Друзья юности Сталина

Экзюпери сказал, что человек — это узел отношений. А некоторые обществоведы, в том числе и прямолинейно марксистские, говорят о том, что человек — это общественное животное. Впервые это было сказано Аристотелем. По-настоящему популярно это стало после того, как один из корифеев французского Просвещения, философ Шарль Монтескье, процитировал эту фразу Аристотеля в своем произведении «Персидские письма».

После Монтескье о человеке как об общественном животном стали говорить многие. И в какой-то степени это представление разделял Маркс. В какой именно — отдельный вопрос. Но нет ни одного психолога, который полностью бы отверг представление о влиянии социума на формирование личности.

Кто-то считает такое влияние абсолютным, а кто-то просто большим. Но никто не отрицает это влияние. Человек наиболее подвижен в детстве. И потому детский социум крайне важен для понимания того, как формировалась личность и что в итоге было сформировано.

Личность Сталина формировалась не только под влиянием его семьи. Но и под влиянием его ближайших друзей детства. В сущности, мы обсуждаем вопрос о том, как некая тогдашняя «улица» влияла на того ребенка, который, повзрослев, стал сначала выдающимся революционером, а потом — крупнейшим политическим деятелем.

И тут решающую роль имеют три момента.

Первый — какова была горийская и в целом кавказская улица, повлиявшая на формирование личности Сталина.

Второй — какова была личность Сталина, формируемая улицей. Ведь важны не только качества улицы, но и качества того, кто вступает с этой улицей во взаимодействие.

Третий — можем ли мы, исследуя личность Сталина, получить сколько-нибудь объективные сведения об этой самой улице. Притом что сокрытием этих сведений занимались и Сталин, и Берия, и все, кто, формируя искаженный образ личности Сталина, не хотели предоставлять нам объективных данных, в том числе и по поводу интересующей нас улицы. И имели при этом избыточные возможности для того, чтобы эти данные исказить. Как ни странно, мы располагаем какими-то данными по этому очень интимному вопросу. Что же касается того, что степень влияния улицы определяется качествами улицы и качествами ребенка (подростка, юноши), вступающего во взаимодействие с этой улицей, то мы не можем это обсуждать, не констатируя социально-этническую природу и улицы, которая формировала Сталина, и самого Сталина.

В поэме Александра Трифоновича Твардовского «За далью — даль» есть такие строки316:

Не зря, должно быть, сын востока,
Он до конца являл черты
Своей крутой, своей жестокой
Неправоты.
И правоты.

Твардовский — отнюдь не апологет Сталина. Но он пытается быть объективным. Он говорит о неправоте и правоте некоего Востока, имея в виду Кавказ. А раз уж мы обсуждаем улицу — об определенных чертах кавказской улицы. А также о кавказском (для Твардовского — восточном) влиянии на личность Сталина. О таком влиянии писали и те, кто осуждал Сталина (тот же Мандельштам, написавший о кремлевском горце), и те, кто его воспевал.

Апологеты Сталина восклицали:

Вырос ты в горах Кавказа
Закаленным в битвах мужем.
Ты дороже всех алмазов,
Ты ценнее всех жемчужин317.

Сталин — человек с кавказскими корнями, сформированный, в том числе, и кавказской (горийской, тифлисской, батумской и иной) улицей.

У нас нет возможности для глубокого обсуждения роли кавказского фактора в формировании личности, специфики кавказской улицы. Но необходимо оговорить хотя бы самое очевидное. А именно то, что если кавказец (а Сталин продолжал оставаться кавказцем всю свою жизнь) считает кого-то другом, то он готов сделать для друга очень и очень многое. Но — тем выше цена вопроса. Если кавказец потерял доверие к другу, то на прежнее теплое отношение можно не рассчитывать. Место такого отношения занимает нечто противоположное. Именно такое представление о дружбе Сталин пронес через всю жизнь.

В данной части исследования будет рассмотрена история отношений Иосифа Сталина с тремя различными категориями людей, с которыми его связывала личная дружба.

К первой категории относятся друзья его детства и юности, которые пользовались его безграничным доверием и сами были беспредельно преданы ему. Отметим, что эти люди не вмешивались в политику и не были соратниками Сталина в революционной борьбе.

Ко второй категории можно отнести тех политических соратников Сталина, которые одновременно входили в круг его семьи. Это были люди в большинстве своем неординарные, деятельные и волевые. Сталин был с ними чрезвычайно близок, пока они не пытались, пользуясь своим близким положением, влиять на решения вождя. Такие попытки приводили к тому, что Сталин рано или поздно рвал с ними связь полностью.

Третья категория — уникальна. К ней следует отнести его боевых товарищей, которых он воспитал, для которых стал наставником. Ярчайшим представителем этой категории является легендарный революционер, большевик Симон Аршакович Тер-Петросян, больше известный как Камо.

Первая из названных категорий друзей Сталина включает, например, его однокашника Петра Капанадзе, а также Александра и Василия Эгнаташвили, сыновей богатого купца и землевладельца Якова Эгнаташвили — многолетнего друга семьи Джугашвили. Сразу же подчеркнем, что с братьями Эгнаташвили Сталин сохранил тесные дружеские связи до конца жизни. Из этого можно сделать вывод о стойкости привязанности Сталина к друзьям детства и юности, учитывая его известный максимализм и беспощадность при построении отношений с людьми.

Петр Капанадзе

Петр Капанадзе (Пета) познакомился со Сталиным в Горийском духовном училище. Он поступил туда на год позже Иосифа, то есть в 1889 году. Сосо стал первым, кого Капанадзе встретил, придя в училище. Мальчики быстро подружились318.

После окончания Горийского духовного училища Капанадзе, как и Сталин, поступил в Тифлисскую духовную семинарию. Сам Петр Капанадзе вспоминал, как в то время Иосиф Джугашвили привел его на собрание нелегального марксистского кружка, которым сам руководил. Именно там Петр познакомился с марксистским учением. Тем не менее он не принимал активного участия в революционном движении и, в отличие от Сталина, закончил семинарию, после чего был рукоположен в священники. При советской власти работал учителем.

Мемуары Петра Капанадзе были частично опубликованы в 1945 году в СССР. Подобно многим воспоминаниям «о великом вожде» они носят слишком апологетический, то есть скорее агиографический, чем биографический характер. Но это не значит, что их вообще нельзя использовать.

То же самое можно сказать и о воспоминаниях соратника и друга детства Сталина Георгия Елисабедашвили319, согласно которым маленький Сосо был идеальным ребенком: он первый в детских играх, он разносторонне развит, не по годам умен.

Но вернемся к воспоминаниям Капанадзе, информативность которых уже оговорили выше. Капанадзе не только говорит о своей дружбе со Сталиным. Он говорит еще и о том, что он и Сталин вместе наблюдали печальную казнь в Гори, когда перед жителями села и воспитанниками духовного училища казнили через повешение двух «разбойников», решивших защищать местных жителей от произвола местного князя. Эти сведения не являются частью официального воспевания Сталина, что само по себе достаточно странно. Потому что они могли бы войти органической частью в апологетический миф. То, что они в этот миф не вошли или оказались задвинуты на его крайнюю периферию, могло произойти только потому, что сам Сталин не хотел, чтобы осуществлялись интенсивные пропагандистские танцы вокруг этого эпизода его биографии. А не хотеть он этого мог потому, что сам эпизод имел для него формирующее, чуть ли не экзистенциальное значение.

Пета и Сосо вместе переживали тяжелое семинарское бытие, сведений о котором тоже немного. Между тем семинария тоже была частью формирующей среды, того, что мы условно назвали «улицей».

В своих воспоминаниях Капанадзе отмечал проявившуюся в юности способность Сталина к организации людей. Во время одного из кулачных боев Иосиф руководил командой семинарии, которая вышла биться против городского училища. Он смог тактически грамотно расставить людей и постепенно вводить их в бой, что позволило его команде выиграть320.

