При чем тут Вальгалла?

Политико-метафизическое эссе

На похоронах Чарли Кирка директор Федерального бюро расследований США господин Каш Патель сказал, обращаясь к усопшему: «Напоследок моему другу Чарли Кирку: отдохни, брат. Мы на страже. Увидимся в Вальгалле».

Прежде всего считаю нужным подчеркнуть, что крайне позитивно отношусь ко всей скандинавской мистике и особенно ко всему тому, что связано с Вальгаллой.

Кроме того, все мои военные знакомые (а их немало), в силу своего узкого профиля использующие холодное оружие «за ленточкой», так или иначе сопрягают себя с этой самой Вальгаллой, будучи уверенными в том, что после смерти они окажутся в некоем особом военном месте вместе со своими друзьями по оружию.

К библейской и апокрифической литературе восходит понятие об эгрегоре, имеющее как негативное, так и позитивное значение. С греческого это слово можно перевести как «бодрствующий», «наблюдатель» или «страж».

В книге пророка Даниила эгрегор является во сне вавилонскому царю Навуходоносору. Комментаторы отождествляют его либо с ангелом божьим, либо с самим Богом, либо даже с Сыном Божьим.

В апокрифических книгах Еноха говорится об ангелах-эгрегорах, которые были посланы на землю как наблюдатели, но сошлись с земными женщинами, в результате чего родились великаны нефалимы. Знание, переданное великанам эгрегорами, породило на земле избыточное зло, очищением от которого стал Великий Потоп.

А в третьей книге Еноха повествуется о непавших ангелах-эгрегорах.

То есть у термина «эгрегор» сложная и многоликая история. Но мне достаточно часто приходилось встречаться с людьми, которые называли ту же Вальгаллу эгрегором, то есть находящимся в тонком мире сообществом тех умерших, которые при жизни были объединены не только общим накаленным смыслом, но и чем-то большим.

В романе Булгакова «Белая гвардия» Алексей Турбин видит сон, имеющий существенное, хотя и косвенное отношение и к Вальгалле, и к эгрегору.

Позволю себе воспроизвести этот, как мне представляется, достаточно важный сон без сокращений.

— Умигать — не в помигушки иг’ать, — вдруг, картавя, сказал неизвестно откуда появившийся перед спящим Алексеем Турбиным полковник Най-Турс.

Он был в странной форме: на голове светозарный шлем, а тело в кольчуге, и опирался он на меч, длинный, каких уж нет ни в одной армии со времен крестовых походов. Райское сияние ходило за Наем облаком.

— Вы в раю, полковник? — спросил Турбин, чувствуя сладостный трепет, которого никогда не испытывет человек наяву.

— В гаю, — ответил Най-Турс, голосом чистым и совершенно прозрачным, как ручей в городских лесах.

— Как странно, как странно, — заговорил Турбин, — я думал, что рай — это так... мечтание человеческое. И какая странная форма. Вы, позвольте узнать, полковник, остаетесь и в раю офицером?

— Они в бригаде крестоносцев теперича, господин доктор, — ответил вахмистр Жилин, заведомо срезанный огнем вместе с эскадроном белградских гусар в 1916-м году на Виленском направлении.

Как огромный витязь возвышался вахмистр, и кольчуга его распространяла свет. Грубые его черты, прекрасно памятные доктору Турбину, собственноручно перевязавшему смертельную рану Жилина, ныне были неузнаваемы, а глаза вахмистра совершенно сходны с глазами Най-Турса — чисты, бездонны, освещены изнутри.

Больше всего на свете любил сумрачной душой Алексей Турбин женские глаза. Ах, слепил Господь Бог игрушку — женские глаза!.. Но куда ж им до глаз вахмистра.

— Как же вы? — спрашивал с любопытством и безотчетной радостью доктор Турбин. — Как же это так, в рай с сапогами, со шпорами? Ведь у вас лошади, в конце концов, обоз, пики?

— Верите слову, господин доктор, — загудел виолончельным басом Жилин-вахмистр, глядя прямо в глаза взором голубым, от которого теплело в сердце, — прямо-таки всем эскадроном, в конном строю и подошли. Гармоника опять же. Оно верно, неудобно... Там, сами изволите знать, чистота, полы церковные.

— Ну? — поражался Турбин.

