Фильм «Довлатов». Кривое зеркало болезненных фантазий на советские темы
К теме советского прошлого Алексей Герман-младший уже обращался. В 2008 году он снял фильм «Бумажный солдат», в котором демонизированным оказалось то, что не хотели окончательно демонизировать даже самые ярые антисоветчики, — освоение космоса.
Осуществив такую демонизацию, Алексей Герман тем самым заявил о своем отказе от сколько-нибудь объективного рассмотрения каких-либо слагаемых советской действительности. «Ненавижу всё советское, демонизирую всё советское, извращаю всё советское во имя эффективности этой демонизации, наплевательски отношусь к реальности той эпохи, потому что хочу не постигать ее, а фекализировать» — вот кредо Германа-младшего. В фильме «Довлатов» это кредо получило свое дальнейшее развитие.
В чем-то фильм «Довлатов» очень похож на «Бумажного солдата». Тот же, хорошо узнаваемый стиль, те же принципы построения, а точнее, конструирования образов. Но есть и некая новизна. Она в том, что в фильме 2018 года тема бессмысленности жизни героев и их одиночества доведена до предела.
Довлатов общается с окружающими его людьми, демонстрируя ненужность, нежелательность для него такого общения. В одних случаях он отвечает с задержкой на вопросы и реплики других персонажей. В других случаях он отвечает, что называется, невпопад. Причем это «невпопад» относится и к выдаваемым ответным эмоциям, и к транслируемому содержанию. Довлатов эмоционально глух к чужим посылам. И он на содержание этих посылов по сути не реагирует. То есть говорит о чем-то своем.
Это могло быть и следствием приглашения на главную роль сербского актера, который, возможно, имел языковые проблемы при работе с партнерами. А может, было задумкой режиссера. В пользу последнего говорит то, что в фильме так общаются почти все персонажи.
Люди, помнящие советское время, вряд ли согласятся с тем, что одиночество и безысходность были для него по-настоящему характерны.
Кто-то, конечно, страдал от одиночества и безысходности. Но даже антисоветчик, сохраняя минимальную объективность, будет указывать на другие родимые пятна этого времени. И, проявляя объективность, признает, что человек в СССР если от чего-то и страдал, то не от одиночества и безысходности. Что он с детства рос в условиях все время расширяющихся и упрочняющихся социальных и межличностных связей. Семья, соседи, двор, школа, пионерия, комсомол и т. д. То есть с постоянным ощущением, что ты — часть большого сообщества. В пределе таковым была вся страна!
Но, увы, приходится признать, что даже минимальная объективность в отношении чего-то советского и творчество Алексея Германа — «две вещи несовместные». Почему? Потому ли, что Алексей Герман с этой эпохой знаком, что называется, понаслышке в силу возраста. Он родился в 1976 году. Или же решающую роль имеет специфика социального происхождения и режиссера фильма и главного его героя.
Они оба из творческой интеллигенции, которая и генерировала диссидентов, несмотря на встроенность в советскую систему. Кстати, и герой фильма «Довлатов», и реальный Довлатов, оба мечтают не только о «западной свободе», но и о комфорте встроенности. Вот как вспоминает тот период жизни Довлатова его однокурсник, друг и литературный критик Самуил Лурье: «Довлатов не хотел ни с кем бороться! Он принадлежал семье, в которой и мама, и тетка работали при издательствах. Он был с детства знаком с писателями. Он хотел жить, как живут эти люди. Быть независимым, при деньгах, водить женщин в ресторан и т. д. Это было такое вельможество...» Но авторы фильма стремятся максимально замаскировать этот конформизм писателя-диссидента. Таких несоответствий между реальным Довлатовым и его образом в кино довольно много.
Может быть, поэтому российская критика и встретила «Довлатова» довольно прохладно. По мнению Михаила Веллера, человека отнюдь не просоветского, фильм представляет собой очередные фантазии на заданную тему человека, незнакомого с жизнью советского общества. И общее заключение: творение Германа-младшего — типично фестивальное кино.