Капанадзе подчеркивал также сталинское умение убеждать тех, от кого молодой семинарист хотел чего-то добиться. Во втором классе Капанадзе из-за продолжительной болезни не был допущен к экзамену, ему грозило быть оставленным на второй год. Иосиф вызвался помочь другу. Он привел его к смотрителю училища и уверенно сказал: «Господин смотритель! Капанадзе хороший ученик, хорошо учится. Он долго болел. Посмотрите, как плохо он выглядит — бледный, желтый. Освободите его от экзаменов». Смотритель был впечатлен уверенностью Сосо, и в итоге Капанадзе разрешили не сдавать экзамены и перейти в следующий класс321. Поскольку сами слова, которые цитирует Капанадзе, не несли в себе особо важной для смотрителя нагрузки, то убедить смотрителя могла только интонация, всё то, что ученые называют невербальным аспектом коммуникации.

Капанадзе писал, что Сосо всегда был готов прийти на помощь. Однажды Капанадзе попросил Джугашвили помочь ему нарисовать географическую карту. Иосиф дважды выполнил задание, данное Капанадзе, на пятерку и впоследствии обучил Капанадзе искусству составления карт322.

После исключения Сталина из Тифлисской духовной семинарии и его ухода в революционное движение пути молодых людей разошлись, но дружеские связи сохранились. Капанадзе рассказывал, как в 1900-е годы он навестил мать Сталина Екатерину Джугашвили и передал ей новости о сыне, а после встречался со Сталиным, чтобы передать ему последние вести от матери. Петр получал письма от Иосифа, когда тот находился в подполье, в ссылке или в тюрьме. Капанадзе отмечал: «Из тюрьмы и из ссылки он присылал мне бодрые письма, полные веры в победу»323. Встретились они уже после Октябрьской революции — в 1926 году324.

Казалось бы, всё это — штрихи к идеальному портрету вождя в хорошо отцензурированном тексте. И всё же они означают, что, несмотря на многолетнюю разлуку, друзья детства и юности Сталина продолжали присутствовать в его, так сказать, личном внутреннем пространстве в качестве чего-то неприкосновенного.

В самом деле, точно известно, что Сталин помогал Петру Капанадзе с деньгами уже в тот период, когда находился у власти. Сохранилось письмо, датированное 1933 годом, в котором Сталин сообщает, что послал Капанадзе, пережившему пожар, 2000 рублей, и что тот должен получить ссуду еще на 3000325. Письму предшествовала телеграмма: «Народному учителю Петру Капанадзе. Твое письмо передали мне позавчера опозданием два месяца. Твоя просьба будет исполнена. Привет. Сталин»326.

В 1944 г. Капанадзе получил от Сталина 40 тысяч рублей327 (для понимания размера суммы: в СССР в 1944 году средняя зарплата в тылу была равна 725 руб. в месяц, в действующей армии зарплата капитана — 800 руб., генерал-майора — 1600 руб. — С. Н.). Сталин был достаточно аскетичен в быту и находился на полном государственном обеспечении. Не имея необходимости тратить получаемую им зарплату, он, по сути, распределял ее между своими старыми друзьями, притом что эти друзья не были частью его политического окружения.

В октябре 1946 года Сталин пригласил Капанадзе к себе на дачу в Сочи328. Во время этой встречи друзья детства тепло общались, и Капанадзе пообещал обратиться к другу в случае беды.

Из всего сказанного понятно, что детская дружба явно имела для Сталина большое значение329.

Александр Эгнаташвили

С братьями Александром и Василием Эгнаташвили Сталин был знаком с детства. Они были сыновьями друга его семьи — Якова Эгнаташвили. Яков выступил в роли шафера на свадьбе родителей Иосифа — Екатерины и Виссариона Джугашвили. Позже он стал крестным двух детей Екатерины, которые умерли в младенчестве. Иосифу выбрали другого крестного. Однако Яков всё равно помогал семье Джугашвили, и его также считали «крестным»330.

Невозможно не упомянуть о слухах по поводу неслучайности такой опеки со стороны Якова Эгнаташвили и о намеках на его отцовство (приведенных, например, как в книге известного английского историка Саймона Себаг-Монтефиоре331, так и в книгах других сталинских биографов). При очевидной недоказуемости данного утверждения в нем содержится нечто, позволяющее выявить тонкую структуру сталинского представления о близкой дружбе, уходящей корнями в детство. Потому что отношения Сталина с семьей Эгнаташвили насыщены особым эксклюзивом, порожденным сталинским представлением о некоей внеполитической абсолютной верности.

Что же касается природы этой верности, то, помимо сплетен об особых тайных родственных отношениях между Сталиным и семьей Эгнаташвили, существует и другое, вполне убедительное объяснение близости этих семей. Дело в том, что, по данным того же Монтефиоре, жена Якова Эгнаташвили кормила грудью Иосифа, когда его мать Екатерина Георгиевна должна была отлучаться, то же делала и мать Сталина в отношении сына Эгнаташвили (который впоследствии умер от оспы). Источником данных сведений Монтефиоре называет внучку советского правителя, дочь его старшего сына Якова, Галину. В личной беседе Галина Джугашвили рассказала историку: «Благодаря молоку Эгнаташвили ее дети стали „молочными братьями“ Coco»332.

Это обстоятельство неизбежно меняет взгляд на описанные выше межсемейные узы. Институт молочного братства (по-грузински — «дзудзумтэ») на Кавказе всегда был настолько распространен и почитаем, что этого, по кавказским меркам, вполне достаточно для самых тесных отношений между семьями (а не только между самими молочными братьями) в течение десятилетий. Более того, полноценное следование обычаям, касающимся молочного родства, предполагает, что такие братья должны быть друг другу заступниками, готовыми при необходимости отдать друг за друга жизнь333. Из биографии Сталина известно, что он и братья Эгнаташвили неукоснительно следовали этим обычаям.

Те же традиции соблюдало и старшее поколение семьи Эгнаташвили. Когда мать Сталина стала воспитывать сына одна, супруги Эгнаташвили оказывали ей помощь, и не только материальную: когда отец Иосифа Бесо попытался забрать сына из Горийского духовного училища и устроить его на работу на сапожную фабрику Адельханова, Яков Эгнаташвили помог Кеке вернуть сына, чтобы тот продолжил обучение в училище.

Личные взаимоотношения юного Иосифа с детьми Эгнаташвили строились не только на тех или иных квазиродственных, но и на чисто уличных, сугубо мальчишеских основаниях. Будущего революционера и партийного деятеля связывала с Яковом Эгнаташвили и его сыновьями — Александром и Василием — общая любовь к уличным боям и борьбе, которые были очень популярны в Гори в пору детства Сталина334.

О почти родственных отношениях между семьями можно судить по воспоминаниям детей Александра — его родного сына Георгия Эгнаташвили и приемного сына Ивана Алиханова. Георгий приводит в своих воспоминаниях случай, который произошел в 1940 году. Сталин тогда подарил Александру Эгнаташвили три предмета: «Складной нож огромного размера, примерно около восьмидесяти — девяноста сантиметров, великолепной работы, антикварный. <...> Рядом с этим ножом лежал изумительной красоты маленький нож, в виде кортика, предназначенный для резки канцелярской бумаги. И еще маленькая золотистая пепельница из бронзы в форме вазы высотой около пятнадцати сантиметров»335.

По свидетельству Георгия, он вручил подарок примерно со следующими словами: «Саша, наше детство прошло вместе, и я не могу забыть те далекие годы, и особенно Гори. Я преподношу тебе эти предметы в знак памяти о наших детских годах. Прими их, пожалуйста, и пусть они будут данью уважения нашей дружбе тех памятных лет. Пусть они всегда напоминают тебе Горийскую крепость — место, где мы родились. Надеюсь, они вызовут в тебе те же чувства, которые испытываю я, глядя на тебя, когда вспоминаю детство. Пусть они напомнят тебе наших предков и тех, кто тогда окружал нас. Это Екатерина Георгиевна — моя мать, это Яков Георгиевич Эгнаташвили — твой отец, это Василий Яковлевич Эгнаташвили — твой брат»336. Большой складной нож, подаренный Сталиным в знак дружбы с семьей Эгнаташвили, также упоминает Иван Алиханов337.

Невозможно не обратить внимание на символическое соответствие количества перечисленных предметов названным Сталиным людям, а также на его адресацию к предкам. Такое поведение лидера правящей партии соответствует обычаю взаимного одаривания кинжалами при отношениях побратимства («дзмобилоба», по-грузински), распространенному в Грузии и в XIX, и в XX столетии338.

