Ставка на совесть

25 сентября 2018 года движение «Суть времени» сдало в Администрацию Президента более миллиона подписей под обращением к Президенту РФ. В этом обращении не просто говорится о недопустимости людоедской пенсионной реформы, в нем выдвинута развернутая программа преодоления того, что, по сути, является социально-политическим и экзистенциальным кризисом, порожденным пенсионной реформой.

Под этой программой, изложенной в обращении, более миллиона людей поставили свои живые подписи, снабженные необходимыми личными данными. Эти подписи надо было собрать. Их нужно было надлежащим образом проверить, потому что всегда возможны подписанты, которые по каким-либо причинам не должным образом осуществляют процедуру подписывания, и этих подписантов надо отфильтровать, дабы не давать поводов для обвинения в недоброкачественности всего массива подписей.

Затем листы с подписями надо было переправить в Москву и там осуществить правильное оформление всех собранных подписей, сопровождение всего массива подписей необходимыми ведомостями, его надлежащую упаковку и, наконец, его правильную доставку в Администрацию.

Всё это — огромная неблагодарная работа. Конечно, ее решающий элемент — это сбор подписей. Но без всего остального, что я только что перечислил, эффект от сбора подписей был бы сильно снижен, а этого мы не могли допустить.

И, наконец, для того, чтобы вести эффективный сбор подписей, организация должна была продемонстрировать высокий уровень координации действий разных сборщиков подписей, осуществляющих деятельность в разных регионах России.

Необходим эффективный штаб, который должен работать фактически постоянно. И необходимо, чтобы такая штабная вертикаль была дополнена горизонталью. Удалось создать и то, и другое. Активисты, собиравшие подписи, получали необходимую поддержку штаба по очень многим вопросам — как собственно организационным, так и иным (психологическим, политическим, юридическим и так далее). Но всего этого было бы недостаточно, если бы сами активисты не совещались друг с другом ежедневно и чуть ли не ежечасно. Совещаясь подобным образом, они и делились опытом, и совместно вырабатывали новые идеи, и, наконец, поддерживали друг друга психологически.

Проект сбора и доставки адресату более чем миллиона живых подписей требует четкой согласованной работы огромного числа людей. Он требует наличия неких навыков или их быстрого получения по ходу исполнения проекта. Он требует бескорыстия, убежденности, трудоспособности, мужества, способности убеждать очень разных и не всегда изначально доброжелательно настроенных людей, способности завоевывать доверие этих людей, способности переламывать их апатию и многого другого.

Отдельно хочется сказать по поводу бескорыстия. Оно было настолько очевидным, что рассуждения о так называемой «проплаченности» нашей деятельности фактически сошли на нет. Или как минимум оказались уделом тех, кто сам за большие деньги согласился отстаивать людоедскую реформу.

Поддерживающие реформу продажные циники легко обнаруживались в интернете, да и на улице, прежде всего по характерному безразличию, с которым они поносили наших активистов. Говорю об этом потому, что с каждым годом становится всё очевиднее различие между деятельностью бескорыстных людей и деятельностью тех, кто поднанимается на что бы то ни было.

Те, кто поднанимается, работают не просто плохо. Они работают чудовищно плохо, постыдно плохо, демонстрируя не нулевую, а отрицательную эффективность. Убежден, что такая отрицательная эффективность не зависит от того, сколько им платят. Потому что эффективным может быть только живое чувство, превращающееся в живую деятельность. А те, кто берут деньги за осуществление очевидных пакостей, духовно мертвы и не могут явить окружающим ни живого чувства, ни живой деятельности.

Кстати, аналогичным образом всё обстояло в 2011–2012 годах, когда произошло страшное фиаско разного рода небескорыстных уличных активистов из прокремлевских организаций. Их долго и правильно, то есть по всем коммерческим образцам, готовили к антиоранжевой уличной деятельности. Они жадно поедали разного рода вкусности, предлагаемые им в ходе этой подготовки. А потом — слились не на пятьдесят или девяносто, а на сто процентов.

Когда отдельные провокаторы спрашивали: «Сколько же вам заплатили за такую огромную работу?», то отвечали им не наши активисты, а люди с улицы. И их ответ в целом сводился к тому, что такую огромную работу за деньги осуществить вообще нельзя. Ее можно осуществить только бесплатно, а точнее, жертвенно. Да, именно жертвенно, потому что многие активисты не просто ничего не получали, они очень много теряли, брали отпуск за свой счет, порождали этим определенные неприятности не только на работе, но иногда и дома. Платой за всё это было чувство выполненного долга и вкус победы. Те, кто не понимают цену этого, духовно мертвы, и им ничего не объяснишь. Но таких духовных мертвецов не так много, как кажется. И не они будут играть решающую роль в тех процессах, которые нам готовит грядущий день.

