизованности под названием Древняя Троя. А этот оазис не восстановил себя после травмы. Другая причина — менее очевидная, но даже более важная — в том, что травмы очагов высокой организованности, приводящие к восстановлению этой высокой организованности, являются настолько массовыми и разноплановыми, что их подробное рассмотрение в принципе невозможно. А если и возможно, то в многотомном исследовании, по сути, посвященном всей истории человечества. Ибо вся история человечества и есть история таких травм и их излечений. Излечиваемые травмы — это норма исторической жизни. Немецко-фашистские захватчики, к примеру, нанесли Советскому Союзу невероятно тяжелую травму. Мы эту травму излечили и продолжаем жить. Но такую же травму нанесли японские захватчики китайскому народу. И так далее.
Нас же интересуют не нормы исторической жизни, а некие аномалии. Причем такие, которые порождают сложные процессы, придают новое качество жизни прежним очагам высокой цивилизованности.
Сценарий № 1 приводит просто к полной и окончательной смерти оазиса высокой цивилизованности. Такая смерть, конечно же, может порождать достаточно сложные процессы. Внезапное создание зоны вакуума цивилизованности на месте оазиса высокой цивилизованности не может не порождать таких процессов, не правда ли? Пустыня вторгается в оазис... Меняется расстановка сил внутри пустынных групп, так или иначе соотносивших себя с оазисом... И так далее. Но сам оазис высокой цивилизованности исчезает полностью. И никаким прямым и непосредственным образом не продлевает себя в истории. Да, его изучают потомки... На обнаруженные останки этого оазиса приезжают туристы... Но и только.
Что же касается сценария № 2, то тут жизнь оазиса высокой цивилизованности непосредственным образом продолжается. Хотя и подвергается весьма существенным коррективам. В самом деле, население оазиса высокой цивилизованности а) уже не может по тем или иным причинам жить на территории оазиса, б) не гибнет полностью, в) сохраняет способность к какой-то — хотя бы минимальной — консолидации, г) не теряет волю к продолжению такой жизни, которая основана на сохраненной этим населением консолидации. В этом случае мы можем говорить об особом — кочующем — оазисе высокой цивилизованности (сокращенно — КОВЦ).
Проще всего было бы назвать интересующий нас древний троянский КОВЦ диаспорой Древней Трои. Но, к сожалению, слово «диаспора» порождает ничуть не меньше разночтений, чем слово «цивилизация». И вдобавок к этому нагружено определенным содержанием, прочнейшим образом подверстанным к губительной теории заговора.
Несмотря на то, что в мире существует очень много диаспор, крупнейшие из которых — китайская, индийская и российская, теоретик заговора низводит все диаспоры к одной — еврейской. А поскольку наш разговор о реальных, а не конспирологических элитных идентификациях, является неявно полемическим, то есть призванным противопоставить выдуманным конспирологическим идентификациям идентификации реальные, то использовать слова, которые уже донельзя замылены конспирологами, вряд ли целесообразно.
Тем более, что на языке классической традиции, каковой по отношению ко всему, что связано с диаспорами, является традиция эллинистическая, диаспорой именуется часть того или иного народа, добровольно проживающая вне основной территории, заселенной этим народом. Те, кто на языке этой традиции обсуждали еврейскую диаспору, всегда противопоставляли собственно диаспоре, то есть еврейским общинам, состоящим из тех, кто добровольно проживает вне Израиля, — галут, то есть еврейские общины, состоящие из тех, кто был насильственно изгнан: в 586 г. до н. э. вавилонянами из Иудейского царства, в 136 году н. э. римлянами из провинции Иудея.
Троянцы, согласитесь, были изгнаны из Трои насильственно. Называть же изгнанных из Трои троянцев «троянским галутом» — это значит, существенно содействовать конспирологической ахинее. Мы же с нею хотим бороться.
Итак, давайте всё же говорить о троянском КОВЦ, то есть троянском кочующем оазисе высокой цивилизованности. Имел ли место такой оазис? Да, конечно. Это подтверждают исторические сведения. И на этом буквально настаивает интересующий нас Вергилий в своей «Энеиде».