— Тут, стало быть, апостол Петр. Штатский старичок, а важный, обходительный. Я, конечно, докладаю: так и так, 2-й эскадрон белградских гусар в рай подошел благополучно, где прикажете стать? Докладывать-то докладываю, а сам, — вахмистр скромно кашлянул в кулак, — думаю, а ну, думаю, как скажут-то они, апостол Петр, а подите вы к чортовой матери... Потому, сами изволите знать, ведь это куда ж, с конями, и... (вахмистр смущенно почесал затылок) бабы, говоря по секрету, кой-какие пристали по дороге. Говорю это я апостолу, а сам мигаю взводу — мол, баб-то турните временно, а там видно будет. Пущай пока, до выяснения обстоятельства, за облаками посидят. А апостол Петр хоть человек вольный, но, знаете ли, положительный. Глазами — зырк, и вижу я, что баб-то он и увидал на повозках. Известно, платки на них ясные, за версту видно. Клюква, думаю. Полная засыпь всему эскадрону...

«Эге, говорит, вы что ж, с бабами?» — и головой покачал.

«Так точно, говорю, но, говорю, не извольте беспокоиться, мы их сейчас по шеям попросим, господин апостол».

«Ну нет, говорит, вы уж тут это ваше рукоприкладство оставьте!»

А? Что прикажете делать? Добродушный старикан. Да ведь, сами понимаете, господин доктор, эскадрону в походе без баб невозможно.

И вахмистр хитро подмигнул.

— Это верно, — вынужден был согласиться Алексей Васильевич, потупляя глаза. Чьи-то глаза черные, черные, и родинки на правой щеке, матовой, смутно сверкнули в сонной тьме. Он смущенно крякнул, а вахмистр продолжал:

— Ну те-с, сейчас это он и говорит — доложим. Отправился, вернулся, и сообщает: ладно, устроим. И такая у нас радость сделалась, невозможно выразить. Только вышла тут маленькая заминочка. Обождать, говорит апостол Петр, потребуется. Одначе ждали мы не более минуты. Гляжу, подъезжает, — вахмистр указал на молчащего и горделивого Най-Турса, уходящего бесследно из сна в неизвестную тьму, — господин эскадронный командир рысью на Тушинском Воре. А за ним немного погодя неизвестный юнкерок в пешем строю, — тут вахмистр покосился на Турбина и потупился на мгновение, как будто хотел что-то скрыть от доктора, но не печальное, а, наоборот, радостный, славный секрет, потом оправился и продолжал: — Поглядел Петр на них из-под ручки и говорит: «Ну, теперича, грит, все», — и сейчас дверь настежь, и пожалте, говорит, справа по три.

...Дунька, Дунька, Дунька я!

Дуня, ягода моя, —

зашумел вдруг, как во сне, хор железных голосов и заиграла итальянская гармоника.

— Под ноги! — закричали на разные голоса взводные.

И — эх, Дуня, Дуня, Дунь, Дуня!

Полюби, Дуня, меня.

и замер хор вдали.

— С бабами? Так и вперлись? — ахнул Турбин.

Вахмистр рассмеялся возбужденно и радостно взмахнул руками.

— Господи Боже мой, господин доктор. Места-то, места-то там, ведь видимо-невидимо. Чистота... По первому обозрению говоря, пять корпусов еще можно поставить и с запасными эскадронами, да что пять — десять! Рядом с нами хоромы, батюшки, потолков не видно! Я и говорю: «А разрешите, говорю, спросить, это для кого же такое?» Потому оригинально: звезды красные, облака красные, в цвет наших чакчир отливают... «А это, — говорит апостол Петр, — для большевиков, с Перекопу которые».

— Какого Перекопу? — тщетно напрягая свой бедный земной ум, спросил Турбин.

— А это, ваше высокоблагородие, у них-то ведь заранее все известно. В двадцатом году большевиков-то, когда брали Перекоп, видимо-невидимо положили. Так, стало быть, помещение к приему им приготовили.

— Большевиков? — смутилась душа Турбина. — Путаете вы что-то, Жилин, не может этого быть. Не пустят их туда.

— Господин доктор, сам так думал. Сам. Смутился и спрашиваю Господа Бога...

— Бога? Ой, Жилин!

— Не сомневайтесь, господин доктор, верно говорю, врать мне нечего, сам разговаривал неоднократно.

— Какой же он такой?

Глаза Жилина испустили лучи, и гордо утоньчились черты лица.