Как только сыновья Якова Эгнаташвили закончили училище в Гори, он отправил их учиться в Москву. Там Александр, не особенно предрасположенный к учебе, начал выступать в цирке и стал профессиональным борцом339. Согласно воспоминаниям Алиханова, отец Александра — Яков Эгнаташвили — позже снабдил его капиталом и отправил в Баку открывать свой ресторан340. Добившись на этом поприще некоторого успеха, Александр переехал в Тифлис, где открыл четыре ресторана, предназначенные для разнородной публики — от самой бедной до богатой, обеспеченной. Стремясь увеличить возможное число посетителей в своих заведениях, Александр открыл при одном из ресторанов бордель341.

В это время Александр женится, заводит детей, затем разводится и женится снова. Его второй женой стала вдова одного из родственников бывшего владельца фабрики Адельханова в Тифлисе — Алиханова Лилли Германовна, чистокровная немка, плохо говорящая по-русски. К моменту знакомства с Александром у нее уже были свои дети, одним из которых являлся вышеназванный Иван Алиханов.

Примечательно, что с начала 20-х годов Александр постоянно оказывает помощь матери Сталина, еженедельно посылая ей продукты. Сталин, в свою очередь, регулярно интересуется братьями Эгнаташвили и спрашивает, как у них дела. Есть упоминание, что в это время семья Александра Эгнаташвили была уже знакома с сыном Сталина Яковом Джугашвили342;343.

Брат Александра, Васо, начав учиться в Москве, вступил в революционное движение. В 1913 году был арестован и приговорен к административной высылке в Киев. Там он продолжил обучение в университете Святого Владимира, затем в Харьковском университете и, наконец, в университете в Тифлисе. После учебы в университете работал учителем литературы344;345.

В конце двадцатых годов хозяин четырех ресторанов Александр Эгнаташвили попадает в тюрьму как нэпман. Согласно воспоминаниям Алиханова, жена Александра Эгнаташвили и мать Сталина, при посредничестве председателя грузинского ЦИК Филиппа Махарадзе и Якова Джугашвили добиваются, чтобы Александра принял у себя сам Сталин. Брат Васо при этом сел в тюрьму вместо него (что тоже является элементом традиционно-родового поведения).

Встреча в итоге состоялась, и ее результатом стало то, что Александр «стал работником ЦИК Союза». По распоряжению Сталина, «все обвинения с него... сняты»346. После освобождения из-под ареста Александр изменил написание своей фамилии. Теперь он писал ее с буквы «И» — Игнаташвили, в кремлевских приказах его фамилия писалась через «Е» — Егнаташвили347.

В 1932 году Александр получил назначение на пост заведующего хозяйством первого дома отдыха ЦИК в Форосе. Брат Васо продолжил работу учителем348. Таким образом, друг юности, с одной стороны, оказался пристроен, а с другой — попал под надежный присмотр. Дальнейшее развитие карьеры Александра Эгнаташвили показывает, насколько высокой на самом деле была степень преданности и доверительности между ним и Сталиным.

В 1934 году при участии секретаря ЦИК Авеля Сафроновича Енукидзе Александр Эгнаташвили (теперь — Игнаташвили) получает новое назначение. Он становится директором дома отдыха ХОЗУ ЦИК (Верховного Совета СССР)349. Примерно тогда же он начинает заниматься питанием Сталина. Вот что пишет об этом Алиханов: «Во время позднего, как обычно, обеда Саша спросил у Сосо, не хочется ли ему иной раз отведать грузинских яств. Не наскучила ему пресная еда? На что Сталин предложил ему заняться этим вопросом лично: «Корми меня», — сказал он. С этого времени у Александра Яковлевича появилась новая — и главная! — забота, он стал организовывать питание вождя»350.

В тогдашних условиях, когда угроза убийства Сталина, который был крайне опасен для многих, была вполне реальной, поручение кормить вождя было знаком крайнего доверия с его стороны. Это поручение является знаком особого отношения само по себе. Оно является вдвойне этим знаком в связи с реальными опасностями того времени и подозрительностью Сталина. И свидетельствует оно в пользу нашего утверждения об особой роли кавказского института доверия вообще и кавказского института уличного доверия в частности.

В 1938 году Александр Эгнаташвили становится заместителем по хозяйственной части начальника Главного управления охраны Сталина Николая Сидоровича Власика. «Приехав в очередную субботу в Заречье, мы были поражены, увидев Александра Яковлевича в генеральском мундире с ромбом в петлице (он получил небывалое звание „старший майор госбезопасности“)», — вспоминает тот же Иван Алиханов351.

Алиханов при этом отмечает, что его дядя Васо примерно в этот период становится Председателем Президиума Верховного Совета Грузии. В партию он вступил в 1937 году и работал заместителем редактора партийной газеты Грузии «Коммунист». На должности Председателя Президиума Верховного Совета Грузии он оставался до самой смерти Сталина.

У Алиханова имеется упоминание без подробной датировки (можно лишь судить, что это произошло после очередного назначения Александра) о том, что в конце 30-х годов сын Александра Эгнаташвили Георгий ненадолго был арестован (после пребывания в Форосе у него были обнаружены некие контакты с политически неблагонадежными людьми). Через неделю Георгия отпустили на свободу. Вызволением сына занимался сам Александр Эгнаташвили. Он лично заверил Сталина, что у его сына не может быть никаких политических идей: ни хороших, ни плохих. Позже выяснилось, что контакты, найденные у Георгия, имеют «курортное» происхождение. Вскоре после инцидента Георгий стал старшим в охране члена ВЦИК и Президиума ЦИК СССР Николая Михайловича Шверника352.

В партию Александр Эгнаташвили вступил, уже будучи работником госбезопасности. Иван Алиханов описывает это так: «Выяснилось, что мой отчим, уже будучи генералом госбезопасности, оставался беспартийным. Сталин был удивлен, и на следующий же день Александр Яковлевич получил партбилет. Через некоторое время Сталин решил, что Сашу необходимо наградить, и он получил из рук Калинина орден „Трудового Красного Знамени“... Хотя втайне отчим считал, что человеку в военной форме больше подходит боевой орден»353. (По всей видимости, у Алиханова наложились два воспоминания. В 1940 году, вскоре после вступления в партию и одновременно с присвоением звания старшего майора госбезопасности, А. Я. Эгнаташвили был награжден орденом (боевого) Красного Знамени354 — «За успешное выполнение заданий Правительства по охране государственной безопасности», и именно этот орден вручает Александру Эгнаташвили М. И. Калинин на известной фотографии. А орденом Трудового Красного Знамени он был награжден в 1943 году — за образцовое выполнение заданий Правительства по охране государственной безопасности в условиях военного времени355. Кроме того, А. Я. Эгнаташвили был награжден также орденом Кутузова I степени356 — в 1945 году — за обеспечение и обслуживание Ялтинской конференции, и — также в 1945 году — орденом Красной Звезды357.

Что касается упомянутой выше истории кратковременной посадки Александра Эгнаташвили в эпоху борьбы с нэпом, то при более подробном рассмотрении обнаруживается ее клановая подоплека. Иван Алиханов отмечает, что в 1940 году у Александра Эгнаташвили наметился конфликт с наркомом внутренних дел Лаврентием Павловичем Берией, «который очень ревностно относился к лицам, окружавшим вождя». В связи с этой темой Иван Алиханов возвращается к тифлисской истории эпохи НЭПа: «В Тифлисе мой отчим был нэпманом, которого Берия разорил, посадил в тюрьму и хотел уничтожить... Отчим попал в Кремль благодаря непосредственному сталинскому назначению, стал одним из руководителей Главного управления охраны и подчинялся вождю. Тем не менее, будучи генералом НКГБ, отчим находился в прямом подчинении Берии, не будучи „его человеком“ — что было совершенно не в правилах структурной организации советского управленческого аппарата. Эта неприязнь Берии к семье Эгнаташвили при жизни Сталина отразилась на всей семье моего отчима, а главное — на судьбе моей матери»358.