Есть предположение, что «Довлатов» — попытка сына повторить успех отца, вернее, его фильма «Мой друг Иван Лапшин». Попытка явно провальная. В отличие от своего отпрыска, Герман-старший снимал не для фестивалей и западных зрителей, а для себя и советского (путь перестроечного) общества. Он это общество знал, а общество помнило свою историю еще и как-то ею дорожило.
Есть еще одно объяснение причин появления фильма. Показанное в нем противостояние личности и системы, советских и западных ценностей и т. д. уж больно соответствует создаваемому на Западе образу современной России. Всё то же продвинутое меньшинство, мечтающее превратить ленинградскую жизнь в «парижскую». А ему мешает отсталое и серое большинство и проклятая «система». В этом видна попытка оправдать собственное неприятие современной России аналогиями из прошлого. И ведь какие звучат громкие фамилии, с которыми в один ряд хотят попасть сегодняшние диссиденты!
Но, правды ради, надо сказать, что диссиденты прошлого не были так примитивны в том, что касается своих мечтаний о загранице. В этих мечтаниях все-таки было какое-то, если не духовное, то эстетическое содержание. Увы, приходится констатировать, что все демонстрируемые в фильме «пина колады» и «киви», напоминающие о карго-культе, явно придуманы режиссером для попадания в западный фестивальный формат нужного образа «варварской России».
К сожалению, сегодня это готов проглотить и российский зритель. Четверть века антиисторической и антисоветской пропаганды не прошли даром. Да и «свидетелей и обличителей» той эпохи, таких как Довлатов, читают мало. Читают мало вообще, а не только их. Но возникает вопрос: входила ли в планы творческой интеллигенции, которая работала на подрыв советской системы, наблюдаемая в постсоветской России декультурация? Готовы ли они взять на себя ответственность за такой результат?
Можно ли назвать Довлатова героем этого фильма? Фильм снят на основании рассказов Довлатова. Одной из черт его творчества было то, что в них героев нет вообще. Есть просто персонажи, чьи поступки, слова и мысли пересказывает автор. Об этом же говорит в фильме и персонаж Довлатов. Выходит, чтобы фильм соответствовал духу произведений писателя, героев в нем быть не может по определению. Да их там и нет. Все образы — Довлатова, Бродского, Шварца и прочих диссидентов — ничуть не героические, а тусклые и унылые.
Почему для демонстрации антисоветской позиции режиссером выбран именно Довлатов? Может быть, дело в том, что, как рассказывал журналист и писатель Лев Лурье в документальном фильме о Довлатове: «Творческий метод Довлатова довольно своеобразен. Он использует в качестве своих героев собственных приятелей. Довлатов выбирает у человека самое нелепое и пошлое. После каждого рассказа у Довлатова прибавляется количество врагов». Это своеобразие творческих подходов Довлатова отмечали и другие, знавшие его лично, а также прототипы его рассказов: поэт Лев Лосев, его гражданская жена в Таллине Тамара Зибунова, коллега по «Советской Эстонии» Дмитрий Кленский и другие. Кроме сжимающегося круга одиночества, такой подход обозначает и нечто большее. Довлатов описывал вовсе не советскую эпоху, а лишь то, как он ее видел и чувствовал. Причем такой взгляд на советскую действительность назвать объективным и даже здравым уж никак нельзя. Кроме этого, авторы фильма отобрали из всех, и так декадентских сюжетов Довлатова, самое серое и унылое. И под прикрытием громких имен выдают это за историческое свидетельство.
Это всё вызывает много вопросов. Во-первых, как быть с иными свидетельствами об этой эпохе? С. Е. Кургинян в статьях «О коммунизме и марксизме», номера газеты № 99–100, приводит имена советских писателей, которые не обходили в своем творчестве стороной недостатки советского общества и идеологии. Но при этом не мазали все черным цветом, как Довлатов. Среди них: Борис Слуцкий, Виктор Розов, Всеволод Вишневский. Для Германа-младшего всего этого не существует? Они ему не интересны?