Что же касается дня сегодняшнего, то констатирую очевидное для большинства духовно живых людей. Это очевидное состоит в том, что движение «Суть времени» осуществило очень крупный проект, ранее для него совершенно неподъемный. Таким же неподъемным на раннем этапе деятельности был для «Сути времени» проект по организации крупного митинга. Но и тогда, и сегодня неподъемное оказалось осуществленным, невозможное оказалось возможным. Такое осуществление невозможного, такое поднятие вроде бы слишком тяжелого веса по определению является рукотворным чудом. В использовании слова «чудо» тут нет никакой патетики. Это ощущают не только члены движения, но и те, кто наблюдает со стороны.

Подобные, еще раз подчеркну — рукотворные, чудеса возможны, только если их коллективный создатель, пробудившись сам, пробуждает других. Но возникает вопрос, что же пробуждает самого создателя этих рукотворных чудес. Дело ведь не в том или не только в том, что членов организации призвали к определенному деянию. Как бы ни был значим этот призыв, он очевидным образом необходим, но не достаточен. Не до конца достаточной является и невероятно значимая убежденность организаторов проекта в недопустимости людоедской пенсионной реформы, в ее возмутительной античеловечности, в ее губительности.

Призыв и такая убежденность почти объясняют степень мобилизованности нашей организации. Но именно почти.

Для того чтобы так работать, так взаимодействовать друг с другом, демонстрировать такую не вполне обычную организационную слаженность, поверьте, необходима какая-то подключенность к чему-то. Нельзя всё перекладывать на нее, отрицая гораздо более простые и, конечно же, наиважнейшие факторы, которые я только что перечислил. Но когда большое число людей начало одновременно отвечать на брошенный вызов, а пенсионная реформа, конечно, была и остается страшным вызовом, то что-то зашевелилось. Это что-то подстегнуло людей, они стали проявлять больше сплоченности и активности, а что-то стало шевелиться сильнее.

Можете сколько угодно пожимать по этому поводу плечами, упрекая меня в иррациональности. Но я знаю, что говорю, потому что я это способен чувствовать так же, как ревматики чувствуют изменение погоды. Ревматики говорят, что чувствуют приближающуюся смену погоды по тому, что «кости болят». А у меня возникают сходные реакции какого-то другого органа, для меня ничуть не менее убедительные, чем боль в костях для тех, кто чувствует скорое изменение погоды.

Ведь никто не спорит по поводу того, что ревматик может почувствовать приближение изменения погоды благодаря каким-то свойствам своего организма? Но почему бы тогда другим организмам не почувствовать, так сказать, изменение степени подключенности — так, как ревматик ощущает изменение погоды. Я, кстати, никому эти свои чувства не отрекомендовываю в качестве политической или иной несомненности. Но я раз двадцать в своей жизни на них ориентировался и ни разу не ошибался. Ошибался я, напротив, когда ориентировался на несомненные и суперубедительные выкладки.

Впрочем, я с большим пониманием отнесусь к тем читателям, которые обнулят этот последний из названных мною факторов под названием «подключенность». Я в его наличие верю, хотя эту веру никому не навязываю. Но, говоря о том, что я верю в это, я настойчиво оговариваю, что эта вера не имеет никакого отношения к дешевой мистике, всякого рода «ньюэйджам» или отторгаемому мною интеллигентскому балагану по поводу так называемых точек силы. Я настойчиво оговариваю, что верю я в это именно так, как ревматики верят в то, что погода собирается меняться, потому что у них кости ломит. И даже веря в это, я этому не придаю решающего значения.

Просто мне хотелось перечислить все факторы, которые должны были кумулятивным образом сработать для того, чтобы «Суть времени» могла собрать этот миллион с лишним живых подписей. Мне хотелось также обратить внимание читателей на то, что подобное собирание — это очень сложный и крупный проект, а не этакое «дунул, плюнул — получил».

Я от всей души хочу поблагодарить «Суть времени» за ранее недостижимую для организации слаженную работу. А также от всей души поздравить с тем, что получен определенный, очень впечатляющий результат.