После начала войны, в ноябре 1941 года, жена Александра Алиханова Лилли Германовна была арестована359. Позже она умерла в лагере. Александр Эгнаташвили, при всем своем влиянии, ничего не смог сделать. Формально можно считать, что она была арестована за то, что являлась чистокровной немкой и имела родственников в Германии. Но ее родной сын Иван Алиханов уверен, что к аресту и смерти его матери причастен Берия.

После смерти жены Александр продолжил работать в госбезопасности, занимался хозяйственным обеспечением Тегеранской и Ялтинской конференций360. Однако трагическая гибель жены и невозможность ее спасти, по мнению Ивана Алиханова, подорвала здоровье Александра. Он умер 31 декабря 1948 года после тяжелой болезни и был похоронен в Гори.

Похоже, Сталин высоко ценил дружбу, а также полагался на кавказские обычаи. При этом для него важно было разделять личные отношения и дела управления государственной политикой. Петр Капанадзе и даже братья Эгнаташвили, занимавшие высокие посты, не становились при этом самостоятельными политическими деятелями. Братья Эгнаташвили обеспечивали безопасность главы советского государства — в самом широком ее понимании. Дружба Сталина с ними оставалась неизменной до самого конца.

Примером чего-то совсем другого является история отношений Иосифа Сталина с Александром (Алешей) Сванидзе.

Александр Сванидзе

Александр (Алеша) Семенович Сванидзе родился в 1886 году в селе Баджи Кутаисской губернии в дворянской семье.

Знакомство Сванидзе со Сталиным началось еще во время учебы в Тифлисской духовной семинарии361, откуда Александр был отчислен в 1901 году. В тот период Александр (Алеша) уже принимал участие в подпольной деятельности. Вступил в РСДРП в 1903 году362.

В конце сентября 1905 года Сталин поселился на квартире семьи Сванидзе в Тифлисе (Тбилиси) на улице Фрейлинская, дом 3. Вскоре, в 1906 году, он обвенчался с сестрой Сванидзе Екатериной (Като), у них родился сын Яков. Однако этот брак продолжался недолго. В 1907 году Като умерла от тифа, а Яков после этого воспитывался в семье сестры Като и Алеши — Александры (Сашико) Сванидзе.

В 1906 году Алеша Сванидзе выехал в Германию для получения высшего образования. Там он учился на историко-филологическом факультете Йенского университета до 1915 года, изучал древнюю историю, а также преподавал английский и немецкий языки. В 1916-м вернулся на родину, преподавал в Тифлисе.

В 1920–1921 годах Александр Сванидзе был помощником заведующего отделом Наркомата иностранных дел. В 1921–1922 гг. — народным комиссаром финансов Грузии и Закавказья363.

Есть данные о том, что трещина в его отношениях со Сталиным наметилась в 1921 году, после того как он настоял на переезде в Москву без разрешения Сталина его сына Якова Джугашвили. Яков Джугашвили был племянником Александра Сванидзе. И Сванидзе решил, что может распоряжаться его жизнью без Сталина. Этот поступок Александра Сванидзе вызвал у Сталина крайнее возмущение364.

Биографы предполагают, что Сталин считал ребенка одной из причин смерти своей горячо любимой жены и тяжело переносил его присутствие. Выходку Сванидзе Сталин расценил как бестактное вмешательство родственника в его семейные дела, существо которых этому родственнику непонятно и не должно быть понятно. Гнев Сталина вызвало именно это: «Не понимает и вмешивается, лезет не в свое дело»365.

В 1921 году Александр Сванидзе женился, его жена — Мария Анисимовна — была оперной певицей. В 1927 году у них родился сын Иван (которого они называли еще Джонрид в честь известного писателя Джона Рида, написавшего книгу о русской революции «Десять дней, которые потрясли мир»)366.

В 1922 году Сванидзе был переведен из Грузинской ССР в Москву. В 1920–1930 гг. он занимал ответственные посты в Наркоминделе, Наркомфине, Наркомвнешторге, в том числе и в заграничных советских учреждениях367. Длительное время находился за границей, в том числе как торговый представитель в Германии (с 1924 г.).

Крупный советский деятель, член Политбюро ЦК КПСС с 1935 по 1966 год Анастас Микоян в своих мемуарах так описывал Александра Сванидзе: «Сванидзе был подготовленным человеком, имел высшее образование, хотя и по гуманитарным наукам, был знаком с экономическими проблемами и с банковским делом, да еще хорошо знал немецкий и французский языки. Человек он был солидный, спокойный, неторопливый, обходительный. Любил подумать над вопросом всесторонне, посоветоваться. Человек твердых взглядов, Алеша был всегда выдержан, не любил задевать чужого самолюбия, но и не терпел, когда задевали его „дворянское“ самолюбие: он был из дворян»368.

Деятельность Александра Сванидзе впечатляет своей широтой. Он — организатор и редактор советского академического журнала «Вестник древней истории», автор многочисленных работ по литературоведению и истории, переводчик.

Затем направление деятельности Александра Сванидзе вновь меняется, и в декабре 1931 года он становится заместителем председателя Правления Внешторгбанка СССР. С 15 апреля 1935 года Сванидзе — заместитель председателя Госбанка СССР369.

Семейно-личная история этого человека предопределила продолжение его близкого знакомства со Сталиным и после смерти Като. Жена Алеши Сванидзе Мария была подругой второй жены Сталина Надежды Аллилуевой. Они общались и переписывались370.

Семья Сванидзе нередко встречалась со Сталиным, они вместе отдыхали, а их дети дружили. Сталин продолжал считать их родственниками, помня о своей первой жене Като Сванидзе. Так, Сванидзе участвовали в празднованиях дней рождения Сталина в 1934, 1935 и 1936 годах371;372;373. Алеша был лично знаком с Молотовым, Кагановичем, Микояном, Ворошиловым, Орджоникидзе и другими крупными советскими политическими деятелями.

Близкие отношения со Сталиным, знакомство с лидерами советского государства не уберегли Александра Сванидзе от гибели. Он был арестован 23 декабря 1937 года, осужден Военной Коллегией Верховного Суда СССР 4 декабря 1940 г. по ст. 58–1 «а», 58–7, 19–58–8, 58–11 УК РСФСР к высшей мере наказания — расстрелу, с конфискацией имущества.

По приговору Военной Коллегии он был признан виновным в том, что в 1922 году являлся активным участником национал-уклонистской группировки в Грузии, в 1929 году примкнул к антисоветской организации правых, установив организационную связь с активными участниками этой организации Енукидзе, Лежавой и др., а в 1932 году установил антисоветскую связь с Сокольниковым, дав ему согласие на участие в антисоветской деятельности. Кроме того, Сванидзе признан виновным во вредительской деятельности, которую он проводил в области финансов, а также в том, что участвовал в финансировании троцкистской организации в Испании и занимался шпионской деятельностью в пользу германских разведывательных органов.

23 января 1941 года по протесту заместителя председателя Верховного Суда СССР Василия Васильевича Ульриха Пленум Верховного Суда СССР в составе Председателя Верховного Суда СССР, заместителей Председателя Верховного Суда СССР и членов Верховного Суда СССР заменил высшую меру Александру Сванидзе лишением свободы сроком на пятнадцать лет. Но уже через семь месяцев — 20 августа 1941 года Пленум Верховного Суда СССР по протесту того же Василия Васильевича Ульриха отменил свое постановление от 23 января 1941 года в отношении Сванидзе, оставив в силе приговор Военной Коллегии от 4 декабря 1940 года. В день вынесения Пленумом Верховного Суда нового постановления — 20 августа 1941 года Сванидзе по распоряжению Берии был расстрелян374.

Анастас Микоян вспоминает, как Сталин в 1941 году на одной из встреч рассказал ему, что перед расстрелом Александру Сванидзе предложили попросить прощения перед ЦК в обмен на помилование. «А Сванидзе ответил: „У меня нет никаких грехов перед ЦК партии, я не могу просить прощения“. И, конечно, приговор привели в исполнение. Смотри, какой Сванидзе: не захотел просить прощения! Вот какая гордость дворянская, — закончил Сталин»375, — написал в своих мемуарах Микоян.

В 1956 году Александр Сванидзе был реабилитирован посмертно.

