Почему полет Гагарина не породил новую эру в музыке? Интервью
Ровно 60 лет назад наш соотечественник Юрий Гагарин открыл новую страницу в истории человечества, указав ему путь в космическую эру и укрепив веру в безграничность возможностей человеческого развития. Однако это грандиозное событие, став предметом осмысления как в технической, так и в гуманитарной сферах, не породило новых монументальных творений в культуре и в музыке в частности.
О причинах этого парадокса, космологических аспектах музыки, а также об общечеловеческом значении одного из величайших событий истории корреспондент ИА Красная Весна поговорил с композитором, художественным руководителем фестиваля русского искусства «Петербургская осень», директором Музыкально-просветительского колледжа имени Б. И. Тищенко Михаилом Журавлевым.
ИА Красная Весна: Чем лично для Вас является полет Гагарина как композитора и как гражданина? В чем его особая ценность?
Михаил Журавлев: 12 апреля 1961 года — один из величайших дней в истории человеческой цивилизации. Я это знал и в это верил столько, сколько себя помню.
Так случилось в моей жизни, что с раннего детства я увлекся космосом. Начав читать и писать с 3-летнего возраста, я очень любил книжки о географии, анатомии и медицине, звездах и галактиках. Примерно с 8-летнего возраста одной из моих любимых книг, всегда лежавшей на столе, были «Очерки о вселенной» Воронцова-Вельяминова.
В нашей семье дата 12 апреля была одним из неофициальных семейных праздников. Мой отец, врач, всегда поздравлял нас с этой датой и часто мне повторял, что Гагарин сделал так, что на какое-то время человечество почувствовало себя единым целым, а это очень важно для здоровья.
Что касается композиторского отношения, то тут, по-видимому, прямой связи моего творчества с личностью первого космонавта нет. Но меня вдохновляла с юности музыка, навеянная космосом. Очень люблю музыку А.Петрова к фильму «Укрощение огня», считаю ее одной из ярчайших удач нашего великого земляка.
Многие годы мое воображение потрясала музыкально-кинематографическая находка Тарковского и Артемьева — включить фа-минорную хоральную прелюдию И. С. Баха в фильм «Солярис» в качестве главной темы фильма. По-моему, это безукоризненное решение, создающее не только особую ауру фильма, но и пробуждающее очень важный и глубокий ряд ассоциаций.
Сам я к космической теме непосредственно, пожалуй, не подходил, если не считать бывшего одно время довольно популярным написанного мною концерта для скрипки и женского хора «Знаки Зодиака». Но это скорее о связи звезд со строем души.
А вот один из моих нынешних студентов — композитор Анатолий Шадрин — пишет под моим руководством сейчас радио-мюзикл «Итаэла» по собственной фантастической повести об освоении в будущем советскими людьми Марса. И в его повести есть множество связей с прозой Ивана Ефремова и «Аэлитой» Алексея Толстого, и в создаваемой им музыке есть много общего с творчеством советских мастеров — Георгия Свиридова и Андрея Петрова. И это мне очень импонирует.
ИА Красная Весна: Считается, что гармонию, превращающую Хаос в Космос, можно услышать в музыке, что музыка едва ли не голос Космоса. Как Вы относитесь к данному утверждению? В творчестве каких композиторов прослеживаются/выявляются «космологические» темы?
Михаил Журавлев: Абсолютно согласен с этим утверждением. В середине XVIII века в одном из энциклопедических словарей, изданном в Вене, дается такое определение музыки: это точная наука, сродни математике, изучающая и создающая благое расположение звуков, настраивающее души на правильную жизнь во славу Божью.
По моему мнению, назначение человечества состоит в том, чтобы противостоять хаосу и энтропии. В этом своем предназначении человечество уникально.
Я не верю в существование иных обитаемых миров, в «братьев по разуму» и понимаю, отчего Святая инквизиция вынесла смертный приговор Джордано Бруно. Дело в том, что предположение о наличии иных форм разума во Вселенной автоматически снимает с человечества ответственность за Вселенную, поскольку допускает иные разумные виды, а вот, наоборот, горькое осознание своей исключительности и абсолютного одиночества во Вселенной ставит перед человеком задачу сохранять себя, развивать себя ради исполнения высочайшей своей миссии — удержания Вселенной от сползания в хаос.
Музыка в этом смысле одно из мощнейших средств гармонизации хаоса. Она не просто структурирует звуки. Ведь что такое звук, как не одна из разновидностей волновой энергии?
Гармонизуя энергетические потоки, напрямую воздействующие на наше сознание, мы, музыканты, создаем предпосылки для успешного ведения человеком других видов гармонизующей деятельности: создания семьи и рождения детей, научного творчества, управления обществом, создания новых материальных объектов.
В наибольшей мере эта гармонизующая миссия музыки прослеживается, на мой взгляд, в творчестве композиторов периода классицизма (Гайдн, Моцарт, Бетховен, Бортнянский, Соллер, Россини, Скарлатти и др.), а также И. С. Баха и Г. Ф. Генделя, творивших на стыке уходящей эпохи барокко и зарождающегося классицизма. Именно в этот «золотой» XVIII век ощущение целостности и взаимосвязанности мира, управляемого на началах всеобщей гармонии, было преобладающим.
