Глобальный рейх

Сергей Кургинян в передаче «Разговор с мудрецом» на радио «Звезда» от 20 апреля 2023 года

Анна Шафран: Сергей Ервандович, здравствуйте! У нас продолжают активно развиваться события, хотя многим из них уже энное количество лет, и надо отдать должное: за последние года три точно мы как следует разобрались в некоторых особо острых вопросах. Ну, например, уничтожение традиционной государственной системы, которое так активно проповедуется нашими оппонентами, включая институт выборов, средний класс, частную собственность, национальную идентичность — все эти идеи последовательно развиваются.

Это, по-видимому, главный проект deep state, или глобалистов, можно по-разному называть этих акторов, как модно сейчас говорить. Борьба ведется активно, продолжается, и, что самое интересное, мы начинаем замечать, что и самый главный гегемон в лице Соединенных Штатов Америки тоже подвержен деструктивным явлениям. То есть в процессе они начинают поедать самих же себя, что тоже отдельный феномен.

Сегодня хотелось бы поговорить вот о чем: с одной стороны, цели, которые декларируются в этом проекте, выглядят и звучат как утопические, а с другой стороны, мы понимаем, что наш противник ведет свою работу очень последовательно. И реализация даже некоторых положений программы уже налицо. Нам, конечно, хотелось бы понять, есть ли какие-то условия для того, чтобы этот проект забуксовал. Как можно приостановить это стремительное движение, и, самое главное, что здесь можно и нужно противопоставить, и какова она, эта победная стратегия в борьбе с деструктивным проектом по уничтожению национальных государств?

Сергей Кургинян: Ну что тут можно сказать. Есть такой анекдот, как еврейские мужчины отдыхали в Сочи и играли в преферанс. И один из них умер от разрыва сердца, потому что много проиграл. Ну, они посылают гонца звонить жене, в Москву, предупредить, но аккуратно, чтобы с ней тоже чего-нибудь плохого не случилось.

Он говорит:

— Мадам, извините, вы только не волнуйтесь.

Она:

— Что, что, «не волнуйтесь»?!

— Вы не волнуйтесь, мадам, но Исаак Маркович…

— Что, что Исаак Маркович?!

— Только не волнуйтесь, мадам!

— Да что, что вы меня так волнуете?

— Мадам, Исаак Маркович играл в карты…

— Что, что дальше, он играл в карты?..

— Он играл в карты и проиграл, мадам…

— А, чтоб он сдох!

— Не волнуйтесь, мадам, уже!

Так вот, смысл заключается в том, что люди даже не сильно волнуются в большинстве своем, потому что «уже». И это «уже» ведь носит какой-то загадочный характер, оно не является чисто государственным или суперидеологическим, или военным, оно — диффузное, оно — всюду.

Есть такая известная пьеса Ибсена «Пер Гюнт», так вот там есть такая сущность — Кривая, и главный герой с ней хочет сразиться, он говорит:

ПЕР ГЮНТ (кричит). Ну, отбивай же удары!
ГОЛОС. Нет, Пер! Кривая с ума не сошла.

ПЕР ГЮНТ. Бейся!

ГОЛОС. Кривая не бьется.

ПЕР ГЮНТ. Нужно! Борись!

ГОЛОС. Без борьбы

Всех побеждает Кривая.

Она вездесуща и почти неуловима, эта Кривая под названием «что-то новое по отношению к тому, что было».

Когда-то давным-давно, шел какой-нибудь 1991 год, я обратил внимание нашего экспертного сообщества: «Господа, посмотрите, Фрэнсис Фукуяма — представитель госдепартамента Соединенных Штатов — вдруг пишет книгу „Конец истории“. И рассказывает, что история вообще как таковая кончилась после краха Советского Союза». Мне говорят: «Ну подумаешь, Фукуяма! Парень неумный, достаточно угодливый. Он озвучивает то, что кому-то нужно. История же не знает, что Фукуяма приговорил ее к концу».

Я отвечаю: «Так это же не Фукуяма сделал. Это кто-то еще сделал. И кто-то считает, что он мощнее истории как таковой, которая на протяжении последнего столетия считалась самой мощной силой после эры веры в бога, короткой эры веры в разум, а потом веры в историю вместе с Марксом и Гегелем».