Супруга Александра, Мария Сванидзе, была приговорена 23 декабря 1939 года постановлением Особого Совещания при НКВД СССР к восьми годам лишения свободы за то, что скрывала антисоветскую деятельность своего мужа. 3 марта 1942 года Особое Совещание при НКВД СССР вынесло постановление о расстреле Марии Сванидзе, которое было приведено в исполнение376. Реабилитирована 19 ноября 1955 года посмертно.

Такая последовательность событий может рассматриваться в контексте некоего внутреннего конфликта, предопределившего конечное отношение Сталина к изначально близким ему супругам Сванидзе. Можно предположить, что свою роль в истории взаимоотношений Сталина с семьей Сванидзе сыграло самоубийство его второй жены Надежды Аллилуевой в 1932 году, которое Сталин, по свидетельству их дочери Светланы, пережил крайне тяжело377. Но дело не только в этом.

Обратимся к воспоминаниям известной советской писательницы Галины Иосифовны Серебряковой. Отметим, что Галина Иосифовна Серебрякова два раза подвергалась арестам — в 1936 году как жена «врага народа» (министра финансов СССР Григория Сокольникова. — С. Н.) и в 1949 году по обвинению в контрреволюционной деятельности. В общей сложности она провела в заключении более 15 лет. Несмотря на тяжелые испытания, которые ей пришлось преодолеть в сталинские годы, Серебрякова осталась верной Коммунистической партии. После реабилитации в 1956 году она была восстановлена в КПСС, в 1960-е годы опубликовала роман «Прометей» о Карле Марксе (в трех томах).

Ее автобиографическая книга «Смерч», рассказывающая о ее годах заключения в лагерях, была опубликована эмигрантским издательством в Париже в 1967 году. Узнав об этом, Галина Серебрякова сразу же отказалась от авторства публикации. Ее дочь Гелиана Сокольникова объясняла это тем, что мать боялась очередного, третьего по счету, ареста378. В России воспоминания писательницы «Смерч» были выпущены в 1989 году — через 9 лет после ее смерти.

В своих мемуарах Галина Серебрякова, знавшая семью Александра Сванидзе, вспоминала, как его беспокоила начавшаяся в середине 1930-х годов чистка партийных рядов: «Был июль 1936 года... Однажды, незадолго до низвергнувшей меня в бездну катастрофы (имеется в виду арест Серебряковой — С. Н.), супруги Сванидзе с маленьким сынишкой Джонридом приехали к нам на дачу. Александр Семенович был невесел. Мы долго гуляли в лесу, сидели на берегу маленькой речушки. Небо было режуще-голубым, шумели стрекозы, природа блаженствовала. Сванидзе нервно, отрывисто говорил с одним из моих близких:

— Аресты продолжаются не только в Ленинграде, но и в Москве... Я, впрочем, всегда считал, что он [Сталин] не революционер, и не раз говорил это прямо в глаза. Коба не любит народ, более того, он его презирает. Честолюбие его может дорого стоить партии. Я лично не верю в измену таких большевиков, как... — Сванидзе назвал несколько имен. — Всё что угодно могут натворить эти люди, но не продаться гестапо, — продолжал он. — Что до Ягоды, это — опасный карьерист...»379

Если воспоминания Серебряковой правдивы, то слова Сванидзе о том, что Сталин «не революционер», сказанные ему прямо в глаза многократно и открыто, — это вызов всесильному вождю и симптом конфликта между близкими друзьями. В любом случае речь как минимум идет о том, что в разгаре партийной борьбы Сванидзе начинает занимать радикально антисталинскую позицию. Он этим не только нарушает этику партийной клановости: Сталин возвышает Сванидзе, а он пользуется этим и выступает против него. Думается, что важнее для Сталина нарушение кавказской клановой этики, этики кавказского семейного братства, того, что мы условно назвали этикой кавказской улицы. Сванидзе не имеет права на антисталинизм, будучи представителем узкого кавказского клана, чьим вожаком является сам Иосиф Виссарионович Сталин. То есть Сванидзе вообще не имеет права на антисталинизм, но он вдвойне не имеет права, будучи представителем сталинского кавказского клана и пользуясь вытекающими из этого возможностями. Такова кавказская клановая этика, кавказская этика близости. Она блюдется Сталиным, который уже не вожак кавказской улицы, а всесильный глава огромного многонационального государства. Но поскольку эта этика находится в ядре личности Сталина, то она носит неустранимый характер и крайне важна для правильного понимания сути изучаемой нами личности. Потому что эта этика предполагает, во-первых, защиту тех, кто, находясь в клане, клановых правил не нарушает, и особо жесткие меры по отношению к тем, кто эти правила нарушает. Таких людей не прощают, ибо они свои, а особо жестко наказывают во имя нерушимости закона клановой этики, то есть по принципу «чтоб другим неповадно было».

Дочь советского диктатора Светлана Аллилуева в «Двадцати письмах к другу» пишет, что во времена репрессий Александру Сванидзе приходилось заступаться за своих знакомых, но все его попытки изменить отношение Сталина к данным людям, как и попытки других людей в окружении Сталина, были безуспешными и только злили вождя. «Если он [Сталин] выбрасывал кого-либо, давно знакомого ему, из своего сердца, если он уже переводил в своей душе этого человека в разряд „врагов“, то невозможно было заводить с ним разговор об этом человеке. Сделать „обратный перевод“ его из врагов, из мнимых врагов, назад — он не был в состоянии, и только бесился от подобных попыток. Ни Реденс (Станислав Францевич Реденс — муж сестры Надежды Аллилуевой Анны, свояк Сталина. — С. Н.), ни дядя Павлуша (Павел Сергеевич Аллилуев — брат Надежды Аллилуевой, шурин Сталина. — С. Н.], ни А. С. Сванидзе не могли тут ничего поделать, и единственно, чего они добились, это полной потери контакта с отцом, утраты его доверия. Он расставался с каждым из них, повидав их в последний раз, как с потенциальными собственными недругами, то есть как с „врагами“...», — вспоминала Аллилуева380.

Было бы неправильным ожидать от человека, потерявшего мать так, как Светлана Аллилуева, строгой объективности. Кроме того, Светлана Иосифовна — дочь своего отца, в том смысле, что политика в оценках ее поведения доминирует над всем остальным. Общепризнанно, что мемуары Светланы Аллилуевой и игра вокруг этих мемуаров — это одно из сражений в рамках войны против Сталина и его политического наследства. Тем не менее свидетельства Аллилуевой в данном случае тенденциозны. Они лишь подтверждают ту верность этике кавказской улицы и родственных братств, согласно которой членам этих узких сообществ многое позволяется, но с них и спрос более высокий, чем с остальных.

Анастас Микоян в своих мемуарах намекает на то, что важную роль в трагической судьбе Александра Сванидзе сыграл Лаврентий Павлович Берия. Микоян вспоминает, что в личных разговорах Александр Сванидзе неоднократно критиковал деятельность Лаврентия Берии, на тот момент первого секретаря ЦК КП(б) Грузии: «Из наших бесед о Кавказе остались в памяти высказывания Сванидзе о Берия, острая критика его поведения, его политики и т. д. Свою критику Берия Алеша не скрывал и от Сталина, который, поддерживая Берия, не одергивал и Сванидзе»381. Микоян отмечает, что арест Александра Сванидзе случился в 1937 году, когда Берия переехал в Москву и занял пост заместителя народного комиссара внутренних дел Николая Ивановича Ежова.

Виновен Берия в гибели Сванидзе или нет, мы не знаем. Однако, даже если он виновен, то одобрить арест и расстрел человека, находящегося в близких семейных и дружеских отношениях со Сталиным, должен был лично Сталин. А, значит, именно он пожелал полного разрыва со своим родственником и прежде близким другом Александром Сванидзе. Как нам представляется, руководствуясь кавказской этикой узких семейных и уличных братств. Потому что в другом случае Сталин попытался бы использовать конфликт между Сванидзе и Берией для установления желанного политического равновесия. Сталин Берии никогда не доверял и всегда его подозревал во всех тяжких политических грехах. Но Берия был чужой, а Сванидзе — свой. Поэтому Берию использовали, ведя против него соответствующую слежку, а Сванидзе устранили.