Эней и его соратники, поняв, что их КОВЦу следует двигаться в Италию, то бишь на свою пеласгическую прародину, сначала оказались прибиты бурей к одному из Строфадских островов. На этом острове жили чудовищные гарпии, которых Эней и его соратники обидели и тем, что зажарили принадлежавших гарпиям чудесных быков, и тем, что стали расправляться с обидевшимися на них гарпиями. В итоге гарпии предрекли голодные мучения будущим обитателям италийского города, построенного энеевским КОВЦем. Испугавшись этого прорицания, члены КОВЦа стали замаливать богов и поплыли дальше. Миновав царство Одиссея, которого они особо ненавидели в связи с его особой ролью в разрушении Трои, члены энеевского КОВЦа высадились в Эпире, на западном берегу Греции. И обнаружили здесь другой троянский КОВЦ. Выяснилось, что сын Приама Гелен, женатый на вдове великого Гектора Андромахе, царствует над этим троянским КОВЦем, обосновавшимся на земле Эпира. Стремясь увидеть своего горячо любимого троянского друга Гелена, Эней встретил в священной роще вдову Гектора Андромаху. Сначала они оплакивали гибель Трои. Потом же Андромаха повела Энея в город, который (внимание!) был построен членами ее троянского КОВЦа по образцу своей родной Трои.
Сколько же еще троянских КОВЦев, бежав из Трои как своего оазиса высокой цивилизованности, построили новые оазисы, руководствуясь троянским наследием, то есть на основе этой самой высокой цивилизованности?
Мы уже обсуждали КОВЦ Атенора, построенный на восточном берегу Италии... Теперь мы обсуждаем КОВЦ Гелена на западном берегу Греции. Сплошные КОВЦы, не правда ли? Так значит, троянская катастрофа все-таки развивалась по сценарию № 2, а не по сценарию № 1.
Попрощавшись с КОВЦем Гелена, Эней и его КОВЦ двинулись дальше. Для Вергилия важно, чтобы странствия Энея в каком-то смысле были сопоставимы со странствиями Одиссея по своему масштабу и «приключенческой емкости». Поэтому он заставляет своего героя столкнуться в Сицилии с гигантом Полифемом, с которым уже сталкивался Одиссей. Убежав от Полифема — причем фактически так же, как убежали Одиссей и его спутники — члены энеевского КОВЦа обогнули Сицилию и оказались не в ее восточной части, принадлежавшей страшному Полифему, а на ее западной оконечности, где поселился — внимание! — еще один троянский КОВЦ — троянца Ацеста. Они долго отдыхали у Ацеста, где мирно почил отец Энея Анхиз. Тот самый, который вначале неверно истолковал пророчество Аполлона и решил, что их КОВЦ должен вернуться на свою критскую родину.
Оплакав отца, Эней направил свой флот из Сицилии в Италию. Это вызвало гнев богини Юноны, ненавидевшей троянцев. Не имея возможности побудить бога моря Посейдона к окончательному решению энеевского вопроса, Юнона сговорилась с царем ветров Эолом, который рассеял троянский флот, но не сумел выполнить до конца поручение Юноны, потому что Посейдон, обнаружив самоуправство Юноны, сговорившейся через его голову с Эолом, стал заступаться за КОВЦ Энея и помог членам этого КОВЦа высадиться в Либии. Причем поскольку флот Энея был рассеян, то высадиться там сумели только экипажи семи кораблей.
Переживая за судьбу других кораблей, Эней и его верный друг Ахат, забравшись на высокую скалу, долго высматривали другие корабли. Тщетно. Голодные соратники Энея увидели оленей, пасшихся рядом с ними, и убили семь животных по числу приставших к Либии кораблей, дабы утолить голод.
Наутро Эней и Ахат отправились обозревать окрестности. Им явилась богиня Афродита (в римском пантеоне — Венера). Причем эта богиня, как утверждает Вергилий, была буквально матерью героя Энея. Тем самым весь род Энея, а значит, и весь тот императорский род Юлиев, который прославлял Вергилий в своей поэме, имел своим родоначальником не какого-то Тевкра, Дардана и так далее, а богиню Венеру.