— Убейте — объяснить не могу. Лик осиянный, а какой — не поймешь... Бывает, взглянешь — и похолодеешь. Чудится, что он на тебя самого похож. Страх такой проймет, думаешь, что же это такое? А потом ничего, отойдешь. Разнообразное лицо. Ну, уж а как говорит, такая радость, такая радость... И сейчас пройдет, пройдет свет голубой... Гм... да нет, не голубой (вахмистр подумал), не могу знать. Верст на тысячу и скрозь тебя. Ну вот-с я и докладываю, как же так, говорю, Господи, попы-то твои говорят, что большевики в ад попадут? Ведь это, говорю, что ж такое? Они в тебя не верят, а ты им вишь какие казармы взбодрил.

«Ну, не верят?» — спрашивает.

«Истинный Бог», — говорю, а сам, знаете ли, боюсь, помилуйте, Богу этакие слова! Только гляжу, а он улыбается. Чего ж это я, думаю, дурак, ему докладываю, когда он лучше меня знает. Однако любопытно, что он такое скажет. А он и говорит:

«Ну не верят, говорит, что ж поделаешь. Пущай. Ведь мне-то от этого ни жарко, ни холодно. Да и тебе, говорит, тоже. Да и им, говорит, то же самое. Потому мне от вашей веры ни прибыли, ни убытку. Один верит, другой не верит, а поступки у вас у всех одинаковые: сейчас друг друга за глотку, а что касается казарм, Жилин, то тут так надо понимать, все вы у меня, Жилин, одинаковые — в поле брани убиенные. Это, Жилин, понимать надо, и не всякий это поймет. Да ты, в общем, Жилин, говорит, этими вопросами себя не расстраивай. Живи себе, гуляй».

Кругло объяснил, господин доктор? а? «Попы-то», — я говорю... Тут он и рукой махнул: Ты мне, говорит, Жилин, про попов лучше не напоминай. Ума не приложу, что мне с ними делать. То есть, таких дураков, как ваши попы, нету других на свете. По секрету скажу тебе, Жилин, срам, а не попы».

«Да, говорю, уволь ты их, Господи, вчистую! Чем дармоедов-то тебе кормить?»

«Жалко, Жилин, вот в чем штука-то», — говорит.

Сияние вокруг Жилина стало голубым, и необъяснимая радость наполнила сердце спящего. Протягивая руки к сверкающему вахмистру, он застонал во сне:

— Жилин, Жилин, нельзя ль мне как-нибудь устроиться врачом у вас в бригаде вашей?

Жилин приветно махнул рукой и ласково и утвердительно закачал головой. Потом стал отодвигаться и покинул Алексея Васильевича. Тот проснулся и перед ним, вместо Жилина был уже понемногу бледнеющий квадрат рассветного окна. Доктор отер рукой лицо и почувствовал, что оно в слезах.

Михаил Афанасьевич Булгаков описал нечто, имеющее сходство с мистическим откровением, хотя и весьма далекое от канона.

А Александр Трифонович Твардовский в своем стихотворении «В тот день, когда окончилась война...» говорит нечто сходное на поэтическом языке, почему-то не вызвавшем возражений у коммунистической цензуры. Хотя говорится там фактически о той же Вальгалле. Или о том месте, которое увидел во сне Алексей Турбин.

И, кроясь дымкой, он уходит вдаль,
Заполненный товарищами берег, —

говорится в стихотворении Твардовского.

В нем же говорится по поводу салюта в честь окончания войны:

И, чуя там сквозь толщу дней и лет,
Как нас уносят этих залпов волны,
Они рукой махнуть не смеют вслед,
Не смеют слово вымолвить. Безмолвны.

Одним словом, всё, что очень сильно пронизано настоящим воинским духом, обязательно содержит в себе представления об определенной территории в тонком мире, где должны находиться братья по оружию и духу.

Французский философ и ирановед, исследователь суфийской мистики и исмаилитского (шиитского) гностицизма Анри Корбен назвал эту особую трансцендентную территорию имагинальным миром, Mundus imaginalis. Данное понятие восходит к концепции «алам аль-митхаль» (что переводится как воображаемое, имагинальное царство или царство образов), оформленной создателем персидской школы иллюминизма Сухраварди, наследие которого Корбен открыл для западного мира.