Камо

Совершенно особое место в ряду друзей Сталина занимает видный большевик, революционер Симон Аршакович Тер-Петросян, более известный как Камо. Тер-Петросян оставил интереснейшие воспоминания о своей жизни. Он написал их незадолго до своей смерти в 1922 году, но опубликованы они были только в 2017-м, почти через сто лет. В связи с тем, что эти мемуары — один из многих неангажированных источников (в 1922 году Сталин был скорее гоним, чем восхваляем, а в 2017-м обязательности определенной подачи всего, что связано со Сталиным, уже не было) биографию Камо нам надо рассмотреть несколько подробнее, чем биографии других членов разного рода узких кавказских — родственных, уличных или родственно-уличных — братств, в которые входил Сталин.

Матери Сталина и Камо были дружны, поэтому мальчики знали друг друга с детства, однако близки не были. Камо вспоминает, что воспринимал Сталина как взрослого и серьезного человека, так как между ними была разница в 4 года382.

После исключения из Горийского городского училища за пререкания с учителями на уроках закона божьего и смерти матери Симон Тер-Петросян отправился в Тифлис к своей тетке Елизавете, жене купца Бахчиева. Это произошло в начале 1901 года. Тер-Петросян мечтал о карьере военного и готовился поступать в юнкерское училище. Тетка же хотела, чтобы он поступил в духовную семинарию. Однако Симон не знал русского языка, поэтому родственница пригласила для обучения племянника двух отчисленных семинаристов. По мнению тетки, бывшие семинаристы были более порядочными людьми, чем студенты. Одним из пришедших учить Камо русскому языку был Иосиф Джугашвили. Тогда-то они познакомились по-настоящему.

Именно во время этих занятий Симон получил свое прозвище — Камо. Джугашвили стал так называть своего ученика за то, что тот неправильно спрягал существительные и вместо «кому» говорил «камо»: «Эх ты, Камо! — сказал он. — Вот так тебя теперь и стану звать»383. На этих же занятиях Сталин познакомил Камо с «Манифестом Коммунистической партии». Он сам читал его на русском и тут же переводил на грузинский384. Камо вспоминает, что в какой-то момент они вдвоем вспоминали уже упоминавшуюся выше казнь благородных разбойников в Гори, при которой мальчикам пришлось присутствовать во времена учебы Сталина в духовном училище. Позже Сталин сказал Камо: «Мы и за них расплатимся!»385.

В дальнейшем Камо стали приглашать на собрания революционно настроенной молодежи. Это сильно его увлекло. Решающую роль в его уходе в революционное движение, как он сам отмечает в мемуарах, сыграл Сталин. Он обучил Камо конспирации и другим необходимым навыкам. Симона начали привлекать к делам и давать поручения.

Весной 1901 года Камо вступил в РСДРП. Он действовал как связной между ячейками и конспиративными квартирами в Тифлисе. Сталин по-прежнему был его наставником, и Камо регулярно с ним советовался: «Он терпеливо, при помощи понятных аргументов, объяснял им [участникам кружка] <...>, и делал это по-товарищески, на равных, а не как педагог ученикам. И не только рассказывал и объяснял что-то, но и непременно расспрашивал кружковцев о их делах, о жизни. Иосиф знал, кто женат, а кто холост, у кого сколько детей и разные другие бытовые подробности, не имевшие прямого отношения к занятиям в кружке <...> Мне трудно было поверить в то, что моему учителю немногим больше двадцати, по опыту и мудрости он производил впечатление пятидесятилетнего»386.

В том же 1901 году для подготовки к знаменитой первомайской демонстрации тифлисских рабочих Камо по заданию Сталина осуществляет свой первый «экс» — экспроприацию. Он забирает выручку в аптеке и галантерейном магазине387. Затем на демонстрации 22 апреля Сталин назначает его помощником знаменосца. Камо было поручено защищать знамя от полиции и казаков.

С 1901 года экспроприация становится одним из основных видов деятельности Камо. Кроме того, с весны 1901 года и до момента своего первого ареста в ноябре 1903 года Камо продолжает работать связным не только в Тифлисе, но и в Батуме. Здесь он помогает Сталину с организацией забастовок на заводах Ротшильда и Манташева, со сбором денег на нужды партии, с организацией типографий в Батуме и Тифлисе. По инициативе Сталина Тер-Петросян организовывает «налог с капиталистов», когда под угрозой начала забастовки с владельца завода взимается месячный процент от дохода.

Сам Камо отмечает исключительную роль Сталина в этих событиях — не только как организатора, но и как учителя, советчика для всех, с кем он работал.

В разговоре со Сталиным Камо как-то заявил, что налог с капиталистов — это «предательство рабочего класса»: капиталисты, уплатив налог, смогут жить спокойно. Но Сталин возразил: «Не понимаешь, что это всего лишь тактическая уловка, хитрость. Когда на поле боя войско отступает для того, чтобы завлечь врага в ловушку, это не трусость, а тактическая хитрость. Мы не станем предавать интересы рабочего класса. Как ты вообще мог такое подумать, Камо? Мы пойдем на хитрость. Пусть некоторое время капиталисты платят нам налог, а в нужный час забастуют все предприятия, начнется революция, которая сметет всех капиталистов к чертям!.. Когда я смотрю на тебя, Камо, то иногда вижу взрослого мужчину, а иногда — ребенка. — Сейчас ты рассуждаешь, как ребенок...»388

В течение всего периода, связанного с революцией 1905 года, Камо и Сталин находились в эпицентре революционного процесса.

В ноябре 1903 года в Батуме Камо первый раз арестовывают и сажают в тюрьму за распространение нелегальной литературы389. В сентябре 1904 года он бежит из заключения и переходит на нелегальное положение390.

В феврале 1905 года Сталин, Камо и их товарищ Серго Орджоникидзе организуют многонациональный митинг в Тифлисе численностью около 30 тысяч человек. Тогда Камо впервые выступает организатором, на митинге он произносит свою первую речь перед рабочими391.

Летом и осенью того же года по заданию Сталина Камо работает над организацией нелегальных типографий в Тифлисе, Кутаисе, Чиатурах. Кроме этого, он также занимается обучением дружин самообороны, массовым похищением оружия и производством бомб392.

Во время восстания в декабре 1905 года Камо руководит обороной восставшего рабочего района Тифлиса — Надзаладеви393. Тяжелораненого (в боях Камо получил 5 ранений) его арестовывают в бессознательном состоянии и сажают в Метехский замок (тюрьма Метехи). Он выдает себя за крестьянина, случайно оказавшегося на месте боев. Сталин узнает об аресте Камо и организовывает его побег из тюрьмы394.

Вернувшись на Кавказ с заданиями от Ленина после Первой Всероссийской конференции РСДРП, проходившей в декабре 1905 года, Сталин поручает Камо раздобыть 100 тысяч рублей на партийные нужды395. В марте 1906 года Камо осуществляет ряд «эксов» в Кутаисе и Тифлисе. После этого он под видом князя Геловани доставляет деньги Ленину в Финляндию.

Знакомство с Лениным произвело на Камо большое впечатление: «Я столько слышал о нем, читал его статьи, восхищался его умом, и вот этот великий человек сидит напротив меня и разговаривает со мной запросто, как с товарищем. Мы пили чай и говорили обо всем — о нашем деле, о работе на Кавказе, о том, что ждет Россию впереди»396.

После встречи Ленин поручает Камо добыть еще средств на закупку оружия за границей и организовать производство «бомб-столыпинок». Под видом князя Дадиани Камо едет в Петербург изучать устройство новых бомб, а затем, вернувшись в Грузию, организовывает подпольные мастерские по их производству в Тифлисе, Баку, Батуме и Кутаисе. По воспоминаниям Камо, Сталин порадовался за него: «Камо, на моих глазах ты из мальчишки превратился в революционера. Потом революционер стал командиром боевиков. Теперь же ты стал организатором. Это высшее звание для революционера. Главное наше дело — организовывать народ на борьбу с самодержавием и снабжать его всем необходимым для этого. Я радуюсь, когда рядом со мной вырастает новый организатор. Значит, партия крепнет, значит, ширится наше дело. Думаю, что вскоре ты сможешь возглавить одну из наших организаций»397.

