Наследие Вавилова актуально и его нужно развивать еще сто лет. Интервью

В России указом президента Владимира Путина 8 февраля был создан Национальный центр генетических ресурсов растений. Согласно документу, центр образован на базе Федерального исследовательского центра Всероссийский институт генетических ресурсов растений имени Н. И. Вавилова.

«Создание Национального центра генетических ресурсов растений на базе ВИР имени Н. И. Вавилова приведет к росту приоритета России в мировой науке, а также к укреплению продовольственной безопасности и технологической независимости страны», — заявила директор центра профессор РАН Елена Хлёсткина в комментарии, полученном ИА Красная Весна от пресс-службы ВИР им. Вавилова.

О том, как создание Национального центра повлияет на работу ВИР, корреспонденту ИА Красная Весна рассказал Академик РАН, профессор генетики Виктор Драгавцев, занимавший пост директора ВИР с 1990 по 2005 год.

ИА Красная Весна: На базе ВИР им. Вавилова будет образован Национальный центр генетических ресурсов растениеводства. Вы могли бы рассказать, что это будет значить?

Виктор Драгавцев: ВИР — это главный институт генетических ресурсов растений и первый на планете генбанк. Организовал его Бородин, химик и композитор. Он организовал в 1894 году в Санкт-Петербурге Бюро по прикладной ботанике.

Это бюро стало заниматься сбором семян сортов растений, которые возделывались на территории России. В какой-то момент директором этого бюро стал Регель Эдуард Константинович. Он развил это бюро очень сильно. Он начал собирать не только ячмень, пшеницу, овес, как это было до него, но и овощные культуры, и рожь, и сахарную свеклу.

Когда Николай Иванович Вавилов работал в Саратове, он много раз приезжал к Регелю, они подружились, и Вавилов стал помогать Регелю. Он был знаком со всеми растениеводами страны и помогал собирать коллекцию Регелю. Потом Регель заболел и вскоре умер. Но еще до своей смерти он попросил Вавилова согласиться на работу у него в Петрограде в Бюро прикладной ботаники, и Вавилов дал согласие.

Когда Регель умер, то и Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук им. Ленина (ВАСХНИЛ), и все сотрудники попросили, чтобы Вавилов полностью перевелся из Саратова в Петроград, и чтобы он заменил Регеля на его посту.

Вавилов приехал и приехал не один. Он привез с собой около 15 человек, своих самых талантливых студентов и аспирантов. Они все приехали в Петроград и начали разворачивать это дело, направление по интродукции, акклиматизации и сохранению всех генотипов растений со всего мира, со всего земного шара.

Вавилов был очень дружен с секретарем Владимира Ильича Ленина Николаем Петровичем Горбуновым. Горбунов его очень ценил и уважал, и Вавилов через него вышел на Ленина и попросил отдать под институт те два здания на Исаакиевской площади, которые раньше принадлежали Министерству сельского хозяйства России. И ему эти здания отдали. Бюро раньше находилось где-то на окраине города, в каком-то маленьком бараке, а потом они переехали на Исаакиевскую площадь и стали обживать оба эти здания. Вавилов начал ездить по всему миру и так далее.

В 1924 году весь ученый совет ВИР собрался для того, чтобы определить направление работы. Единогласно все члены ученого совета и все научные сотрудники утвердили главные направления исследования и работы ВИР, и эти направления вошли в устав ВИР в 1924 году.

Потом по всему миру начали организовываться другие генбанки — в Америке, в Японии, Индии, Китае… Сейчас этих генбанков на земном шаре 600 крупных и где-то 3 тысячи мелких, посвященных отдельным культурам. Например, есть генбанк всех сортов бананов на земном шаре, или коллекция папайи, или коллекция киви. Они есть везде, в каждой стране несколько генбанков.

Экспедиция ВИРа привезла и поместила в брошенную якутскую шахту на глубину около 500 метров из ВИР около сотни бутылок из-под шампанского с семенами зерновых культур. Разные сорта пшеницы, ржи, овса, ячменя и так далее. И заложили. Это было уже после войны, уже после смерти Вавилова.