Mundus imaginalis — это призрачная страна воображаемого, которая вопреки ее призрачности реальна, как и весь тонкий мир. Воображаемое, оно же — имагинация — это не измышление в той традиции, которую исследует Корбен. Это место единения, духовной близости. Это место, где духовная любовь и любовь обычная, земная, начинают переплетаться и образуют единое священное тело в существе любящего.

Корбен исследовал шиитскую и суфийскую традиции, сопоставляя их с традициями Святого Грааля. В частности, этому посвящена работа Корбена «En Islam iranien: Aspects spirituels et philosophiques». (На русском в сокращенном варианте она вышла под названием «Свет славы и Святой Грааль».)

Тех инобытийных мест, в которых могут оказаться разного рода герои, в том числе и герои, пролившие свою кровь за ту или иную идею, — достаточно много. Это и град Китеж, и Беловодье, и Елисейские поля Гомера (они же Элизий или Элизиум), и острова блаженных Гесиода (они же острова Кроноса). Оба античных автора помещают их на западном краю мира у берегов реки Океан.

В «Одиссее» Гомера говорится об этом священном месте:

...человека легчайшая жизнь ожидает.
Нет ни дождя там, ни снега, ни бурь не бывает жестоких.
Вечно там Океан бодрящим дыханьем Зефира
Веет с дующим свистом,
чтоб людям прохладу доставить.

По Гесиоду на Острова блаженных Зевсом были поселены только погибшие в сражениях герои так называемого четвертого поколения («века героев»). Тот же Ахилл, будучи великим героем следующего поколения, влачит свою жизнь в Аиде, а не в Элизии. И, согласно гомеровской «Одиссее», сетует на то, что лучше быть рабом у последнего бедняка, чем царствовать над тенями усопших.

Но позже Элизий становится более «доступным». Вот что Вергилий говорит об этом светлом загробном мире, отличающемся от темного Аида:

Здесь, за отечество кто, сражаясь, раны прияли,
Кто непорочны остались, жрецы в течение жизни,
Кто — благочестны, пророки, вещая достойное Феба,
Изобретеньям искусным кто жизнь свою посвятили,
Память оставили кто в других о себе по заслугам...

То есть Вергилий уже находит в Элизии место для всех, кто погиб за Отечество, а не только для представителей некоего четвертого поколения героев, к которым, что называется, не подступись.

В цикле легенд о короле Артуре говорится о священном острове Авалон. На нем был якобы перезахоронен легендарный король Артур. В других вариантах этой легенды об Авалоне этот остров является местом пребывания феи Морганы. На нем же воспитывалась фея Мелюзина. Такие европейские династии, как Плантагенеты (короли Англии) или Люксембургский дом, представители которого были королями Богемии и Венгрии, возводят свою генеалогию к Мелюзине.

Мелюзина также предстает в обличии дракона. В 1408 году Сигизмунд Люксембургский, который впоследствии станет императором Священной римской империи, учредил орден Дракона. Его эмблемой стал дракон, кусающий себя за хвост, он же уроборос. Этот же дракон изображен на гербе тесно связанного с орденом Дракона венгерского рода Батори. Вспомним тут представителя этого рода, польского короля Стефана Батория, при котором в Речи Посполитой особенно укрепились иезуиты.

Кроме того, Мелюзину отождествляют с дочерью короля Иерусалима Балдуина II, который приходится двоюродным братом предводителям Первого крестового похода Готфриду Бульонскому и Балдуину I — первому королю Иерусалима. Балдуин I одобрил создание ордена тамплиеров.

Что же касается Артура, то о его причастности к острову Авалон впервые сказано у Гальфрида Монмутского в «Истории королей Британии», написанной около 1136 года.

В этом сочинении Гальфрид говорит о том, что на этом острове был выкован меч короля Артура. И что затем король был увезен туда для исцеления после своей последней битвы.

Если в «Истории королей Британии» Гальфрид использует термин Insula Avallonis, который комментаторы переводят как «остров яблок», то в «Жизни Мерлина» тот же Гальфрид называет Авалон Insula Pomorum, что переводят как «Остров фруктовых деревьев». Таким образом, мы здесь сталкиваемся и с садами Гесперид, и с островами блаженных, т. е. все с тем же имагинальным миром.

Позже легенда об Авалоне использовалась очень многими, в том числе крупнейшим английским поэтом XIX века Альфредом Теннисоном в его произведении «Королевские идиллии».

Те, кто верит в Авалон, ассоциируют его с Уэльсом, который является священным местом для кельтов. И даже ищут Авалон в различных местах Британии и Ирландии.