Итак, Венера встречается с Энеем и Ахатом. И поначалу представляется им обычной охотницей, осудив Энея за то, что он называет ее богиней. Венера поведала Энею и Ахату о том, что они находятся вблизи города Карфагена. Что в Карфагене властвует царица Дидона. Что эта царица была изгнана из финикийского города Тир своим братом. Что она бежала из Тира вместе со своими друзьями и захватила свои богатства с собой. Что на часть этих богатств она выкупила землю у воинственных либийцев. И что на этой земле она построила Карфаген. Тем самым Карфаген — это тоже КОВЦ. Но не троянский, а финикийский. Расспросив Энея и Ахата, Венера все-таки приняла свой подлинный облик. И повелела своему сыну явиться в Карфагене под светлые очи царицы Дидоны.
Придя к Дидоне, Эней и Ахат увидели там своих товарищей и возрадовались по поводу того, что рассеянные троянские корабли воссоединились. Дидона приняла Энея, Ахата и всех членов КОВЦ, судьбу которого мы обсуждаем, очень тепло. Эней послал Ахата к своим соратникам, оставшимся на берегу. И повелел привести их под светлые очи Дидоны. Следившая за развитием ситуации мать Энея Венера побоялась за судьбу сына Энея Аскания. Тайно перенеся этого Аскания в Италию, Венера подменила Аскания своим сыном, богом Эротом. Эрот поселил в сердце Дидоны любовь к Энею. Дидона влюбила в себя Энея. И всё это осуществлялось в том числе и благодаря интригам жены Юпитера Юноны, которая не хотела допускать Энея до берегов Италии. Вот ведь как борются боги за то, быть или не быть Риму.
Интриги Юноны почти что увенчались успехом. Венера согласилась на то, чтобы ее сын Эней стал царем Карфагена и забыл об Италии и о своей высшей миссии. Но тут вмешался сам верховный бог Юпитер. От него явился посланец Меркурий, который устыдил Энея, напомнил ему о его великой миссии, о клятвах, данных своему роду, об ответственности Энея за судьбу мира, которая зависит от того, будет или нет построено великое римское государство.
Исполняя приказ Юпитера, Эней собрал флот и приказал ему плыть в Италию. Дидона пыталась убедить Энея остаться, но он был непреклонен. И тогда Дидона взошла на костер, пронзила себе грудь мечом и умерла на костре. При этом последний взгляд умирающей был обращен в сторону кораблей Энея. Так в Энеиде выстраивается на лирико-героической основе некая канва, позволяющая читателю иначе отнестись к конфликту между Римом Энея и Карфагеном Дидоны.
А как же Юнона? Неужели она позволит Энею безнаказанно плыть к берегам Италии? Конечно, нет! Вновь натравив на Энея бога ветров Эола, Юнона прибила троянский флот к берегам сицилийского царства всё того же троянца Ацеста. К этому моменту прошел год со дня смерти отца Энея Анхиса. Эней должен был по закону предков отметить эту годовщину пиром и играми в память покойного. Пока он этим занимался, Юнона подговорила женщин поджечь троянский флот. И женщины это сделали. Но воля Юпитера к тому, чтобы Эней доплыл до Италии и начал строительство великого Рима, была столь неукротима, что происки Юноны провалились. Юпитер ниспослал сильнейший дождь и потушил пожар на кораблях Энея.
Поняв, сколь остры противоречия между богами, касавшиеся построения великого Рима, и какова роль его троянского КОВЦа в конфликтах между великими божествами, Эней оставил в царстве Ацеста всех членов КОВЦа, не способных воевать и переносить страшные тяготы путешествия. В числе оставленных прежде всего были женщины, а также больные и немощные.