Что же касается разного рода болтовни по поводу того, что другие получили больший результат, то, право слово, стыдно слушать эту ахинею по поводу того, что «Мы собрали пять миллионов... А мы представили такие-то ксерокопии в таком-то количестве...»

Насчет пяти миллионов. Собранное должно быть куда-то представлено и нести в себе какой-то правовой смысл. Когда это никуда не представлено, то лучше бы молчать в тряпочку. Или хотя бы придать какой-то смысл своей пустопорожней болтовне. И объяснить, что вы собрали.

Вы собрали подписи под какими-то опросами, проведенными с явными нарушениями правил социологического анкетирования? Зачем?

Вы их собираетесь социологически обработать? Почему до сих пор не обработали?

Вы собираетесь этой «социологией» кого-то убеждать? Почему провели ее неверно?

Короче: то ли вы вообще ничего никуда не представили, то ли вы так представили нечто куда-то, что никто ничего не знает.

Что касается нас, то если бы вы представили нечто убедительное, то мы были бы счастливы, пропагандировали бы ваш результат, радовались бы его наличию. Но этого нет и в помине. Что-то вы собирали. Но непонятно ни что, ни зачем, ни с ориентацией на какой конечный результат.

И опять возникает то же горькое чувство, которое возникало неоднократно за последнюю четверть века. Что вроде бы организация называется так, что ее надо поддержать (Компартия), и вроде бы она протестует против того, против чего ты хочешь протестовать, но она это делает так странно, что оторопь берет и желание поддерживать исчезает.

Впрочем, ситуация сейчас такая, что кто бы ни протестовал против людоедской пенсионной реформы, этот протест надо поддерживать с одной оговоркой — чтобы он не имел оранжоидно-антидержавного характера.

Все три оппозиционные думские партии не проявляют явной склонности к антидержавной оранжоидности. И потому надо поддержать всё — и их голосование в Думе, и их участие в выборном процессе, и их странные митинги, и их странные словеса по поводу своих никому не предъявленных фантастических успехов по сбору подписей.

Если завтра барон Мюнхгаузен воскреснет и воскликнет, что он против пенсионной реформы и за сохранение целостности Российской державы, за присоединение Крыма и противодействие бандеровцам в Донбассе, то и его можно поддержать, если, конечно, он не компрометирует борьбу с пенсионной реформой своими суперхвастливыми высказываниями.

Оговорив всё это, я по необходимости сосредотачиваю внимание читателя на том, что никто кроме «Сути времени» пока не представил никакого значимого и корректного в правовом смысле крупного материала, говорящего о массовом характере протеста против пенсионной реформы и содержащего в себе внятную альтернативу этой реформе.

Подчеркиваю — пока не представил.

Тут важно и то, что пока, и то, что не представил. Говорю об этом с горечью. Искренне рад был бы сказать что-нибудь другое — что кто-то если что-то не представил, то представит, и что представленное будет убедительным в правовом смысле.

Но пока есть то, что есть.

Пока, повторяю в третий раз, это сделало только движение «Суть времени». Только мы это осуществили на практике и довели до конца.

И тут возникает главный вопрос, который задают многие: «А зачем вы всё это сделали? Вы же взрослые люди и понимаете, что вашими материалами попросту утрутся. А раз так, то чем является ваша огромная работа, доведенная до некоего практического результата?»

Это серьезный вопрос. И отвечать на него надо по существу.

Начну с того, что движению «Суть времени» удалось не только осуществить определенный очень сложный проект, но и придать этому проекту общезначимый характер. Нам справедливо говорили о том, что поскольку все государственные СМИ нашу инициативу проигнорируют, потому что им приказано игнорировать всё, что касается протеста против пенсионной реформы, то никто о нашем проекте не узнает. То есть узнают сами участники проекта и очень узкие группы, которые следят за проектом, и которым мы сообщим о нем через интернет.

Так и должно было быть. Но произошло иначе. Гора нашей проектной инициативы (а более миллиона подписей — это именно гора, а не холмик) родила не интернетную мышь, а интернетного... не знаю, как сказать... слона? кита? мамонта? Словом, она родила принципиально больший отклик, чем можно было ожидать. Возможно, кто-то из читателей газеты, не являющихся, как и я, завсегдатаями интернета, это не понял. Ну, так я объясняю.