Одно из таких мест — Гластонберийский холм, который и впрямь заслуживает внимания в силу своей древности и загадочности.

Во-первых, этот холм считался островом, так как его окружали болота.

Во-вторых, в 1191 году монахи Гластонберийского аббатства, находящегося рядом с холмом, заявили, что обнаружили гробы короля Артура и его супруги Гиневры. В XX веке медицинская экспертиза подтвердила, что останки действительно относятся к V–VI векам.

Наконец, само аббатство, по легенде, было основано в I веке Иосифом Аримафейским. Согласно Роберу де Борону, тайный ученик Христа Иосиф Аримафейский собрал кровь Христа в чашу Святого Грааля. Таким образом, Гластонберийский холм оказывается еще и местом, где предположительно находился Грааль.

Исследователи паранормальных явлений считают этот холм порталом в потусторонние миры, то есть во все тот же Авалон.

Даже краткое изложение всех интересных традиций, согласно которым есть такое особое место в тонком мире, где обитают умершие герои, я не могу себе позволить как в силу ограниченного формата газетной статьи, так и в силу той темы, которой эта статья на самом деле посвящена.

Но вкратце обсудить Вальгаллу, которую упомянул Патель, все же необходимо.

В германо-скандинавской мифологии Вальгалла («чертог мертвых», «чертог убитых», «дворец убитых») — это небесный чертог в том опять-таки небесном городе Асгарде, где обитают боги-асы. Асы — это существа порядка, которые построили укрепленный город для того, чтобы в нем отражать атаки ванов, являющихся существами, сопричастными порядку гораздо меньше, чем асы.

Ваны могут быть просто сопричастны хаосу, а могут быть сопричастны каким-то природным силам.

В созданной в XIII веке «Саге об инглингах», входящей в свод скандинавских саг «Круг земной», он же «Хеймскрингла», повествуется о земле ванов, Ванахейме, которая находится в районе устья реки Ванаквисль. «Сага об инглингах» отождествляет Ванаквисль с Танаисом, т. е. Доном: «...река, ныне именуемая Танаисом, а прежде известная как Танквисль и Ванквисль, впадающая в Черное море». К востоку от Танаиса, согласно этому же источнику, находится страна асов, Асахейм, со столицей Асгардом, где правит Один (он же — столь полюбившийся неонацистам Вотан).

В конце XVIII века такое отождествление Северного Причерноморья со страной ванов вошло в польский славизм. Так, польский граф Ян Потоцкий, путешествуя по Кубани и Кавказу, искал следы аспургиан, упоминаемых римским историком Страбоном, и задавался вопросом: «Аспургиум, был ли он Асгардом Одина?» Потоцкий намеревался найти потомков бога Одина, не ушедших на Север, но сторожащих сокрытый Асгард.

Именно Потоцкий в изданных в Париже в 1795 году «Историко-географических фрагментах о Скифии, Сарматии и славянах» заявил о существовании отдельного народа украинцев. Он и его брат Северин стояли у истоков украинского проекта, куда в качестве важного элемента влился специфический польско-украинский славизм, чья эзотерика указывала на асов как древних славянских предков. Москалей такой славизм с самого начала исключал из славянской семьи. Натужные поиски современных украинских неонацистов славянско-нордических предков, их увлечение несуществующими славяно-арийскими рунами и т. п. также восходит к изысканиям Яна Потоцкого.

Что касается Вальгаллы, расположенной в Асгарде, то туда попадают погибшие в битве воины. И там они продолжают свою героическую жизнь.

Правит Вальгаллой бог Один. Он отбирает половину воинов, павших в бою. Эту половину доставляют в Вальгаллу валькирии (в переводе с древнеисландского — «выбирающие убитых»). Валькирии — это девы-воительницы, которые решают, кому из павших в бою воинов следует попасть в Вальгаллу. Они реют на крылатых конях над полем битвы и выбирают избранных, которых доставляют в Вальгаллу. В мифах валькирии являются дочерями Одина. В героических песнях «Старшей Эдды» они приобретают черты женщин-богатырей.

Итак, половина погибших героев доставляется валькириями в Вальгаллу, а другая половина отправляется в Фолькванг — на луг или поле, где правит богиня Фрейя. На этом поле, согласно «Младшей Эдде», находится главный зал Фрейи. Богиня любви Фрейя также ведает яблоками вечной молодости.