Обеспечив этим членам своего КОВЦа необходимые условия жизни, Эней двинулся в Италию. Враждебные Энею боги всячески мешали этому. Усыпляли кормчих, например. Или прибивали корабли Энея к опасным местам, заставляя Энея повторять подвиги Одиссея. Так, например, враждебные Энею боги прибили его корабли к острову сирен. Но, как сообщает нам Вергилий, героический Эней оказывался постоянно на высоте. И этим подтверждал свою соразмерность другому героическому страннику — своему смертельному врагу Одиссею.
Помимо дружественных Энею богов, поддержку сыну оказывает и его усопший отец Анхиз. С которым сын при помощи волшебных существ беседует в царстве теней о будущем своего КОВЦа и надлежащем маршруте странствия.
Сталкиваясь последовательно с тем, что было препятствиями на пути Одиссея (например, с обителью Цирцеи, обращавшей людей в животных), члены энеевского КОВЦа, наконец, доплыли до устья Тибра и вышли на берег. Энея и его сына Аскания очень беспокоило пророчество гарпий, посуливших создателям нового государства страшный голод. Вот почему, защищаясь невротически от этого предсказания, сын Энея Асканий воскликнул во время пира по поводу прибытия энеевского КОВЦа к берегам Италии: «Мы едим наши столы!» Мол, пугайте нас, глупые и жестокие гарпии, а нам не страшно. Ибо мы находимся под покровительством самого Юпитера. И впрямь, Юпитер оказал это самое покровительство, осенив прибывших блистающим облаком и благословив их троекратным ударом грома. Что же касается Энея, то он вознес хвалу пенатам Трои, про которые мы уже знаем, что они имеют не вполне троянский генезис, и, указуя на устье Тибра, назвал эту землю, которая является колыбелью будущей римской империи, своим новым отечеством.
После чего начал строительство первого поселения на той земле, которая была обретена его троянским, а, по сути, даже более древним и священным родом, наделенным высокой миссией.
Но ведь эта земля была отнюдь не бесхозная. Называлась она Лациумом. Правил ею престарелый царь Латин. У Латина была дочь Лавиния. Руки этой прекрасной дочери добивались многие. В том числе и некий Турн, который нравился Лавинии более других женихов.
Что касается Латина, то он, побеседовав с прорицателями, решил отдать Энею свою дочь Лавинию. Тем самым проблема размещения энеевского КОВЦа на земле Лациума оказалась вроде бы полностью решена. Но не тут-то было.
Тот самый Турн, который был главным женихом Лавинии и потому наиболее остро отреагировал на решение Латина отдать Лавинию Энею, решил идти войной на Латина и энеевский КОВЦ. По-прежнему ненавидевшая Энея Юнона настраивает против брака мать Лавинии, жену Латина Амату. Этому способствует то, что Турн является племянником Аматы, которому она покровительствует.
Но Юноне мало и этого. Она успешно интригует и добивается раздора между членами энеевского троянского КОВЦа и подданными Латина.
Сын Энея Асканий убивает любимого ручного оленя, принадлежавшего Тиррею, одному из подданных царя Латина. Другие подданные Латина заступаются за Тиррея и вступают в бой с членами энеевского троянского КОВЦа. В бою погибает много подданных Латина. Этих подданных приносят в город. В городе начинается буча. Испуганный Латин передает бразды правления своей жене Амате. Врата бога Януса, открываемые в момент, когда начинается любая война, открывает сама Юнона. В мгновение ока против Энея и его КОВЦа восстает, по призыву Турна и при наущении Аматы, всё царство Латина.
Понимая, что энеевский КОВЦ будет нелегко одолеть, Турн сооружает антиэнеевский союз. И преуспевает в этом. Что же касается Энея, то ему является во сне Тиберин, бог реки Тибр. Этот явившийся во сне бог дает Энею очень ценный совет. Что же это за совет?
Тиберин обращает внимание Энея на то, что его естественным союзником является Эвандр, являвшийся смертельным врагом Турна и других членов антиэнеевского союза.