Интернет — это очень специфическая система, которая рождает мышей или горы в зависимости от того, попадает ли посланный вами в эту систему импульс в те или иные зоны этой системы. Если ваш импульс попадает в периферийные зоны, то он рождает интернетную мышь. А если он попадает в ядро этой системы (точнее, поскольку система сетевая, в ее важнейшие узловые точки), то он рождает сколь угодно больших и могучих представителей интернетной фауны.

Наверное, какие-нибудь особые знатоки интернета, этакие информационные маги, могут любой импульс направить в нужные узловые точки такой причудливой системы, как интернет. Повторяю — наверное. Не будучи знатоком интернета, не могу утверждать наверняка. Но если такие знатоки есть, то их в мире наперечет. За вычетом крайне проблематичной деятельности этих магов, попадание в важнейшие узловые точки интернета связано с какими-то представлениями о значимости сообщения, с отражением этого сообщения в каких-то средствах массовой информации и с какими-то трудно формализуемыми особенностями такой гигантской сетевой информационной структуры, как интернет.

У нас было крайне мало шансов попасть в эти важнейшие узловые точки. Но мы в них попали. Уже не только западный мир, но и наша страна интернет-зависима в существенной степени. И если раньше информационный успех определялся попаданием на первые полосы важнейших газет мира, где ваше событие должно было быть представлено определенным образом, а также — в ключевые телевизионные новостные программы, где в нужное время должна была быть показана нужная картинка, то теперь этот информационный успех определяется незаметной для тех, кто в интернет не интегрирован, строчкой в так называемом топе «Яндекса». Вы попали в этот топ? Тогда посланный вами импульс — это не гора, родившая мышь, а гора, родившая великана.

Снова подчеркиваю, что у нашей горы практически не было шансов родить такого великана. Но она его родила.

Аргумент № 1 в пользу того, что наши действия не напрасны, состоит в следующем.

Наши действия не напрасны, в том числе и потому, что мы сумели не только создать идеологическую платформу в виде обращения к президенту, не только по каплям собрать, опираясь на это обращение, народный протест, не только должным образом оформить этот протест, но и (внимание!) сделать этот правильно оформленный протест информационным макрофактором и тем самым ввести (я бы сказал, даже вбить) его в национальную повестку дня.

Этого не должно было произойти. Фактически, было предопределено то, о чем нас предупреждали. А именно — что гора нашего протестного проекта обязательно родит в интернете именно мышь.

Но в реальности произошло совсем другое. Вопреки всем ожиданиям, наша проектная гора родила в интернете не мышь, а великана. А значит, мы не просто помогли простым людям организовать их протест, сформулировать их требования, преобразовать эти отдельные требования в протестную гору и представить эту протестную гору нужным образом, в нужное время и в нужном месте. Мы помогли простым людям, которые нам доверили свои подписи, превратить их микропротест в очень большое информационное событие.

Вопрос о том, услышан ли их протест властью, я буду обсуждать ниже. Но обществом он услышан. А значит, те, кто подписывали то, что мы им предложили, складывали свои усилия в общую копилку не напрасно. Их услышали, повторяю. Одно это значит очень и очень многое. Для одного этого стоило собирать подписи. А ведь к этому всё не сводится.

Аргумент № 2 в пользу того, что наши действия не напрасны, состоит в следующем.

Наши действия не напрасны также и потому, что вне зависимости от сиюминутной их эффективности они закладывают фундамент будущей морально-политической победы, объединяют моральный и политический аспект в единое целое.

Тут я позволю себе несколько примеров.

Российская Социал-демократическая партия (РСДРП) была создана в 1903 году. Ее целью было построение социализма в России. Буржуазия была для нее таким же врагом, как и царизм.

РСДРП начала свою борьбу за победу социализма в тяжелейших нелегальных условиях. Ценой немалых жертв ей удалось как-то наладить эту борьбу к 1905 году. Партия только зарождалась. Причем зарождалась в труднейших условиях. Она постоянно находилась на грани политического небытия.

Ей бы десяток лет развития с постепенным переходом от мельчайших дел типа выигранных забастовок, к делам более крупным. Ан на тебе — буржуазная революция 1905 года!

Возник вопрос, как вести себя по отношению к этой революции. Кидать ли в ее огонь с таким трудом созданную партию, находящуюся по объективным причинам на начальном этапе своего формирования? Не лучше ли было минимизировать и свою деятельность в ходе революции 1905 года, и издержки, порожденные этой деятельностью, и подождать, пока буржуазия и примкнувшие к ней демократические группы не добьются своих целей? Или не провалится... ну провалится она, а нам-то что, при нашей-то радикальной антибуржуазности?