Романтический XIX век начал планомерно расшатывать это ощущение, наращивая катастрофичность мировоззрения, усиливая отчуждение между реальным и идеальным, разрушая гармоническую целостность, что привело к началу XX века к уничтожению гармонии как таковой.
Единственная в прошлом веке попытка заново установить принципы гармонии и единства была предпринята в СССР, где концепция и практика так называемого социалистического реализма, по сути своей, была новой инкарнацией классического мировоззрения.
И это дало свои потрясающие образцы в творчестве Александрова и Дунаевского, Прокофьева и Шостаковича, Свиридова и Эшпая, Петрова и Соловьева-Седого, а также многих и многих других мастеров. Но в силу исторической преждевременности рождения этого нового стиля и нарастающей враждебности к нему господствующих в мире антиклассических и постклассических тенденций, эта попытка была обречена на скорое вырождение.
Уже в конце 80-х музыки, отвечающей высшим смыслам гармонии Вселенной, практически нигде не создавалось. Временная победа сил энтропии над силами разума привела к обрушению смыслов и появлению страшного феномена под именем постмодерн, потенциально способного разъесть и уничтожить всякое движение к гармонии и целостности.
Печально то, что многие адепты постмодерна декларативно заявляют о себе как о новом поколении носителей света, гармонии и разума, таковыми не являясь и, напротив, действуя в русле уничтожения самой возможности выстроить «космологический баланс» в звуках, поскольку снят основополагающий тезис о единстве и борьбе противоположных сил, единственно обеспечивающий диалектическое единство мира.
ИА Красная Весна: У музыкальных экспертов, нередко поддерживаемых специалистами по русскому космизму, можно встретить мнение, что первым русским композитором, в произведениях которого звучит «космос», стал Римский-Корсаков. Так ли это? Кого еще из русских композиторов Вы бы добавили и почему?
Михаил Журавлев: Римский-Корсаков, безусловно, имеет отношение к русскому космизму, но этим не исчерпывается. Он много к чему имеет отношение и как военно-морской офицер, и как композитор, и как ученый и просветитель, много сделавший для профессионального образования музыкантов в России и для осознания природы музыки, и как общественный деятель с достаточно ясной и взвешенной позицией по всем основным вопросам социальной жизни.
Но все же более «космичным» я бы назвал А. Н. Скрябина, чье влияние на первое поколение строителей коммунизма в нашей стране было почти безграничным. Недаром в подписанном В. И. Лениным «Плане монументальной пропаганды» Скрябин значился первым, кому надлежит поставить памятник из музыкантов прошлого. Бетховен шёл вторым, кстати. Но памятник ему был построен спустя десятилетия, и не в центре России, а в Уфе.
По-моему, в той или иной мере любой выдающийся композитор причастен к космическому мироощущению. А что, разве нет ощущения вселенской гармонии и того, что ей противостоит, в вальсе-фантазии и увертюре к «Руслану и Людмиле» М. И. Глинки? Или в кантате «Иоанн Дамаскин» С. И. Танеева?
А космизм в схватке постепенно теряющего разум человека и враждебного мира, постепенно сползающего в хаос, описанный братьями Чайковскими в «Пиковой даме», чего стоит? Или эсхатологическая трагедия обреченного на растворение в хаосе небытия человеческого разума, прожитая П. И. Чайковским в «Патетической симфонии»?
ИА Красная Весна: Удивительно, но при всей масштабности даты 12 апреля 1961 года как начала «космической эры», достойного отражения в классической музыке это событие, по большому счету, не нашло. Согласны ли Вы с этим или все же есть примеры?
Михаил Журавлев: Я согласен, что это событие не нашло еще своего достойного отражения. И не только в музыке, но и в кинематографе, в художественной литературе, в изобразительном искусстве.
Если не считать уже упомянутый мною выше фильм «Укрощение огня» с музыкой А. П. Петрова, который несомненно хорош, но все же не вполне адекватен по масштабу грандиозности события и все-таки не входит в число шедевров кинематографа.
Думаю, причина здесь та же, почему события Отечественной войны 1812 года впервые нашли свое достойное отражение в литературе лишь спустя более полувека в романе Л. Н. Толстого «Война и мир», личность и грандиозные деяния императора Петра Великого начали художественно осмысляться лишь спустя век усилиями А. С. Пушкина, а первая попытка отразить их в литературе в полной мере осуществлена А. Н. Толстым спустя более чем два века.
По-видимому, нужно большое историческое время, чтобы суметь выразить средствами искусства столь значимые вехи в истории землян. А нынешние времена и вовсе мало способствуют появлению сколь-нибудь значимых произведений в каком бы то ни было виде и роде искусства. По крайней мере, на уровне господствующих трендов этого пока не будет.