Вот что Вергилий говорит о вещем сне, в котором Энею является Тиберин:
Тут среди тополей, из реки поднявшись прекрасной, Старый бог этих мест, Тиберин явился герою; Плащ голубой из тонкого льна одевал ему плечи, Стебли густых тростников вкруг влажных кудрей обвивались. Так он Энею сказал, облегчая заботы словами: «Славный потомок богов! От врагов спасенную Трою Нам возвращаешь ты вновь и Пергам сохраняешь навеки. Гостем ты долгожданным пришел на Лаврентские пашни, Здесь твой дом и пенаты твои — отступать ты не должен!
Итак, Эней возвращает тем, кого Тиберин называет «нами», спасенную от врагов Трою. Что значит — он ее возвращает? Троя уничтожена. Эней возвращает кому-то, кто этого ждет, некий КОВЦ — то есть кочующий оазис высокой троянской цивилизации.
Тиберин также говорит о том, что своей высадкой на берега Тибра Эней навеки сохраняет Пергам. Что такое Пергам?
Во-первых, это реальный античный город на западе Малой Азии, основанный в XII веке до нашей эры выходцами из материковой Греции.
Во-вторых, Пергам — это крепость внутри города Трои.
Что же касается города Пергама, в котором была собрана вторая по величине библиотека античного мира (первая — Александрийская), то этот город, где был, согласно легенде, переданной Плинием Варрским, изобретен пергамент, был раскопан немецкими археологами в конце XIX — начале XX века. Ценности пергамской библиотеки были захвачены и вывезены в римский Египет конкурентом Юлия Цезаря Марком Антонием... Что еще сказать об этом городе и одноименном царстве? То, что Иоанн Богослов поминает его в Новом Завете: «И Ангелу Пергамской церкви напиши: так говорит Имеющий острый с обеих сторон меч: знаю твои дела, и что живешь ты там, где престол сатаны». Что ж, всё это — интересные детали. Но мы вполне могли бы, дабы не растекаться мыслью по древу, ограничиться указанием на то, что Пергам — это сердцевина Трои и что бог Тиберин говорит Энею о благом, по его мнению, возвращении неким «нам» не только Трои, но и этой ее сердцевины. Притом, что возвращение это организует именно КОВЦ Энея.
К подобной констатации можно добавить следующее. Согласно древнегреческой мифологии, уже после гибели Трои у жены троянского героя Гектора Андромахи и брата Гектора, второго мужа Андромахи Гелена родился сын Пергам. Речь идет о том самом сыне Приама Гелене, который возглавил один из троянских КОВЦев и осел в Эпире. К нему, как мы помним, и прибыл Эней, скорректировав свой маршрут после того, как ему открыли некую тайну явившиеся во сне пенаты.
Ну так вот, этот сын Андромахи и Гелена был наречен Пергамом в память о святая святых Трои, троянской цитадели — Пергаме.
Вот сколько кочевавших оазисов высокой троянской цивилизации оседало на разных землях после разгрома Трои, определяя этим своим оседанием последующую историю Средиземноморья.
Но вернемся к тексту Вергилия. Сообщив Энею о том, что своим прибытием в Лациум он возвращает кому-то и саму Трою, и ее цитадель, Тиберин настаивает на определенной линии поведения Энея, вытекающей из этой его миссии. Вот, что он говорит:
Грозной войны не страшись: кипящий в сердце бессмертных Гнев укротится, поверь. Думаешь ты, что тебя сновиденье морочит пустое? Знай: меж прибрежных дубов ты огромную веприцу встретишь, Будет она лежать на траве, и детенышей тридцать Белых будут сосать молоко своей матери белой. Место для города здесь, здесь от бед покой обретешь ты. Тридцать кругов годовых пролетят — и Асканий заложит Стены, и городу даст он имя славное — Альба.
Итак, мы вновь возвращаемся к древнему латинскому городу Альба-Лонга, находящемуся к юго-востоку от Рима и заложенному, по преданию, сыном Энея Асканием около 1152 года до нашей эры. Достаточно долго этот город являлся центром Латинского союза. В VII веке до нашей эры Альба-Лонга была разрушена римлянами. Ее жителей переселили в Рим. Но и после этого святилище Юпитера в Альба-Лонге оставалось священным центром Латинского союза.
