На повестке стояло взаимоотношение общего и национального — вопрос о самостоятельности русской музыки и ее отношения к европейской традиции

О чем Танеев спорил с Чайковским? К 165-летию Сергея Ивановича Танеева

С. И. Танеев за фортепиано
С. И. Танеев за фортепиано

165 лет назад, 25 ноября 1856 года, родился Сергей Иванович Танеев (1856–1915) — русский композитор, теоретик и пианист. Его произведения не вошли в фонд популярной классики, но его влияние на развитие музыкального искусства трудно переоценить. Достаточно сказать, что преподавание полифонии в высших музыкальных заведениях России и многих стран бывшего СССР по сей день ведется с опорой на Танеева.

Читайте также: За что коммунисты любили «русского Баха»

Танеев — автор четырех симфоний (1874–1898 гг.), оперы-трилогии «Орестея» (1894 г., по трагедиям Эсхила), кантат «Иоанн Дамаскин» (1885 г., на слова А. К. Толстого) и «По прочтению псалма» (1914 г., на слова А. Хомякова), множества хоровых и камерных инструментальных произведений. С 1878 по 1905 год преподавал в Московской консерватории, в 1885–1889 годы являлся ее директором. Среди учеников Танеева такие выдающиеся музыканты, как С. Рахманинов, А. Скрябин, Н. Метнер, Р. Глиэр, Б. Яворский, К. Игумнов, Г. Конюс, В. Задерацкий и другие. В 1905 году Танеев покинул консерваторию в знак протеста против полицейских мер, которые хотели применить к студентам, поддержавшим революцию.


С. И. Танеев - кантата Иоанн Дамаскин I. Adagio (фрагмент) (МГКХ, РНО, дир. Плетнев)

С 1869 года Танеев обучался у П. Чайковского по классу композиции в Московской консерватории. Он был любимым учеником Чайковского, а впоследствии стал его близким другом. Их переписка, которая началась в 1874 году и продлилась 19 лет вплоть до самой смерти Чайковского в 1893 году, — это настоящий эпистолярный памятник. Она содержит множество ценных сведений биографического характера об их жизни и эстетических воззрениях, но, вероятно, наиболее интересны в ней размышления двух композиторов о судьбах русской и мировой музыки.

Прежде чем перейти к этой теме, напомним о процессах, происходивших в 1870-е годы в европейской и русской музыке. Это, в первую очередь, так называемая «война романтиков» — споры о будущем музыки среди немецких композиторов. С одной стороны баррикады выступали Р. Вагнер, Ф. Лист и их последователи, а с другой — И. Брамс, влиятельный музыкальный критик Э. Ганслик и другие. Обе группы атаковали друг друга в печати, не скупясь на выражения.

Неизвестный фотограф. Композитор Сергей Иванович Танеев.
Неизвестный фотограф. Композитор Сергей Иванович Танеев.

Вагнерианцы отстаивали идею программной музыки и развития изобразительных средств музыкального языка, а также концепцию Gesamtkunstwerk («объединение искусств»), которая предполагала синтез всех искусств в едином театрально-музыкальном действе с мистериальным оттенком. Брамсианцы же придерживались консервативной линии Лейпцигской школы, ратовавшей за сохранение и развитие классических форм, а также независимости музыки от других видов искусства. При этом общим знаменателем у обеих школ было преклонение перед Бетховеном. Фактически это была война за «бетховенское наследство» ради утверждения величия немецкого музыкального искусства.

В то же самое время под знаком национального развивается музыка и в других европейских государствах. Это не только новые национальные школы (чешская, норвежская, польская, испанская и другие), но и традиционные музыкальные страны — Италия и Франция, в которых национальная специфика также выступает на передний план. Во многих случаях это самоопределение заключалось в позиционировании по отношению к вагнерианству (так, Верди и Бизе каждый по-своему утверждали себя как анти-вагнерианцы).

Споры между школами (немецкой, итальянской, французской) имели место и до XIX века, но они касались не национально-народного колорита, а универсалистского эстетического проекта музыкального искусства. К середине же XIX века они стали приобретать именно национальный, а подчас и националистический оттенок.