А если даже не история, то что? Если она кончилась, то что, собственно, еще есть?

Дальше мы начинаем наблюдать: а она кончается или не кончается? Что с нею происходит? Я спрашиваю своих знакомых в Иерусалиме: «А вы готовы к концу истории, при котором Мессия не придет?»

А христиане тоже готовы, что Второго пришествия не будет? История же куда-то вела. Она зачем-то была нужна. Она кем-то вдохновлялась. О «кроте истории» говорили и Герцен, и Маркс, и Блок. Очень много кто говорил. Он, этот крот, перестает рыть? Он что, издох? От чего, собственно, он издох? Что, в сущности, такого случилось крупного, серьезного? Такого, про что можно сказать, что оно действительно в существенной степени, как некое заболевание, охватывает общечеловеческий организм, и начинаются какие-то мрачные процессы, про которые можно сказать: «А ну как она действительно кончится, эта история?»

Давайте разберемся с позиций Маркса, которого никто не отменял, которого до сих пор преподают во всех западных университетах. Если это какие-то марксистские профессора слышат (я имею в виду не здесь, здесь их нет, а те, кто есть — чудовищны), а где-нибудь в Гарварде или в Оксфорде, а они вполне себе марксисты. Они что по этому поводу думают?

История для них — это борьба классов. Так что, борьба классов кончилась? А почему она кончилась? А что, собственно говоря, с этой точки зрения произошло? Куда это всё тянет? На что это всё заточено? Как это всё можно понять, глядя на нормальные живые человеческие процессы, а не на какие-то умозрения, которые можно почерпнуть из тех или иных умных или глупых книг? Что в жизни-то происходит? И как это, происходящее в жизни, соотносится хотя бы с этим амбициозным тезисом «конец истории»?

Не успели мы ознакомиться с господином Фукуямой и взглянуть на то, конец ли это истории, как появился такой скромный, похожий немножко на бухгалтера человек по фамилии Хантингтон, который сказал, что это никакой не конец истории, а на самом деле конфликт цивилизаций, и он продолжается.

Теория столкновения цивилизаций, которую уныло исповедовал Хантингтон, — это была жеваная-пережеванная, наполовину съеденная теория Шпенглера, затем Тойнби, который этими цивилизациями бесконечно занимался, у нас Данилевского и так далее.

Но цивилизацию, которыми занимались все эти мудрецы, они определяли как монорелигиозную монаду. Монаду, определяемую главным образом через религию — православная цивилизация, католическая цивилизация, исламская цивилизация, конфуцианская цивилизация. Если мы имеем дело с человечеством, которое в существенной степени светское, то можем ли мы определять общности как эти цивилизации? Если использовать это слово не произвольно, как угодно — были авторы, которые писали о советской цивилизации как специальной историко-культурной общности, — а именно в том смысле, в каком классики это понятие использовали, то совершенно ясно, что этот мир уже другой. Он не такой. Этих конфессиональных монад нет. Они все пронизывают друг друга, они переплетаются.

Например, в Индии нельзя говорить индус, а надо «индиец», потому что есть огромное количество исламского населения. И индусы очень тревожатся по поводу его роста. Мы обладаем каким-то другим миром, с другой сложностью, который уже в эти классические, простые понятия не входит.

Так что происходит-то с этой точки зрения, что есть какой-то мейнстрим, внутри того, что мы очевидным образом видим?

Когда речь идет о любой теории революции, то есть исторических изменений, а там, где историзм, там революция, то ничто никуда не девается. Если нет истории — нет революции, и наоборот, если нет революции, нет истории. История движется скачками по определенным причинам, о которых я скажу чуть-чуть ниже.

Анна Шафран: Итак, в теории революции нет революции — нет истории, а есть история — есть революция.

Сергей Кургинян: Да. В этом смысле внутри этой теории есть такое классическое понятие — «могильщик». Что правящий класс сам создает своего могильщика, и этот могильщик его уничтожает и переводит всё на следующую фазу.