Когда я пришел директором ВИР, я послал туда экспедицию, чтобы они взяли пробы из всех этих бутылок, в маленькие флакончики отсыпали и привезли сюда, чтобы мы посмотрели, какая у них всхожесть, какая энергия прорастания. Они лежали на дне этой шахты, там была температура примерно 3–4 градуса и зимой, и летом.

И когда мы проверили всхожесть, проверили энергию прорастания, то они практически были равны тем данным, которые были взяты с этих семян при закладывании их в бутылки из-под шампанского. То есть мы пришли к выводу, что за 70 лет всхожесть они там не потеряли.

ИА Красная Весна: Вот это да!

Драгавцев: Вот, но это факт. Тем временем, у нас в стране не было генбанка лесных пород. А огромные масштабы закладки леса требовали семян. Причем, нужны семена не какие попало, из любых лесов, а семена должны быть селекционно-ценные, отобранные с плюсовых деревьев (с наилучшими показателями качества ствола — прим. ИА Красная Весна), качество плюсовых деревьев должно определяться по потомству.

То есть это огромная, огромная работа. И давно стране был нужен банк хвойных пород.

И я посоветовал: вывел директора Новосибирского филиала Института леса РАН — Вячеслава Вениаминовича Тараканова на председателя Сибирского отделения академии наук СССР Александра Асеева, и попросил, чтобы он под свое крыло взял этот якутский генбанк.

Они связались с Новосибирском, с Красноярском, со всеми лесными семенными хозяйствами и совместно оборудовали эту шахту, и оборудовали её очень хорошо. Сделали там коридоры, стены, камеры очень хорошие. И в эти камеры заложили уже лесные семена. И поэтому сейчас в Якутске уже существует российский генбанк лесных семян. И он очень хороший.

И не надо было отвозить российскую коллекцию на Шпицберген. Где нас всех обманули и сказали, что эту шахту строят на Шпицбергене как банк судного дня. То есть в этой шахте все страны должны были заложить образцы своих ценных коллекций, так что в случае атомной войны или столкновения Земли с кометой всё погибнет, а вот семена должны сохраниться.

И было подано, что это делает правительство Норвегии. Но это чушь. Строили его за деньги Рокфеллеров, Дюпонов, и прочих долларовых миллиардеров.

Я был против вывоза образцов ВИР туда. Но мой сменщик Николай Дзюбенко вывез туда самые лучшие образцы нашей коллекции. А потом, когда он поехал вместе с нашим президентом Россельхозакадемии Геннадием Романенко на Шпицберген, им сказали, что посторонним туда вход воспрещен. Они возразили, что не посторонние, но им ответили, что они должны запросить разрешение на посещение банка у правительства Норвегии. А правительство Норвегии еще посмотрит, пускать их туда или нет. Вот так им ответили.

Но дело не в том. А дело в тех направлениях работы, которые были записаны Вавиловым.

Где-то в 2001 году, я как директор ВИР был приглашен в Куала-Лумпур, в столицу Малайзии. В этот Куала-Лумпур съехались все директора всех генбанков. Нас там было человек 60 со всего Земного шара. И перед нами ФАО, Продовольственная и сельскохозяйственная организация Объединенных Наций, поставила задачу: определить главное направление работ всех генбанков растений мира на 100 лет вперед.

Мы сидели три недели и обо всем этом спорили, спорили, спорили. И мы все пришли к выводу, что те направления, которые Вавилов ввел в устав ВИР в 1924 году — они сейчас полностью актуальны, их все надо развивать параллельно в течение ста лет.

Кто-то выступил тогда и сказал: «А как насчет новых молекулярных методов?»