С. И. Танеев - кантата Иоанн Дамаскин III. Fuga-Allegro (фрагмент) (МГКХ, РНО, дир. Плетнев)

В России 1870-е годы стали подлинным всплеском композиторского искусства, нашедшего свой собственный мощный голос и стремившегося утвердиться в качестве самостоятельного полюса музыкального творчества (в первую очередь П. Чайковский, М. Мусоргский, А. Бородин, Н. Римский-Корсаков и С. Танеев). Музыкальные институции, определившие всё будущее развитие русской музыки, возникли как раз незадолго до этого, в 1860-е годы. Главными среди них были Московская и Петербургская консерватории. Творческое соперничество между ними стало одним из действенных факторов развития музыкальной жизни. Имена Чайковского и Танеева были связаны с Московской консерваторией.

Итак, о чем же спорили Танеев и Чайковский? На повестке стояло как раз взаимоотношение общего и национального — вопрос о самостоятельности русской музыки и ее отношения к европейской традиции.

В письме Чайковскому от 18 августа 1880 года Танеев сравнивает европейские музыкальные формы с деревом, выросшим из зерна церковных и народных мелодий. В то время как русские мелодии, по его мысли, — это зерно, которое только пускает ростки. «Европейцам, — пишет Танеев, — выбора нет: они могут только продолжать растить свое дерево. У нас выбор есть: мы можем, с одной стороны, способствовать росту европейского дерева, а с другой, воспитывать собственные ростки. В этом смысле я и говорю, что европейцы фатально (выделено Танеевым — И.Л.) увлекаются на свой теперешний путь: у них одна дорога, а у нас две».

К композиторам, идущим по обеим дорогам, Танеев относит Глинку и своего адресата Чайковского: «Слушая Вашу музыку, иногда говоришь: это написано в общеевропейском характере, а это — в русском». По мнению Танеева, «русский оттенок в музыке с течением времени будет получать все более и более определенный характер и из него выработается стиль, существенно отличный от европейского». Однако Танеев подчеркивает, что он нисколько не проповедует «отчуждения от Европы», а, напротив, призывает учиться у них.


С. И. Танеев - Прелюдия и фуга Соль-диез минор (исп. В. Ашкенази)

К идее отдельного русского музыкального дерева Чайковский отнесся скептически. Позволим себе длинную цитату из его ответного письма:

«Вы мне говорили, что собираетесь путем колоссальных контрапунктических работ найти какую-то особенную русскую гармонию (выделено Чайковским — И.Л.), коей доселе еще не было. Я очень хорошо помню, как Вы доказывали тогда, что у нас не было Баха, что нужно сделать для русской музыки то, что сделал и он, и его предшественники, что Вы пытаетесь исполнить всё то, что при нормальном развитии исполнили бы несколько столетий и несколько десятков людей. Я не говорю, что это были Ваши слова, но это была Ваша мысль, или, по крайней мере, в своем неразумии, я так понял Вас.

Мысль Ваша показалась мне тогда очень смелой: мне нравился Ваш юношеский задор, но я тогда же подумал, что, в сущности, это чистейшая славянофильская теория, примененная к музыке, а твердое намерение Ваше добиваться осуществления столь неисполнимых, как мне казалось, проектов, я в тайне души счел проявление донкихотства. Отсюда обидное прозвище: славянофильствующий Дон Кихот (выделено Чайковским. — И.Л.), за которое прошу извинить меня. Из Вашего теперешнего письма я вижу, однако ж, что Вы уже значительно попятились и отступили от предложенной тогда цели. Если так, то тем лучше.

По поводу Вашего сравнения музыки с деревом, скажу Вам, что (продолжая заимствовать уподобления из растительного царства) я бы сравнил европейскую музыку не с деревом, а с целым садом, в коем произрастают деревья: французское, немецкое, итальянское, венгерское, испанское, английское, скандинавское, русское, польское и т. д. Почему Вы совершенно произвольно только русским народно-музыкальным элементам дозволяете быть отдельным растительным индивидуумом, а все остальные заставляете соединиться в одно дерево? Я этого совершенно не понимаю.