В середине 1906 года Камо едет за границу для помощи председателю комиссии ЦК по закупке оружия Максиму Максимовичу Литвинову. Там он должен закупить оружие и переправить его в Россию. В декабре у берегов Румынии судно «Зора», на котором находился Камо с оружием, село на мель. Груз спасти не удалось. Румынские власти арестовали Камо и выслали из страны398. Вернувшись в Россию, Камо совместно со Сталиным решил компенсировать потерю.

В июне 1907 года Леонид Красин сообщает о переправке огромной суммы денег из Петербурга в Тифлис399. Камо и Сталин разрабатывают операцию по похищению 250 тысяч казенных рублей. Это самая известная экспроприация Камо. За месяц до этого, в мае 1907 года, он был серьезно ранен в глаз и правую руку при изготовлении бомбы — случайно взорвался капсюль. В различных источниках ставится под сомнение участие Сталина в этой операции. В мемуарах Камо ответ однозначен — Сталин настаивал на своем участии и во время ограбления подстраховывал Камо400. Сталин, по воспоминаниям Камо, участвовал в подготовке самой операции и последующем разборе ее результатов401.

В тексте телеграммы заведующего Особым отделом по полицейской части канцелярии наместника полковника В. А. Бабушкина в Департамент полиции говорится: «Тифлис, 13 июня 1907 года. Сегодня в 11 утра в Тифлисе на Эриванской площади транспорт казначейства в 350 тысяч был осыпан семью бомбами и обстрелян с углов из револьверов, убито два городовых, смертельно ранены три казака, ранены два казака, один стрелок, из публики ранены 16, похищенные деньги, за исключением мешка с девятью тысячами изъятых из обращения, пока не разысканы, обыски, аресты производятся, все возможные меры приняты». Позже поступит уточнение, что похищено 250 тысяч, тем не менее по тем временам это очень внушительная сумма402.

В июле 1907 года Камо направляют к Ленину в Куоккале, а затем, в сентябре, в Европу. Всё это время Камо поддерживает связь со Сталиным. В октябре его арестовывают в Берлине с грузом оружия и капсюлей для изготовления бомб. Чтобы избежать германской каторги или выдачи в Россию, где ему грозит смертная казнь, в январе 1908 года по предложению революционера Леонида Красина Камо начинает симулировать сумасшествие403. Советский автор ранней биографической книги «Камо» Варфоломей Ефимович (Барон) Бибинейшвили писал об этом в 1933 году: «Не было конца его изобретательности в проявлениях мнимого безумия. Так однажды он вырвал у себя половину волос и разложил их кучками в виде симметричных рядов у себя на одеяле. Когда врач и надзиратель увидели это, они в ужасе всплеснули руками и закричали: „Шреклих!“ (ужасно). Однажды он по-настоящему повесился, конечно, в расчете на бдительность администрации. Расчет его оправдался: он был вынут из петли...»404

С февраля 1908 года по июнь 1909 года Камо находится под наблюдением медицинских экспертов, которые должны понять, является ли он душевнобольным, и дать соответствующее заключение. К нему применяют жестокие пытки. Бибинейшвили пишет: «Камо имитировал больного, страдающего хроническим психозом с расстройством кожной чувствительности. Выражение лица, походка, движения, бред, все поведение этого больного были им мастерски переданы. Врачи были сильно заинтересованы этим явлением и, чтобы вывести ловкого симулянта на чистую воду, подвергли его варварским испытаниям: кололи булавками под ногтями, жгли тело раскаленным докрасна металлическим наконечником. Много лет спустя у Камо на левом бедре еще сохранился шрам от глубокой раны, выжженной этим наконечником (термокаутером). Все эти пытки Камо выносил с величайшим спокойствием. „Ужасно как воняло паленым мясом“ — вспоминал он впоследствии»405.

В конечном итоге главный врач больницы в Бухе дает заключение о том, что Камо душевно болен и неизлечим406. В сентябре 1909 года германские власти передают революционера русской полиции, а в октябре его помещают в тюрьму Метехи в Тифлисе, где его снова подвергают пыткам, чтобы подтвердить диагноз407. За время своего заключения Камо несколько раз получал сообщения от Сталина. При этом Сталин, по воспоминаниям Камо, старался как можно скорее устроить его побег408. В августе 1911 года Камо бежит из Михайловской больницы Метехской тюрьмы409.

После этого партия направляет Камо на встречу в Париж, где в тот момент находится Ленин.

В апреле 1912 года Тер-Петросян встречается со Сталиным в Петербурге. Во время беседы, по воспоминаниям Камо, Сталин подробно расспрашивал его обо всем, что произошло с ним за прошедшее время. Сам Камо спросил его о разногласиях Ленина и Красина и получил следующий ответ: «Ничего страшного не произошло, — успокоил меня Сталин. — Ленин без Красина остается Лениным, а Красин без Ленина — всего лишь инженер. У нашей партии много хороших инженеров. Красину легко найдется замена. Да, плохо, что в большевистском центре существуют разногласия, поскольку сейчас нам, как никогда, нужно единство. Но лучше разобраться с этим сейчас, чем в ходе вооруженного восстания. Запомни, Камо, что незаменимых людей нет, разве что только Ленин представляет исключение из этого правила»410.

В январе 1913 года Камо снова арестован, теперь он приговорен к смертной казни через повешение. Согласно манифесту в связи с 300-летием царствования дома Романовых казнь была заменена 20 годами каторжных работ. Первые 2 года Камо отбывает в Метехи. Сталин поддерживает с ним связь и передает сообщения, работает над подготовкой побега411.

В марте 1915 года Камо переводят в Харьковскую тюрьму. Всё это время он продолжает поддерживать связь со Сталиным412. После февральского переворота в марте 1917 года Камо освобождают413. Далее он едет в Петроград, где в течение весны и лета 1917 готовит боевой отряд для охраны вождей революции414. Позже он будет вспоминать слова Сталина: «По сравнению с тем, что пришлось пережить тебе, Камо, моя ссылка была пустяком. Одно было плохо, с большим трудом доставалась литература. Приходилось долго ждать, пока товарищи присылали то, что я просил»415.

С осени 1917 года Камо работал в Бакинском совете и ЧК, затем в Москве готовил группу для борьбы в тылу Деникина.

Осенью 1919 года, в период штормов, он сумел доставить по морю оружие в Баку, занятый британскими интервентами, а также деньги для подпольной партийной организации и партизан Северного Кавказа, находящегося тогда в руках Деникина.

В январе 1920 года Камо был арестован в Тифлисе меньшевистским правительством и выслан из Грузии416. В апреле 1920 года он принимал активное участие в подготовке вооруженного восстания за власть Советов в Баку. В мае 1920 года приехал в Москву, учился в Академии Генштаба. В 1921 году работал в системе Внешторга, в 1922 году — в Наркомфине Грузии. Весь этот период Камо действует по поручениям Ленина417. В. И. Ленин характеризовал его как «человека совершенно исключительной преданности, отваги и энергии»418.

14 июля 1922 года в 11 часов вечера Камо ехал на велосипеде по Верийскому спуску (ныне — улица Михаила Джавахишвили) Тифлиса, где попал под встречный грузовой автомобиль. С тяжелой черепно-мозговой травмой, в бессознательном состоянии он был доставлен в ближайшую Михайловскую больницу, где скончался через несколько часов419;420. Существует мнение, которое приводится в различных источниках, в соответствии с которым Камо сбили намеренно по приказу Сталина из-за того, что он много распространялся об участии Сталина в экспроприациях. Однако эта версия не находит документального подтверждения. И, скорее всего, представляет собой очередную антисталинскую клеветническую сплетню, призванную доказывать, что Сталин был сумасшедшим кровопийцей, убивающим даже своих ближайших друзей. Но мы уже убедились, что некоторых своих друзей Сталин не только не убивал, но и всячески опекал, причем порой, как в случае с Капанадзе, без всякой выгоды для себя. Так что либо версия, согласно которой Сталин дал приказ устранить Камо, — клеветническая сплетня (и, скорее всего, это именно так), либо... Либо мы вновь имеем дело с определенной кавказской клановой этикой, согласно которой с ближайших друзей особый спрос.