Мы посовещались и ответили, что новые молекулярные методы пока никак себя положительно не зарекомендовали. Ни в селекции, ни в паспортизации сортов. Поэтому если они покажут какие-то хорошие практические-экономические выходы, то их потом можно будет подключить. А сейчас мы не видим никакой необходимости включать молекулярные методы в те основные направления, которые создал Вавилов. Все наши подписи там стоят и документ лежит в Риме.

Но когда я ушел из ВИР, Дзюбенко начал организовывать молекулярные лаборатории. Зачем? Почему? Никто этого не знает. Он сам не молекулярщик. Когда на ученом совете ему задавали вопрос: «Зачем вы делаете такие лаборатории?», — он говорил, что весь мир сейчас занимается молекулярной биологией. Но у нас полно институтов молекулярной биологии. Все институты генетики вдруг стали институтами молекулярных исследований.

ВИР никогда не был институтом молекулярных исследований. Он занимался сбором со всего Земного шара генов растений, их хранением, их изучением на 16 станциях ВИР от Кольского полуострова до Владивостока и рекомендациями селекционерам определенных сортов из разных стран, которые имеют важные свойства для того региона, где этот селекционер создает сорта.

Дзюбенко организовал три лаборатории. Потом пришла Елена Хлёсткина, новый руководитель. Она пришла из Новосибирского института цитологии и генетики, в котором я проработал 20 лет. Но я работал до нее, я ее не знаю.

Она занималась продуктами генов Lr, генами устойчивости к листовой ржавчине пшеницы. И она пришла и организовала еще четыре молекулярных лаборатории. Она взяла из Университета 40 молодых молекулярщиков и дала им высокие зарплаты. Никто не знает, для чего они нужны.

Дело в том, что стоимость коллекции, по оценкам Всемирного банка, составляет 8 триллионов долларов. Я там сидел сам две недели с экспертами Всемирного банка в Вашингтоне, и предложил метод расчета стоимости коллекции ВИР, мы вместе с экспертами банка рассчитали и все подписались, что она стоит 8 триллионов долларов. Столько же, сколько годовой доход всех стран Европы.

ИА Красная Весна: Возможно это даже скромная оценка, в том смысле, что она может быть и бесценна.

Драгавцев: Она, конечно, бесценна! Но Всемирный банк оценивает стоимость этой коллекции в $8 трлн, сами же американцы говорят, что ленинградская коллекция ВИР — самая ценная в мире, и только благодаря этой коллекции человечество выживет в будущем. А лаборанты ресурсных отделов, в чьих руках находится вся коллекция ВИР, получают по 7–8 тысяч. Поэтому они все поувольнялись.

А ведь что такое работать с коллекцией? Это лаборант отсчитывает семена для каждого пакетика, чтобы отправить его для размножения на опытную станцию в Апатиты, Владивосток, еще куда-то, еще куда-то — по всем станциям. Потом получает оттуда урожай свежих семян. Он обязан их взвесить, просчитать, проверить всхожесть, заложить на хранение свежую партию. Это огромная лаборантская работа.

А теперь лаборантов нет. А по коридорам ВИР ходят 40 молодых молекулярщиков, которые вообще не понимают, что им там делать. Поэтому я писал много раз, у меня очень много опубликованных статей, что коллекция ВИР должна курироваться не директором ВИР и не Россельхозакадемией, а должна быть создана межведомственная комиссия из очень авторитетных ученых разных ведомств.

8 февраля Путин подписал два очень хороших указа. Первый — о создании Национального центра генетических ресурсов растений. В этом указе сказано, что категорически нельзя отдавать наиболее ценные генотипы российских коллекций староместных сортов. Ведь Вавилов собирал не те сорта, которые на полях растут, в Египте, в Эфиопии, в Алжире, в Китае, в Индии.

Он собирал староместные сорта. Сорта старой народной селекции, которые уже почти потеряны. Потому что он знал: хоть эти сорта и не очень урожайные, но они самые устойчивые и к жаре, и к холоду, и к солям, и к кислотным почвам — ко всему. Поэтому нигде в мире нет этих ландрасов староместных сортов. Они все сосредоточены у нас и их никому нельзя отдавать.