Классическим могильщиком феодализма была буржуазия. Феодализм ее создавал. Он брал у нее взаймы деньги. Он ее всячески стимулировал с тем, чтобы она делала оружие для его войн, ковала доспехи, торговала и так далее.

Эта буржуазия в итоге создала свою философию: Вольтер, Дидро, Монтескье, Д’Аламбер, весь этот просветительский набор. Она создала свой стиль одежды — простые коричневые сюртуки вместо расшитых камзолов. Она создала свои дома, где-нибудь во Флоренции, палаццо — это не дворцы французской аристократии, это не Лувр. Это такие хмурые здания с небольшими окнами.

Она создала свою этику, свою религию в конечном итоге — протестантизм. А потом она медленно-медленно свергла феодализм и в течение почти столетия устанавливала новый тип жизни. Так произошел переход, скажем так, от феодальной формации к капиталистической.

И на следующем этапе уже Ленин и прочие заговорили: так ведь пролетариат тоже, его же буржуазия делает своим могильщиком. Его тоже воспитывают: он нужен сильный, он нужен образованный, потому что он должен коллективно работать на заводах. Потом он объединится, соединится с инженерами и всё к черту скинет. Это было очень условно, потому что нельзя было твердо сказать, что пролетариат в такой степени создал свою культуру, свой образ жизни и всё прочее, в какой это всё создала буржуазия. Что такое буржуазная культура, мы все знаем хотя бы по великим романам XIX века.

А что такое пролетарская культура? После революции был такой Пролеткульт, точно понять про него довольно трудно, но можно, хотя бы с натяжкой, сказать, что и это есть.

Но класс же умеет читать. Этот победивший класс капиталистов умеет читать Маркса, и он понимает, что если он создаст могильщика на новом этапе, так его скинут. Он говорит: «А зачем мне создавать могильщика? Нафиг мне нужна какая-то там история, в которой будут могильщики и меня отменят, я не хочу, чтобы меня отменяли. Я хочу быть вечно. А вечно я могу быть, только если истории нет. А поскольку история есть, я возьму ее и отменю. Потому что уже такие средства массовой информации, такая система накопления богатств, при которой мы можем с чем-то, что раньше всё время считалось естественным и неотменяемым, наконец, взять и расправиться».

В этом идея правящей мировой олигархии — расправиться с Историей как таковой с тем, чтобы утвердить свое господство навсегда, чтобы не было никаких замен.

К каким образцам художественной литературы предыдущей эпохи это адресует? Пусть не к самым высоким. Но нас же здесь не высота этих образцов интересует, а содержание. Это «Железная пята» Джека Лондона, и это, как ни странно, «Гиперболоид инженера Гарина» Алексея Толстого, где речь идет о том, как создать такой правящий класс, который уже никто никогда не поколеблет.

Для этого надо отменить историю? Прекрасно, давайте ее отменим. А зачем она нужна?

Она нужна для развития производительных сил. Эти производительные силы можно развивать по возможности без того, чтобы крупные человеческие массы насыщать какой-то энергией.

Теперь я от этого крупного тезиса перехожу к феноменологии, практическому примеру.

Мой отец был заведующим кафедрой новой и новейшей истории в Московском областном пединституте, доктором наук, профессором, и он эту кафедру ровно в 80 лет сдал своему ученику, оставшись профессором, и продолжал ходить на все заседания кафедры. Я его спрашиваю:

— Пап, ну как у вас там?

Он говорит, что всё замечательно, очень умно, очень интересно. Потом, помолчав, добавляет:

— Знаешь, только мне всё время кажется, что если бы студентов не было, то кафедре было бы еще интереснее работать.

Вот это очень ёмкий образ.

Сейчас я приведу еще один такой же феномен. У меня была знакомая, достаточно либеральная журналистка, но как-то мы с ней находили общий язык по многим вопросам, по крайней мере, до начала конфликтов на Украине. Она однажды рассказывает:

— Прихожу наверх, в Кремль. Там сидит человек и говорит: «Мы сейчас подавляем заговор против Сердюкова». Журналистка спрашивает: «А чей заговор?» (Ей интересно — может получиться хорошая статья в газете). «Чей заговор-то?» Он говорит: «Как чей?! Армии».