В своей книге о Камо, изданной в 1934 году под редакцией Максима Горького, грузинский большевик и литератор Барон Бибинейшвили пишет следующее: «Я взялся за собирание и изучение документальных данных о Камо. К сожалению, мне пришлось воспользоваться только тем, что уцелело от хищнического разгрома, произведенного неким „литератором“ Мартыновым. Сей гражданин, снабженный мандатами от высоких учреждений (как выяснилось впоследствии, выданными по недоразумению), появился в 1930 году в архивных учреждениях Тифлиса, перепечатал и забрал много документов о Камо, обошел всех родственников и близких, собрал много личных писем и документов и... бесследно исчез»421.

В июле 1960 года деятель российского социал-демократического движения, затем еврейского социалистического движения в США, публицист, историк Давид Натанович Шуб в американском мультидисциплинарном академическом журнале The Russian Review (издается с 1941 года) описывает положение дел несколько иначе: «Сразу после его [Камо] смерти Сталин послал специального посланника из Центрального Комитета Коммунистической партии. Он прибыл и конфисковал все записи и документы о Камо и забрал их в Москву. Сталин, видимо, боялся, что эти документы могут дискредитировать его собственное революционное прошлое. Этот факт был выявлен в биографии Бибинейшвили о Камо, которая появилась в Москве под редакцией Максима Горького. Эта книга также вскоре исчезла из обращения».422

Советский и российский публицист Рой Медведев, «левый диссидент», известный антисталинскими взглядами, в своей книге «К суду истории. О Сталине и сталинизме», изданной в Нью-Йорке в 1971 году, пишет про 1937 год: «Перестало упоминаться имя знаменитого большевика-подпольщика Камо (С. А. Тер-Петросяна), погибшего в 1922 г. Скромный памятник на могиле Камо в центре Тбилиси был снесен, сестра Камо — арестована»423.

Памятник Камо в самом деле стоял в Тбилиси в Пушкинском сквере. И стоял он там и после смерти Камо, в 1925 году. Если памятник исчез во время большой реконструкции в Тбилиси в 30-х годах, то улица Камо никуда не исчезла до перестроечных времен.

Что касается сестры Камо Людмилы (Люсю Аршаковны), то она действительно была арестована в 1937 году за связь с троцкистской организацией. После 10 лет лишения свободы вернулась в Грузию и работала в больнице г. Мцхета санитаркой. В 1949 году арестована повторно и отправлена в г. Енисейск. Там работала медсестрой в поликлинике424.

Миф об организации Сталиным убийства Камо стал популярен в перестройку, поскольку вполне подходил для очернения Сталина, несмотря на бездоказательность и несуразность. Такой подход можно обнаружить, например, в книге «Ненаписанные романы» писателя Юлиана Семенова, вышедшей в СССР в 1990 году. В его книге Сталин рассуждает: «Золотой был человек Камо, таких больше нет; трагично, но его уход был угоден истории, ибо он знал всё; тем более, просился к больному Ленину именно в то время, когда тот искал союза с Троцким против него, Сталина... Сделать подарок Троцкому, разрешить ему узнать свое прошлое — недопустимо; именно Берия тогда и доказал впервые свою преданность, именно он организовал трагедию с Камо...»425

Введение в оборот фигуры Берии в связи с какими-то фантазиями по поводу устранения Камо требует обсуждения данного лица, точнее, отдельных моментов его биографии. Это необходимо, в частности, потому, что Юлиан Семенов специализировался на озвучивании материалов, предоставляемых ему КГБ СССР и другими советскими спецведомствами.

Известно, что 23 января 1924 года начальник секретно-оперативной части и заместитель председателя Грузинской ЧК Лаврентий Берия отправил телеграмму на имя второго заместителя председателя ОГПУ Генриха Ягоды «для срочной передачи тов. Сталину или Орджоникидзе»426. Берия в телеграмме докладывал о состоянии Льва Троцкого на момент похорон Владимира Ильича Ленина: в январе 1924 года Троцкий находился на лечении в Сухуми и в день похорон в Москву не приехал.

Отправленная телеграмма может говорить о заочном знакомстве Лаврентия Берии и Иосифа Сталина. Данных об их личных встречах, относящихся к этому времени, у нас нет.

В августе-сентябре 1924 года Лаврентий Берия принимал активное участие в подавлении меньшевистского восстания в Грузии. Можно предположить, что именно тогда его по-настоящему заметил Генеральный секретарь ЦК РКП(б) Иосиф Сталин, но, однако, нет никаких подтверждений тому, что в это время они познакомились лично.

Российский историк спецслужб Александр Колпакиди относит их встречу к 1927 году, когда Берия стал наркомом внутренних дел Грузинской ССР427. Уже известный нам Рой Медведев относит личную встречу Сталина и Берии к 1931 году428.

Если даже предположить, что встреча Сталина и Берии произошла в конце июня — начале августа 1921 года, когда Сталин находился на пленуме Кавказского ЦК РКП(б) в Тифлисе, то вряд ли за несколько месяцев Берия стал Сталину настолько близок, что тот мог поручить ему такое деликатное дело, как убийство Камо.

Кроме того, обсуждаемые здесь воспоминания Камо свидетельствуют о высочайшей степени доверия Сталина к Камо и о верности Камо, который встал на защиту вождя, когда его травили так называемые ближайшие соратники Ленина. И когда было совершенно неясно, на чьей стороне будет победа.

Версию Юлиана Семенова поддерживает Федор Дмитриевич Волков — советский и российский историк, политический и общественный деятель, известный публикацией в российской печати весьма сомнительного документа. Речь идет о письме заведующего Особым отделом департамента полиции Еремина на имя начальника Енисейского охранного отделения А. Ф. Железнякова, в котором говорится, что Сталин является агентом царской охранки.

В своей книге «Взлет и падение Сталина», вышедшей в России в 1992 году, Волков пишет: «До сих пор не выяснена история трагической гибели Камо вечером 14 июня 1922 года на Верийском спуске в Тифлисе, когда был совершен, или „случился“ наезд грузового автомобиля на велосипед, на котором ехал Симон Аршакович. Камо слишком тесно в своей политической работе в большевистской партии соприкасался с Иосифом Джугашвили... Возможно, что И. Сталин не хотел иметь свидетеля, хорошо знавшего его уголовное прошлое... Сталин мстил Камо и после смерти — памятник ему в Тбилиси был снесен, его сестру арестовали»429. Фактически Волков слово в слово повторяет выкладки вышеупомянутого Роя Медведева. Отметим, что он также путает месяц гибели Камо: вместо июля у Волкова июнь.

Бросается в глаза, что версия об убийстве Сталиным Камо напоминает версию об убийстве Сталиным своего ближайшего друга и соратника — первого секретаря Ленинградского обкома ВКП(б) Сергея Мироновича Кирова, который был застрелен 1 декабря 1934 года. Подчеркнем, что версию о заинтересованности Сталина в убийстве Кирова поддерживали всё тот же Рой Медведев в 1971 году, а также американский советолог, известный антисталинскими книгами, Роберт Конквест в 1990 году. Последний опирался на воспоминания главы советского государства Н. С. Хрущева.

Сторонникам таких предположений как бы не приходит в голову, что и убийство Камо, и убийство Кирова (если уж говорить о версиях) больше напоминают целенаправленное уничтожение самых верных Сталину людей. А ведь такая версия имеет не меньшее право на существование, чем версия о причастности Сталина к этим смертям. И Камо, и Киров были верными соратниками, товарищами вождя, людьми, на которых он долгое время полагался.

Из описанных выше историй друзей Сталина можно сделать вывод, что Сталин был человеком, для которого дружба не просто важна, а жизненно необходима, который умеет дружить: готов прийти на помощь в тяжелой ситуации, передать часть своих знаний и умений тому, кто согласен безоговорочно идти с ним одним путем.

Вместе с тем Сталин — политик с жесткими, четко очерченными принципами, который не терпел давления на себя с использованием дружбы и личной близости. И именно это категорическое неприятие каких-либо форм зависимости приводило к жестокостям и трагедиям в его личных отношениях.