Поэтому, когда я прочитал этот указ президента Путина, я очень обрадовался. Кроме того, в первом указе перечисляются направления работы — те же самые, которые Вавилов утвердил в 1924 году.

А второй указ — тоже очень важный. О создании межведомственной комиссии, которая будет контролировать сохранность и обороты коллекции, заключать договоры с зарубежными генбанками, выгодные для России, и так далее. Это тоже очень важный указ.

Эти два указа гарантированно не дадут любому, даже самому глупому руководителю разбазарить коллекцию Вавилова. А люди, которые вошли в межведомственную комиссию — я их всех знаю лично — это очень порядочные, очень хорошие люди. Они всегда помогут ресурсным отделам.

Сейчас ресурсные отделы приходят к директору Хлёсткиной и говорят, что лаборанты увольняются, некому делать лаборантскую работу. А она им отвечает: ваши отделы мало пишут статей для зарубежных журналов. Да не могут ресурсные отделы писать статьи! У ресурсных отделов тяжелая физическая работа по сбережению коллекций, по экологическим испытаниям коллекций, по размножению коллекций. Они не призваны писать статьи в какие-то там зарубежные журналы.

Сердце ВИР — это ресурсные отделы. Отдел пшеницы, отдел технических культур, отдел зернобобовых культур, отдел кукурузы, отдел риса — вот эти все. А всякие исследовательские отделы: лаборатория физиологии, или лаборатория биохимии, или семь молекулярных лабораторий — если они вообще улетят на Луну, то коллекция ВИР всё равно сохранится.

Поэтому я очень доволен, что эти указы вышли, теперь коллекция будет под коллективным контролем. И в составе этого коллективного контроля порядочные, честные люди.

ИА Красная Весна: А что ждет коллекцию в будущем? В свете создания национального центра.

Драгавцев: Все национальные центры получают дополнительное финансирование и увеличение зарплат. Значит сейчас у сотрудников ВИР будут повышены зарплаты. И это несомненно поможет сохранить ценнейшую коллекцию стоимостью 8 триллионов долларов.

ИА Красная Весна: А кроме улучшения экономического обеспечения что-то еще ожидается?

Драгавцев: Вот сейчас весь мир занят геномным редактированием пшениц, и заявляется, что будет поднят урожай пшениц. Но при ГМО, при генной инженерии, при пересадке гена из одного таксона в другой и при геномном редактировании можно управлять одним геном. А урожай определяется сотнями, тысячами и десятками тысяч генов. Ими нельзя управлять методами геномного редактирования. Это ложь.

Читайте также: Российские селекционеры могут удвоить урожайность без редактирования генома

Урожай — это результат взаимодействия генотипа со средой. Это всё можно просчитать. Мы первые в мире расшифровали этот феномен взаимодействия генотип — среда. Мы выдвинули гипотезу о его природе, поставили серию экспериментов с пшеницами, с яблонями, с абрикосами и персиками. И везде мы подтвердили нашу гипотезу. Я получил большой грант Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ), мы всё доказали, теперь это всё расшифровано, и мы умеем управлять взаимодействием генотип — среда.

Мы сейчас имеем такие методы подбора родительских пар, что я могу сказать селекционеру: возьми сорт шведский, вот тот, и возьми сорт саратовский. Скрести их и отбирай на таком-то фоне. И ты получишь из этого одного скрещивания гибридный сорт, который на 10 центнеров с гектара превысит обоих родителей. Я даже могу сказать, на сколько твой будущий гибрид превысит родителей через 7–8 лет! Я делал таких прогнозов уже восемь и ни разу не ошибся.

Сейчас прежде всего ВИР нужно спасать. Эти указы, подписанные Путиным, очень правильные, все направления Вавилова там перечислены. И там вообще нет ни одного молекулярного направления, и это правильно. ВИР не должен быть молекулярным институтом. Вот то, что Вавилов начал делать, то и надо делать сейчас и еще сто лет вперед. Вот мое мнение.