Вальгалла — гигантский зал, откуда будут выходить по зову бога Хеймдалля, предвидящего будущее, по 800 воинов в ряд с тем, чтобы участвовать в последней битве — Рагнарёке.

В день Рагнарёка чудовищный волк Фенрир освободится от своих пут. Его дети с ним на пару начнут уничтожать космос, из глубин всплывет мировой змей Йормунганг, море выйдет из берегов. К Фенриру присоединятся другие чудовища. Бог Один сразится с Фенриром и будет им убит. Но сын Одина Видар уничтожит Фенрира. Другие боги тоже погибнут в борьбе со злом. В итоге мир погибнет, но будет возрожден. Воскреснет ряд богов, которые примирятся с их антиподами, а два выживших человека — Лив и Ливтрасир, укрывшись в священной роще, которая уцелеет, дадут начало новому человеческому роду.

Я извиняюсь перед любителями скандинавской мистики за то, что слишком кратко излагаю очень сложный сюжет. Добавлю к сказанному то, что на русский язык слово Рагнарёк переводится как «сумерки богов». И что «Сумерки богов» — это опера великого композитора Рихарда Вагнера, больше известная в России как «Гибель богов».

К сожалению, и немецко-скандинавская мифология с ее Вальгаллой и прочим, и Рихард Вагнер с его «Сумерками богов» оказались очень сильно востребованными нацистами вообще и Адольфом Гитлером в частности.

Ни сама мифология, ни Рихард Вагнер в этом никоим образом не виноваты. Как не виноват в такой же востребованности философ Фридрих Ницше. Более того, если в идеях Ницше есть что-то, позволяющее утверждать, что нацисты не зря им воспользовались (по мне — так это не совсем так), то в Вагнере и немецко-скандинавской мифологии нет ничего предосудительного. Но поскольку сопряжение данного пласта смыслов с нацизмом оказалось очень прочным в той интернациональной военной среде, которая мне знакома не понаслышке, вместо «увидимся в Вальгалле», принято говорить «увидимся на том берегу» или «увидимся по ту сторону».

Мало ли что может находиться «на том берегу» или «по ту сторону». Например, все из того, что мною перечислено выше именно по причине необходимости указать на возможную вариативность. Конечно, чаще всего военные имеют в виду именно встречу в Вальгалле, потому что там кипит воинская жизнь, там готовятся к последней битве. Но, повторяю, напрямую Вальгалла упоминается сравнительно редко.

Одним из примеров, который на слуху, является, конечно же, ЧВК «Вагнер», в гимне которого прямо говорится:

Оркестранты войны для огня рождены,
Для сражений без всяких идиллий,
Где под крики химер дирижер Люцифер
Управляет полетом валькирий.

А также:

Оркестранты войны не хотят тишины,
Во Вальхаллу их путь в ярком свете.
В небе только луна, в сердце только война
И безумное танго смерти.

Ведь никто не может меня упрекнуть в том, что я неверно цитирую, правда? Одна достаточно существенная деталь — в этом гимне полетом валькирий почему-то управляет Люцифер.

Между тем согласно канону, полетом валькирий управляет Один, он же в общегерманской традиции — Вотан. Так причем тут Люцифер?

В определенной гностической традиции Вотан и Люцифер в каком-то смысле приравниваются. Утверждается, что носителями чистого Света духа являлись средневековый европейский Люцифер, русский Велес, германский Вотан, иранский Митра и так далее.

Что все эти божества были носителями предвечного Света, который при сотворении мира преступно смешался с материей и что искры этого Света должны быть заново найдены и очищены от скверны мира.

Все вышеупомянутые боги в данной, еще раз подчеркну, специфической гностической мистике собирают эти искры Света с тем, чтобы спасти мир от губительной материальности (считайте, попросту уничтожить).

Особым знаком, позволяющим опознать тех гностиков, которые приравнивают Одина-Вотана к Люциферу, является руна вольфсангель, буквально — «волчий крюк». Так, известный русский неонацист Алексей Левкин, бежавший на Украину в 2014 году и примкнувший к «Азову» (организация, деятельность которой запрещена в РФ), а сегодня являющийся одним из главарей печально известного Русского добровольческого корпуса (РДК) (организация, деятельность которой запрещена в РФ), с явной отсылкой к оккультному гитлеристу Мигелю Серрано, который также отождествлял Вотана с Люцифером, не раз приводил в своих постах в интернете стихи, согласно легенде, написанные Гитлером в окопах Первой мировой войны:

Внезапно, в горькой ночи
Вижу Знак Вотана, окруженный немым сиянием,
Выковывая связь с таинственными силами.
Луна, в своем магическом колдовстве, чертит руны.
Все, что в течение дня было полным грязи,
Стало ничтожным пред магической формулой.
Так поддельное отделилось от подлинного.