Услышали? Армии!

Получается, что кафедре не нужны студенты, а Министерству обороны не нужна армия. Министерству здравоохранения не нужна медицина, и так далее, и тому подобное. Это что такое?

Когда вы пишете «министерство», то или иное, можете добавить слово «ликвидации» — министерство ликвидации промышленности, министерство ликвидации образования, министерство ликвидации здравоохранения и так далее. И всё это складывается в некий «ликвидком», который, в сущности, олицетворяет один из самых глубоких тезисов Гегеля (потом Маркс его подхватил) о том, что существуют превращенные формы. Это формы, которые воюют со своим содержанием. Содержание создает форму, а форма уже не поддерживает содержание, а его начинает истреблять.

Вначале есть одно содержание, и ты любуешься ранней христианской скульптурой. Она грубая, анонимная, в ней подчеркнуты страдания Христа, очень впечатляюще.

Потом наступает некий баланс формы и содержания, как у Джотто в проторенессансе.

Потом этот баланс достигает максимума в ренессансе.

Потом, в барокко, форма начинает побеждать содержание.

Потом в классицизме усмиряют форму, дабы содержание было простым и форма простой.

Потом в романтизме форма опять начинает побеждать содержание.

В декадентстве она окончательно его побеждает, и на выходе мы имеем «Черный квадрат». Цикл заканчивается, большой культурный цикл.

Существует революция или нет, а эти культурные циклы мы всё время видим, как искусство восходит, доходит до максимума и нисходит. Потому что вся культура происходит от культа — это культ-ура. В основе ее, в ядре — накаленный культ. Как только культ начинает остывать, культура сначала развивается, потом остывает.

Значит, это борьба формы с содержанием на поздних этапах того, что Ленин называл загнивающим империализмом. Она идет всё время, форме становится не нужно содержание, а классу в конечном итоге становится не нужно человечество, ради которого этот класс должен заниматься производством чего бы то ни было.

Тогда класс спрашивает: «А если это человечество начать подавлять и приводить в какой-то маразматический, антиисторический формат, то, может быть, моя власть будет вечной? Если всё время спаивать, обыдливать, развращать, сажать на иглу, может быть, в этом случае моя власть, — говорит эта олигархия, — будет вечной?»

Есть документы, вполне весомые, которые никакого отношения к конспирологии не имеют, что ЦРУ рассуждало о том, как уничтожить актив населения. «Вот ты оккупировал страну, что ты должен сделать, чтобы уничтожить актив? И надо это делать, — говорили они, — по британским моделям».

Анна Шафран: Сергей Ервандович, Вы сейчас рассуждали о том, какими способами и методами действуют наши заокеанские оппоненты, ЦРУ, в частности, про уничтожение актива той или иной страны, которая является целью в данном случае. Я еще раз напомню: либо перевербовать, либо уничтожить, либо развратить. Собственно, примерно то, или даже то самое, что мы переживали в конце 1990-х — начале 2000-х.

Сергей Кургинян: Да, и есть абсолютно достоверные документы. В частности, аналитика Центрального разведуправления, РУМО и других ведомств в семидесятые годы по поводу того, какое количество актива студенческого и прочего надо развратить и наркотизировать для того, чтобы не было революции.

Руководители пишут, если развратить, наркотизировать и убрать два, три, четыре миллиона наиболее активных людей, которые хотят куда-то двигать историю, то стабильность будет сохранена. И никакого замысленного большевиками изменения не будет.

Дальше ЦРУ создает в Колумбии и в других местах (Пабло Эскобар и всё прочее) наркотранзитные линии, ввозит наркотики в Соединенные Штаты! ЦРУ!!!

Дальше возникает движение хиппи как способ распространения наркотиков в активе. Дальше это соединяется с оккультизмом и развратом, а дальше действительно несколько миллионов активных, относительно образованных и шустрых людей оказываются сломаны. Это делает само ЦРУ, которое возглавляет наркоторговлю! И снабжение наркотиками становится частью этого замысла.

