Вирусы
Что именно происходит с обычным коронавирусом, превращенным в средство глобальной трансформации и подрыв констант существования вида Homo Sapiens, теперь известно всем обитателям планеты Земля и всем гражданам России. Но вирус может быть не только биологическим. Он может быть, например, и цивилизационным. Всё, что атакует основы существования той или иной системы, например определенного мироустройства или всего человечества в целом, или отдельной нации, является вирусом. И в компьютерах тоже существуют, как мы знаем, вирусы. И во внутрисемейных отношениях они существуют, и в отношениях между народами. Вирусы могут существовать сами по себе, а могут использоваться теми, кто их создает. И опять же речь идет о самых разных вирусах как средствах перепрограммирования самых разных систем.
Ювенальная юстиция — это типичный вирус. То есть некий сгусток перепрограммирования, вторгающийся в существующую систему с тем, чтобы ее разрушить и на ее месте соорудить что-то другое. И дистанционное образование — это, безусловно, вирус. И шабаш, устраиваемый вокруг коронавируса, — это отдельный информационно-административный и социокультурный вирус, использующий биологический вирус в качестве предлога для совсем иной, несопоставимо более масштабной и многомерной вирусологии.
Религиозные люди вправе считать всех бесов вторгающимися вирусами. И то, как эти бесы описываются в демонологии, показывает, что обычная вирусология имеет массу сходств с вирусологией метафизической.
Отдельно надо обсуждать геополитические вирусы — молдавский, украинский, белорусский… и, конечно же, армяно-азербайджанский — он свирепствовал в последние недели с особой силой. Возможно, кому-то кажется, что его воздействие может быть мощным только в той части Закавказья, где развернулся очередной виток карабахского конфликта. Но это не так.
Да, порою можно провести четкую грань между глобальными и локальными вирусами. Но это можно сделать не всегда. Иногда локальное становится глобальным, сплетаясь с этим глобальным в единое целое. Такие ситуации именуются «глокальными».
На протяжении последних 30–40 лет мы сталкиваемся с глокальностью всё чаще и чаще. В конце 1980-х годов глокализация стала совсем уж очевидным способом развертывания процессов. Причем таким способом, который исключает обычное либо-либо, согласно которому процесс должен быть либо глобальным, либо локальным.
Какой характер имело тогда всё, что происходило в связи с попыткой Карабаха выйти из Азербайджана? На первый взгляд, речь шла о сугубо местном, чтобы не сказать местечковом явлении. Приехав в Карабах в те далекие годы по предложению Аркадия Ивановича Вольского, исполнявшего там функции некоего советского проконсула, я изумился степени местечковости происходящего. Героем той эпопеи был местный, ужасно провинциальный и далекий от современности житель Карабаха, работавший на какой-нибудь камвольной фабрике или в сфере общепита. Даже если этот житель принадлежал к верхам карабахского криминалитета, речь шла о принадлежности к очень мелкому провинциальному криминалитету. А чаще всего не было и такой принадлежности.
Но была унаследованная от предков и разогретая событиями в Сумгаите воля к освобождению от османского ига, была память о геноциде армян. И всё это накладывалось на ослабление центральной советской власти. Причем речь шла о таком ослаблении, при котором Карабах оказывался заложником процессов, происходящих в Азербайджане, получавшем всё большую суверенность. А эти процессы во всех их модификациях предполагали укрепление азербайджанского национального самосознания. Причем такое укрепление немедленно ставило на повестку дня выдавливание армян с территории Азербайджана.
Ничего подобного в советскую эпоху не было. В крайнем случае, это шло исподтишка. Азербайджанская ССР использовала свой патронат над Карабахом для того, чтобы медленно и почти незаметно уменьшать армянское население, осторожнейшим образом выдавливая его с данной территории, и усиливать значение азербайджанского фактора. Если бы в эпоху твердой советской власти (при Сталине и в последующие десятилетия) какой-нибудь азербайджанский лидер что-нибудь сказал о том, что ему нужно потеснить армян в Карабахе, этот лидер сразу же потерял бы членство в партии и, возможно, оказался бы арестован. Поэтому самые оголтелые азербайджанские националисты, входившие в советскую азербайджанскую элиту, могли действовать только исподтишка. А публично — клясться в верности азербайджано-армянскому братству и приводить какие-то, пусть и неискренние доказательства наличия такового.