«Знак Вотана» здесь — это вольфсангель, что и обыгрывает в своих постах Левкин.

В контексте ультраправой культуры вольфсангель — это один из символов ненависти, эквивалентный руне Гибор (Ге), 18-й руне. Такой корифей нацистского оккультизма, как Гвидо фон Лист, отождествляет эту руну со свастикой. А неонацисты добавляют, что «18» — это числовой шифр имени Адольфа Гитлера. В нацистской Германии вольфсангель вначале служил эмблемой НСДАП. Впоследствии «волчий крюк» стал эмблемой танковой дивизии СС «Рейх». Он использовался и в других подразделениях вермахта. Прямо скажем — крайне элитных.

После развала СССР вольфсангель быстро стал символом украинских ультраправых. «Волчий крюк» занимает важное место в символике «Азова» (организация, деятельность которой запрещена в РФ).

Возникает закономерный вопрос: можно ли использовать одну и ту же — не германо-скандинавскую, а именно специфически гностическую — мистику, сражаясь с теми, кто использует эту же мистику? Отвечаем: конечно можно, если все на самом деле по барабану, а нужны лишь красивые слова и яркие образы. Но вряд ли это относится к тем, кто, по их собственным словам, «обвенчался со смертью». Тут-то ведь какой-то серьез, наверное, все же необходим.

Ну и в завершение вернемся к Пателю. Согласно истории его семьи, выходцы из гуджаратской общины Восточной Африки иммигрировали в США через Канаду. Гуджаратцы — это индоарийский народ в Индии. Гуджаратцев, если верить последним переписям населения, свыше 50 миллионов. Большинство из них живет в индийском штате Гуджарат. Но еще несколько миллионов гуджаратоязычных живет в Пакистане.

В Восточной Африке, откуда переехала в США семья Пателя, — немало гуджаратцев. Большинство из них живет в Танзании (около 590 тыс. человек), Кении (50 тыс. человек) и Уганде (30 тыс. человек). Это одна из крупнейших диаспор индийского народа. Западные путешественники (Васко да Гама и другие) утверждают, что важную роль в торговле играли гуджаратские мореплаватели, которым приглянулось побережье Восточной Африки. Утверждается также, что международная торговля гуджаратских купцов увеличилась с появлением Гуджаратского султаната в начале 1400-х годов. И что эта торговля включала золото, слоновую кость и рабов из Африки, которых обменивали на хлопок и стеклянные бусы из Индии.

Впрочем, все эти данные никоим образом не объясняют того, почему американский адвокат и бывший правительственный агент Кашьяп Прамод «Каш» Патель, настаивающий на том, что он воспитан как индуист и всегда был очень глубоко связан с Индией, должен, прощаясь с христианином Чарли Кирком, говорить: «Увидимся в Вальгалле».

Герой чеховского рассказа «Страх» занимался любовью с женой своего друга и никоим образом не ожидал разоблачения. Так на тебе — друг заходит туда, где он занимается любовью с его женой, и говорит: «Тут я забыл вчера свою фуражку...» Потом муж уходит. А герой, мучимый совестью за совершенное, спрашивает себя: «Зачем я это сделал? Почему это вышло именно так, а не иначе? Кому и для чего нужно было, чтобы она любила меня серьезно, и чтобы он явился в комнату за фуражкой? Причем тут фуражка?»

Вот и мне почему-то хочется спросить господина Пателя (и, как это следует из данной статьи, не только его): причем тут Вальгалла?

Кто-нибудь из читателей, наверное, скажет, что я уцепился за малозначимую мелочь и попытался придать ей значение, несоизмеримо большее, чем она может иметь.

Отвечаю: буду рад, если это так. И спрашиваю: а если это не так?

Тогда ведь это попахивает скверной, очень опасной и для России, и для человечества в целом. Вы не ощущаете запаха этой скверны? Рад за вас. А я, к сожалению, ощущаю.