По-моему, европейская музыка есть сокровищница, в которую всякая национальность вносит что-нибудь свое на пользу общую. Каждый западноевропейский композитор прежде всего или француз, или немец, или итальянец и т. д., а потом уже европеец... Пусть нашему зерну суждено дать роскошное дерево, характеристически отделяющееся от своих соседей, — тем лучше; мне приятно думать, что оно не будет так тщедушно, как английское, так хило и бесцветно, как испанское, а напротив, сравнится по высоте и красоте с немецким, итальянским, французским… Вообще, желая от души, чтобы наша музыка была сама по себе, и чтобы русские песни внесли в музыку новую струю (выделено Чайковским. — И.Л.), как это сделали другие народные песни в свое время…

Вообще и в творчестве, и в преподавании музыки мы должны стараться только об одном, — чтоб было хорошо… (выделено Чайковским. — И.Л.)».


С. И. Танеев - кантата По прочтению псалма II. Quartet (фрагмент) (ГAРХ, МКХ, РНО, дир. Плетнев)

Такая постановка вопроса, как бы обходящая проблему стороной, не устраивает Танеева. В следующем письме он возражает, что доказательством незрелости «русского стиля» и «русской гармонии» является тот факт, что в учебнике гармонии, написанным самим Чайковским, нет «ни одного слова о тех гармонических последованиях, которые часто придают особенную прелесть его (Чайковского — И.Л.) творениям и которые носят на себе отпечаток русского характера. Разве это не доказательство тому, что этот стиль недостаточно выяснился и еще не выработался в стройную систему, подобную западной». Самобытность музыки Чайковского, считает Танеев, обусловлена тем, что композитор был плоть от плоти русской жизни, природы и культуры.

«Орестея». 1-я картина 2-й части. Декорация худ. К. М. Иванова (постановка Мариинского театра)
«Орестея». 1-я картина 2-й части. Декорация худ. К. М. Иванова (постановка Мариинского театра)

Из переписки видно, что Танеев фактически воспринимал Россию как отдельную цивилизацию, Чайковский же полагал ее частью европейской. Танееву грезился самостоятельный эстетический проект русской музыки, в то время как европейскую музыку, при всем разнообразии школ, он считал единым целым. Речь не шла о каких-либо уже существующих произведениях, а о некоей мечте, достижимой в будущем.

Особо отметим, что для Танеева европейская музыка шла к упадку, русская же музыка должна была открыть свой собственный путь. Находясь во Франции в 1880 году, он писал Чайковскому: «Музыка в Европе мельчает. Ничего, соответствующего высоким стремлениям человека. В теперешней европейской музыке в совершенстве выражается характер людей, ее пишущих, людей утонченных, изящных, несколько слабых, привыкших или стремящихся к удобной, комфортабельной жизни, любящих все пикантное. Какие люди, такая и музыка. Но надо быть точным в выражениях. Нельзя говорить: наше время такое, наша музыка такова — это не верно; говорите: музыка западных народов переживает такое время — это будет верно. Но не распространяйте этого на нас.

На Западе музыка в течение тысячелетия идет своею дорогою, и теперешнее ее положение необходимо следует из предыдущего. Ее музыканты фатально (выделено Танеевым. — И.Л.) увлекаются на тот путь, которым следуют. Классический век ее прошел, она впадает в манерность, в мелочность. Мы, последние пришельцы цивилизации, находимся совершенно вне движения европейской музыки и лишь искусственным образом помещаем себя, по желанию, или в начало этого движения, или в середину, или в конец. Это у русских случалось со всеми зачинавшимися искусствами». Уточняя свою мысль, Танеев утверждает, что «наша ошибка заключается в том, что мы охотно становимся в конец европейского движения».

Его спор с Чайковским — свидетельство напряженного поиска синтеза многовековой европейской культуры и молодой европеизированной России. Свершения русской музыки последующих десятилетий подтвердили не только возможность самостоятельного ее развития, но и ее универсальную значимость. В какой-то степени эта универсальная значимость и выросла из подобных дискуссий, а также, конечно, из готовности к практическому осуществлению задуманного.


С. И. Танеев - кантата По прочтению псалма III. Double chorus. Finale (фрагмент) (ГAРХ, МКХ, РНО, дир. Плетнев)