Но как только Советский Союз всего лишь зашатался, сразу же исчез страх быть обнаруженным в качестве националиста — азербайджанского, армянского и так далее. Более того, расшатывание СССР потребовало от местной элиты вписывания в новые националистические тенденции, потому что старые советские интернационалистические были резко ослаблены расшатыванием страны. Армяне и азербайджанцы могли жить мирно только в рамках прочной имперской власти. Не важно, шла ли речь о Российской Империи или об СССР как о ее новой имперской модификации.
То же касалось многого другого. Грузия и Абхазия, Грузия и Осетия, Восточная и Западная Украина, Приднестровье и западная Молдавия могли сосуществовать только под бдительным оком союзной КПСС и союзных правоохранительных органов. Как только это око теряло бдительность, выяснялось, что Азербайджан, осуждая диктатуру Москвы, хочет осуществлять диктатуру Баку по отношению ко всему, что не нравится этому самому Баку, являясь объективно несовместимым с необходимостью строить на обломках СССР свое национальное государство.
Как только распалась якобы свирепая советская империя, выяснилось, что ее обломки — это малые империи, куда более свирепые по отношению к тому, что находится в сложных отношениях с титульной нацией, являющейся держателем этих малых империй. Распад любой империи знаменует собой бесконечные кровавые разборки в каждом из ее обломков. Притом что каждый из обломков состоит тоже из сложной мозаики, внутри которой противоречий ужасно много. Причем гасить эти противоречия может только имперская власть, а националистическая не может. Она не способна к этому в силу своей неотменяемой специфики.
В результате Карабах стал одним из мест, где развернулся так называемый глокальный процесс. Он стал одной из тех особых точек, в которых местные региональные страсти превращались в источник демонтажа Советского Союза, то есть запускали глобальный процесс, становясь его важнейшей и неотменяемой частью. Камвольная фабрика или какое-нибудь строительно-монтажное управление сугубо местного значения приобретали тем самым глобальное и всемирно-историческое значение. Так это было в конце 1980-х годов.
То же самое происходит и сейчас. Казалось бы, какое отношение имеет Карабах с населением в пару сотен тысяч человек к судьбе Российской Федерации, достаточно крупного государства, второй по мощи ядерной державы в мире? Жители Карабаха уже не являются гражданами Советского Союза, их судьба должна интересовать только два маленьких региональных государства — Азербайджан и Армению. И Российская Федерация, казалось бы, вправе сказать этим двум маленьким региональным государствам: «Разбирайтесь между собой, как хотите, по поводу своего крохотного Карабаха, а меня в эту разборку не втягивайте! Достаточно того, что аналогичная разборка уже приволокла меня туда, где я оказалась, — в ад криминального постсоветского псевдобуржуазного полуколониального бытия».
Но мир устроен очень и очень каверзно. И имя этой каверзности — глокальность. Армяно-азербайджанская разборка за Карабах очевидным образом втянула в себя Турцию, которая именно в этот момент решила воскресить свои османские имперские претензии. А Турция с такими претензиями является источником глобальной геополитической трансформации, потому что османские претензии распространяются и на существенную часть Российской Федерации, и на Среднюю Азию, и на определенные территории Китая, населенные уйгурами, и… и… и…
Османские претензии Турции — это заявка в том числе и на восстановление халифата, являющегося геополитической мечтой очень и очень многих магометан. Потому что вера заповедует им существование именно в халифате. А халифатов — два: давний — арабский и более поздний — османский. Крах Османской империи для верующих магометан — это еще и крах халифата, в котором подобает жить правоверному. А призыв к восстановлению Османской империи, он же — неоосманизм Эрдогана, — это звук боевой трубы, который заставляет встрепенуться старого халифатистского коня.
Собственно, одного призыва мало для того, чтобы извлечь из трубы волшебные звуки. А вот разгрома Армении в Карабахе, сопровождаемого мощной неоосманистской риторикой, уже достаточно для того, чтобы встрепенулось очень и очень многое. А тут еще и неотуранизм — не исламское, а еще более мощное веяние из глубокого прошлого. Тут и Чингисхан, и Аттила, и Тимур. Такие воскрешения прошлого пробуждают определенные страсти в том же Пакистане, а значит, и в Индии, а значит, и во всей Юго-Восточной Азии, а значит, и в Китае. И понеслось!
То же самое происходит в Африке, где неоосманизм Эрдогана пока что поставил на дыбы только Ливию. Но это — пока что. Учитывая исламское население Европы, а также то, что для подлинного халифатизма Испания уж точно является частью халифата (да и не только она), возникает перенос с Кавказа определенного геополитического вируса аж за Пиренеи, то есть туда, где считали себя неподвластными этому вирусу с эпохи реконкисты.