Дальше. Все эти стратегии напряженности в Европе, все эти псевдореволюции, наподобие той, с помощью которой свергли де Голля, который не устраивал ЦРУ, под видом революции бунтующей молодежи. Это всё кто возглавлял? Это возглавляли спецслужбы.

Анна Шафран: Сергей Ервандович, остановились мы с Вами на вопросе о том, а кто же хозяин? Тот самый хозяин, который обладает уже вовсе даже не миллиардами, это уже совершенно другие масштабы.

Сергей Кургинян: Кто в этих триллионных фондах, в десять триллионов долларов, кто в них хозяин, если там пакет акций в полтора процента — уже много? Но кто-то же ими управляет! Мы же видим, что они управляемы.

Если проследить, кто обсуждается, то обсуждаются Джин Шарп, Билл Гейтс и всякая прочая шушера. Ларри Финка обсуждают гораздо меньше, State Street и Vanguard почти не обсуждают. А кто купил бигфарму? Ну сколько стоит бигфарма? Она и на триллион не тянет — $600–700 млрд. Ее в достаточной степени купили эти триллионеры. Кто купил массмедиа? Эти же триллионеры. Кто коррумпировал политический класс, включая Всемирную организацию здравоохранения? Они же. Кто после этого разыграл всю истерику с вакцинацией? И сделал огромные бабки на купленной бигфарме, которая стала производить всё что угодно, а одновременно возникли новые модели мирового устройства?

Теперь о том, какую прибыль сделали. Это классическая операция: ты скупаешь что-нибудь — у Джека Лондона это называлось «поселок Тру-ля-ля» — под названием бигфарма, и она средне нужна для общих целей. Но вдруг оказывается, что она спасительная, что без нее как «без воды и не туды, и не сюды». Сейчас все погибнем, все умрем! Она выпускает что-то крайне сомнительное, затыкает всем рот, потому что массмедиа — у этих фондов, политиков они купили на корню, бигфарму они купили. Они устанавливают такую диктатуру, которую никто не устанавливал. Прокручивают операции с вакцинациями, отирают пот со лба и говорят: «Мы на наших инвестиционных фондах заработали дофига».

Но они же не только заработали, они проверили, как это работает: убедились, что «пипл хавает». Они проверили, как они могут скрутить в бараний рог, они проверили, как можно уничтожать человечество через псевдовакцины, а также через вирусы, которые они сами же создают — теперь уже нет человека, который про это не знает, — и потом начинают распространять. Они уже орут о том, что будут новые вирусы, и они говорят, что под это нужна новая модель устройства мира.

Стоп. Значит, историю не просто останавливают, ее начинают разворачивать вспять. В разговорах с очень сведущими людьми я как минимум установил, что есть достаточно популярная в узких кругах интеллектуалов идея, согласно которой Маркс не считал, что капитализм — это формация. Феодализм — формация, рабовладение — формация. А капитализм якобы, если верить этим людям, — старшему Щедровицкому, Зиновьеву и другим, — это переходный период. От чего к чему? От гуманизированного, то есть христианского феодализма к дегуманизированному феодализму.

А что же это за дегуманизированный феодализм, он же технофеодализм? И что это напоминает?

Это, конечно, напоминает именно гиммлеровские (не гитлеровские, а гиммлеровские) идеи бургов — феодальных суперзамков с «ватагами» при «князьях». На них разделится мир и при них крепостными будут все остальные.

Создается тысячелетний глобальный рейх. Этот рейх будет действовать на основе так называемой глокализации. Западный термин, запомните, глокализация. Глобальное и локальное. В пределах всего этого человечество можно распустить на бурги.

Бурги будут мощными в руках у тех, кто над ними господствует, будет так называемый искусственный интеллект, будут вакцины, будет возможность в любом случае уничтожать любое лишнее число людей. Там уже не будет никакого принципа значимости человека, «человек — венец творения».

Патриарх сказал о том, что устанавливается зловредное язычество? Язычество тоже бывает разным. Оно на определенном этапе античности было шагом вперед по отношению к темному матриархату предшествующих эпох. Здесь же всё сворачивается в какую-то абсолютно темную конструкцию, которая же что-то напоминает, черт возьми! А напоминает это — подчеркну здесь, я ненавижу конспирологию, и если у меня в руках нет доказательств в виде документов, я болтать не буду, — так вот, именно Центральное разведывательное управление сказало, что их задача утвердить проект под названием «Великий инквизитор», или «Огненное сердце».