А во-вторых, как быть с простыми советскими гражданами? Да, они не оставили книг и воспоминаний. У них не было на это времени и возможности, потому что не могли, подобно Довлатову, прогуливая университеты, сидеть днями в кафе и мечтать о «парижах». Вместо этого они честно трудились, создавая те материальные блага, которыми пользовались проклинающие все это диссиденты. Разве от того, что эти граждане не писали и не печатались, их мнение ничего не стоит?
В реальном творчестве реального Довлатова, в его реальных высказываниях моральный аспект наличествует. А в фильме этот аспект отсутствует начисто.
В реальных рассказах Довлатова все не так одномерно, как в фильме. В этих рассказах есть и драматизм, и объемность терзаемого сомнениями героя.
В фильме ничего этого нет. А. Герман сделал Довлатова бескомпромиссным борцом за писательскую правду, борцом, готовым пострадать за нее. Был ли таким борцом реальный Довлатов? Ведь в определенный период Довлатов издавался и печатался в СССР. Он писал статьи для советской прессы на так называемые производственные темы. То есть он писал о тех самых героях труда, от которых в фильме он воротит нос. И именно в том самом позитивном ключе, против которого в кино так бурно восстает его совесть.
Отчасти миф о своей безупречной принципиальности Довлатов запустил сам. В повести «Ремесло», он писал: «Гранин сказал: Литератор должен публиковаться. Разумеется, не в ущерб своему таланту. Есть такая щель между совестью и подлостью. В эту щель необходимо проникнуть.
Я набрался храбрости и сказал:
— Мне кажется, рядом с этой щелью волчий капкан установлен».
Странное дело, но эта принципиальность сразу же исчезла у Довлатова в Нью-Йорке. Там после недолгих раздумий он пошел на радио «Свобода», чтобы вести откровенно пропагандистские передачи. А еще был пост главного редактора в газете «Новый американец». Вот что об этой работе рассказывает друг Довлатова и автор книги «Довлатов и окрестности», писатель Александр Генис: «Довлатов — автор массовой культуры. Его точно не покоробило бы это определение. Он всегда считал, что журналистика это халтура. Что советская, что несоветская. Его совершенно не интересовали факты. Если его не устраивали факты, он легко врал».
Кое-кто пытается оправдать американскую халтуру Довлатова тем, что нужно было, знаете ли, на жизнь зарабатывать. Что ж, тогда надо признать, что ненавидимая Довлатовым и его поклонниками советская система была гораздо лояльней к Довлатову, чем «свободолюбивая» Америка. Ведь в СССР он мог позволить себе быть принципиальным и при этом не только не умирать с голода, но даже кутить.
И в завершение немного о создании фильма. Его авторы сообщают, что в Санкт-Петербурге был проведен опрос общественного мнения о том, надо ли снимать фильм о Довлатове. И целых 26 % опрошенных ответили, что, мол, обязательно надо. Забавные игры в демократию! А если провести опрос о необходимости фильма про Феликса Дзержинского или о Леониде Красине? И что если этот опрос даст результат не 26 %, а гораздо больше в плане желающих увидеть фильмы о героях советской власти? Их снимут? Вряд ли.
Но создатели «Довлатова», не удовлетворившись данными первого опроса, сами пошли «в народ» — на улицы города, в кафе и бары. И питерская молодежь горячо поддержала идею создания фильма. А пойдет эта молодежь смотреть фильм? Ведь тема нереализованности творческих возможностей для жизни в потребительском обществе гораздо актуальней, чем в описываемую фильмом советскую эпоху.
Российский зритель, в отличие от западного, имеет совершенно иной взгляд на советский период. Кассовый успех таких фильмов, как «Легенда 17», «Время первых», «Движение вверх», «Салют-7» — тому подтверждение. Кроме того, «Довлатов» снят в стилистике «фестивального кино», то есть говорит не тем языком, к которому приучили современного массового зрителя. И это тоже парадокс. Условно говоря, те же люди, которые снимают такое кино, сделали очень многое, чтобы книги Довлатова не читали и фильмов о нем не смотрели. И во всем этом есть и вклад самого Довлатова.