Поведав Энею о том, как именно будет разворачиваться сюжет с построением нового государства на троянском фундаменте, и добавив: «Это ты знаешь и сам», — Тиберин далее сообщает Энею главное:
Это ты знаешь и сам. А теперь со вниманьем послушай: Как победить в грозящей войне, тебя научу я. В этом краю аркадцы живут, Палланта потомки; В путь за Эвандром они, за знаменем царским пустились, Выбрали место себе меж холмов, и построили город, И нарекли Паллантеем его в честь предка Палланта. Против латинян они ведут войну непрестанно, С ними союз заключи, призови в свой лагерь на помощь.
Итак, согласно Вергилию, на Палатинском холме, где будет основан Рим, живут некие потомки Палланта. Эти потомки — аркадцы.
Я вынужден напомнить читателю, что, согласно античному историку Страбону, великий Гесиод, конкурент Гомера, настаивал на том, что мифический Пеласг — этот предок народа пеласгов — был рожден из земли в Аркадии. И не один Гесиод так считал.
Мы сталкиваемся тем самым с каким-то — уже не троянским, а более древним! — кочевавшим оазисом высокой цивилизации, который из Аркадии начал скитаться по разным территориям Средиземноморья. И в своих скитаниях (Дионисий Галикарнасский настаивал на том, что пеласги — это народ-скиталец) забрел и в Трою, и на Самофракию, и... И, если верить Вергилию, на Палантин. То есть туда, куда должен был прибыть Эней, дабы найти свою подлинную (видимо, аркадскую) родину. И, найдя ее, основать великую мировую державу.
На территорию Эвандра в Палантин направляет Энея некое божество, дабы он не погиб в начавшейся войне. И Эней исполняет волю этого божества. Но кто такой Эвандр?
Согласно древнеримской мифологии, Эвандр действительно имеет отношение к Аркадии. И понятно, каково это отношение. Эвандр — это сын аркадской нимфы, дочери Ладона. Ладон — это река в Аркадии. Это также бог этой реки (налицо явная параллель между богом аркадской реки Ладон и богом Тибра Тиберином). А еще Ладон — это дракон, охраняющий яблоки Гесперид. Те самые золотые яблоки, которые Гера (она же Юнона) посадила в саду богов у Атланта. Но поскольку дочери Атланта воровали эти яблоки, то их должен был охранять этот самый дракон.
Итак, Эвандр — сын дочери Ладона. То есть коренной аркадец. И не просто коренной, а такой элитный, что дальше некуда. Дочь Ладона — его мать, а его отец — это древнегреческий бог Гермес, по-римски — Меркурий.
А теперь, внимание! За шестьдесят лет до начала Троянской войны этот самый Эвандр, возглавив свой КОВЦ, покинул аркадский город Паллантий и прибыл на место будущего Рима. Тот холм, на котором он основал италийское поселение своего аркадского КОВЦа, был им назван Палациумом или Палатинским холмом. Вот, что говорит о нем уже обсуждавшийся мной ранее Павсаний:
«Говорят, что из всех аркадян и по разуму, и по знанию военного дела самым выдающимся был некий муж по имени Эвандр; он был сыном Гермеса и нимфы, дочери Ладона. Посланный для вывода колонии и стоя во главе отряда из Паллантия, он основал город на берегу реки Тибра. Той части теперешнего Рима, которая была заселена Эвандром и последовавшими за ним аркадянами было дано имя Паллантия в память одноименного города в Аркадии».
Союз троянского КОВЦа Энея и аркадского КОВЦа Эвандра — вот, что нужно было Вергилию для конструирования великой римской идентичности с наидревнейшими корнями. Я уже много раз говорил о том, что эта идентичность будет очень сильно воздействовать на идентичность Запада, сформированного на обломках Древнего Рима. А значит, речь идет о чем-то наиважнейшем. Но почему Вергилию так нужен именно этот союз двух КОВЦев? При том, что КОВЦ Энея моложе собственно аркадского КОВЦа Эвандра и явно находится от него в определенной зависимости?