Это проект, который иезуиты отрабатывали в Парагвае, и он же изложен Иваном Карамазовым в притче о Великом инквизиторе. Он состоит из коротко- и долгоживущих людей. Будут сотни тысяч «страдальцев», взявших на себя познание добра и зла, и будут миллиарды «счастливых младенцев».

Потом Ефремов, который говорил в «Часе быка» про «кжи» и «джи». Но это же цэрэушная концепция. Это они крутят эту модель, я говорю об этом с полной ответственностью.

Теперь возникает вопрос: а этот State Street, Vanguard и так далее, у них есть идеология? Да. Они за инклюзивный капитализм, то есть за технофеодализм. А кто больше всего говорит об инклюзии из людей с глубоким умом? Папа Франциск!

Где главная структура инклюзии? Она не в Vanguard, не в State Street и не в BlackRock, она в руках у папы. Он занимается инклюзией вместе со всеми сливками олигархии.

А кто такие эти State Street, Vanguard? И где там смычки этого рода? Какая именно тьма нависает над этим всем? И зачем этой тьме люди в таком количестве, эти слабоуправляемые миллиарды? Зачем вся эта лишняя головная боль? Цель-то в чем? Если цель — элиты, зачем ей такое количество людей?

Бэкон когда-то писал: «Новая Атлантида». А может, дело вообще в старой? А, может быть, новое — это хорошо забытое старое? Может быть, в эту сторону всё идет? Тогда какое гражданское общество? Какой культурный индивидуум, какая самоорганизация в пределах среднего класса? Какой средний класс, кого он интересует? «Железной пяте», прежде всего, не нужен средний класс. Вообще! Она его будет уничтожать приоритетно.

И в связи с этим мы понимаем, что огромные ресурсы сосредоточились на дегуманизации. И что не только о конце истории говорят, а о конце проекта «Человек». Конец проекта «Человек», конец проекта «Гуманизм». Это всё, видите ли, очень недолгие конструкции. Но тогда мы должны сказать, что в наиболее серьезном варианте говорится о конце вида Homo sapiens, который рассматривается как тупиковая ветвь на древе эволюции. И вместо этого самого Homo sapiens нужен другой вид.

Мне об этом говорили академики еще во времена Горбачева, что высшая задача тех изменений, которые называются перестройка, глобальная трансформация, уничтожение коммунизма, Советского Союза, — это отсечь сухую ветвь на Древе жизни, которой является сам вид Homo sapiens. Предмет атаки — он.

Дальше посмотрите, что происходит с этой цифровизацией. Человек всё более деградирует, — я могу привести очень ёмкие примеры, — а машина всё более совершенствуется. Значит, дело не в том, что машина должна помогать человеку, а дело в том, что всё более и более крепнущая машина должна соединяться со всё более и более деградирующим человеком. О развитии человека никто не говорит. Будет ли искусственный интеллект всемирным, все обсуждают: вот он индивидуальный, групповой или какой. А может ли быть голографическим, синергетическим, холистическим разум людей, никто не говорит. Компьютеры можно объединять, людей надо разобщать. Компьютеры надо совершенствовать, людей надо двигать вниз по спирали деградации. Всячески.

Выходят одна за другой статьи, в которых говорится, что современный студент в Российской Федерации не может прочитать внимательно текст: «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, — ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!» Он не может его прочитать и рассказать, что написано, хоть как-нибудь. Это могут сделать 17%. Если их подготовить специально, то будет 20%. Дальше авторы этих статей говорят: «Если это так, мы либо должны разговаривать мемами и комиксами, либо смириться с тем, что мы говорим с двадцатью процентами населения». А как изменить эту ситуацию, уже вообще никак не обсуждается! Она рассматривается, — в том числе у нас здесь, — как стихийное бедствие! Это не создано всё?!

Люди хотят почему-то смотреть короткие ролики, а читать тексты — им слишком утомительно. А знаете, что это означает? Это значит, что людей сознательно отучают от главного, что есть у Homo sapiens, — от усилия!

Анна Шафран: Сергей Ервандович, итак, мы обсуждали тему новой конфигурации, которая предлагается нам с самого верха от тех, кто жаждет вечной власти. Придумана новая концепция — технофеодализм, глокализация, а также новый человек в смысле, что традиционный Homo sapiens уходит куда-то уже на задворки истории. А кто выходит на передний план, де факто то, о чем Вы говорили, это же инфорги, киборги, очень много начинает появляться разного рода терминов, которые пытаются обозначить вот эту новую сущность, предлагаемую для проживания на планете Земля и для ее заселения.

Это та концепция, с которой здоровому человеку смириться сложно. И государство, которое не утратило здоровых оснований, хочет вылечиться от той глубокой болезни, в которой оно находится. Понятно, что есть эта тьма, она постепенно застилает собою всё, но не может не быть некоей противоположности — той стратегии, которая помогла бы нам сбросить эти «оковы современности», очиститься и, широко расправив плечи, идти уверенно вперед. Что это? Как здесь быть?

Сергей Кургинян: Я считаю, что это всегда и вечно — это восхождение человека, рода человеческого и человека как венца творения! Этот человек не использует еще тысячного процента своих индивидуальных возможностей, он способен мыслить в семи регистрах, на своеобразных «процессорах» на разной скорости, ёмкость его собственной памяти не знает границ, его мышление метафорично и никакой компьютер его повторить не может, у него есть критерии, которых ни у какого искусственного интеллекта нет.

Нас всё время пытаются убедить в том, что некие процессы, про которые надо прямо сказать, что это «ваше время и власть тьмы», что это зло, что для религиозного человека это приход антихриста, а для человека светского — это антидуховная олигархия, якобы эти процессы на самом деле объективны! «А что вы можете сделать? Это и есть развитие! Это вот так идет развитие!..»

Во-первых, «развитие» отвратительно, если оно приводит к такому. «Все прогрессы реакционны, если рушится человек».

И, во-вторых, я не верю, что оно само по себе приводит туда. Я вижу, что человека сворачивают, что его возможности никого не интересуют, что космос перестал интересовать, что настоящие великие фундаментальные открытия не разворачиваются. Я вижу, что идет остановка во всем, что касается высшей энергетики, даже термоядерного синтеза и тем более холодного термояда и всего прочего. Это всё остановлено!

Значит, за этим стоит сила! Это не объективный процесс, а это нечто, объективно управляемое людьми, имеющими очень определенные цели.

Вопрос заключается в том, готовы ли мы выступить в качестве носителей традиционного и нового альтернативного тренда, в котором это будет однозначно названо тем, чем это и полагается называть? Не объективным процессом, а злом! Злом, в том числе метафизическим. Погибелью! Гибелью рода человеческого! Врагом человечества!

А тогда возникает второй вопрос: мы-то сами, мы строили общество вхождения в это зло! Мы же его построили, оно состоит из сотен тысяч элементов, тенденций, программ, записанных в сознании. Мы собираемся и дальше строить такое общество?!

Внутри этой чужой игры не будет никакого среднего класса, никакой демократии. Какая демократия между младенцами, счастливыми тем, что они живут как бабочки, и «избранными», которые взяли на себя познание добра и зла? Ни демократии, ни гражданского общества, ни независимого индивида, ни культуры, которая способна восходить, ни многого другого. Всё это будет уничтожено! И тогда внутри этого родится либо Новая Атлантида, которая есть хорошо забытое старое, либо еще худшая олигархия, взявшая на вооружение самые темные метафизические модели, которые существовали на ранних этапах развития человечества, либо вот это СС с его Вевельсбургом, Черным солнцем и прочим.

Вот этот симбиоз готовится захватить мир, и он очень силен, противостоять ему можно, только назвав вещи своими именами: зло — злом, погибель — погибелью, мрак — мраком. И после этого твердо начав строить другую жизнь по отношению к тому, что зло предписывает ради реализации своих целей.

Анна Шафран: Сергей Ервандович, огромное Вам спасибо за эту беседу.