Именно на такой, апеллирующей к сиюминутной эффективности линии настаивал Плеханов. А Ленин? Он, напротив, потребовал самого активного участия РСДРП в первой русской — не социалистической, а буржуазной, прямых желанных идеологических плодов не дающей — революции 1905 года.

Такое участие влекло за собой не простуды от стояния под дождем при собирании подписей против реформы и не дыры в семейном бюджете, порожденные взятием отпуска за свой счет. Оно влекло за собой так называемые столыпинские галстуки (то есть массовые повешения), ссылки, каторги. А главное — психологические издержки в виде огромных жертв, не приносящих этих самых сиюминутных очевидных плодов.

Но кто же исторически оказался прав? Плеханов или Ленин?

Разумеется, сравнение этого масштабного катаклизма с нашим микрособытием корректно лишь как разъясняющая метафора. Но в этом плане оно корректно, не правда ли? И ведь Плеханов не был ни трусом (он участвовал в деятельности организации «Народная воля» и рисковал жизнью), ни новичком в политике (он был крупнейшим политическим теоретиком и политическим практиком и имел огромный заслуженный авторитет). Но исторически прав оказался Ленин.

Еще один пример. Очень крупный советский политический деятель, один из руководящих работников Коминтерна Карл Радек (1885–1939) — фигура далеко не безусловная. В его адрес выдвигались обвинения не только так называемой сталинской опричниной, но и такими людьми, как брат Карла Либкнехта, вождя немецкой революционной социал-демократии. Брат Либкнехта обвинял Радека в том, что тот сдал убийцам и Карла Либкнехта, и Розу Люксембург. Радек был активным сторонником Троцкого. Потом отмежевался от него. А главное, что этот яркий представитель еврейского народа (его настоящая фамилия Собельсон) парадоксальным образом увлекся Гитлером. Это с изумлением обнаружил личный переводчик Гитлера Густав Хильгер, который ошалел от слов Радека, сказанных на подмосковной даче пресс-атташе германского консульства города Батум. Радек сказал в присутствии Бухарина: «На лицах немецких студентов, облаченных в коричневые рубашки, мы замечаем ту же преданность и такое же вдохновение, которые озаряли когда-то лица молодых командиров Красной Армии... Есть замечательные парни среди штурмовиков».

Я не имею права настаивать на искренности этого заявления Радека, который вполне мог как один из руководителей Коминтерна дурить голову германскому дипломату. Я не могу настаивать на объективности брата Карла Либкнехта или объективности Розы Люксембург, которая не доверяла Радеку. Хотя, согласитесь, заявление брата Либкнехта о том, что Карл Либкнехт собирался разоблачить Радека и потому Радек его сдал, носит достаточно серьезный характер.

Я не имею также возможности здесь обсуждать все нацистские связи Радека. Опять же, он имел право иметь любые такие связи и использовать их в интересах Советской России.

Я всего лишь хочу коротко обсудить выступление Радека на пленуме Коминтерна в июне 1923 года.

В этом выступлении Радек предложил советским большевикам сотрудничать с немецкими национал-социалистами. Конечно же, ради определенного сиюминутного результата, сиюминутной эффективности и так далее.

Более того, Радек, поначалу поддержанный Зиновьевым, имевшим огромное влияние в Коминтерне, начал организовывать в Германии совместное восстание немецких национал-социалистов и немецких коммунистов. Главный тезис состоял в том, что не надо таскать каштаны из огня антинацистским буржуазным деятелям, а надо преследовать только свои конечные цели и во имя их достижения ничем не брезговать.

Дело кончилось плохо. Переворот, который сооружал Радек вместе с руководством нацистской партии, провалился. Зиновьев отрекся от Радека. Но Радек продолжал гнуть свою линию, которая по-прежнему состояла в том, что чужое антинацистское буржуазное дело не должно быть реализовано при жертвах со стороны немецких коммунистов, которым буржуазные антинацистские дела глубоко чужды, более того, категорически не нужны, ибо их успех укрепляет буржуазию и мешает коммунистической революции.

Плеханов — очень крупная фигура. Радек — фигура гораздо более мелкая. Но логика у них одна: не надо таскать каштаны из огня, поддерживая народный протест, являющийся по своему содержанию не коммунистическим, а буржуазно-демократическим. Это означает лезть в чужую игру. И — препятствовать накоплению подлинной антибуржуазной энергии.

Отрыв морали от политики придает политике определенное, как показывает история, глубоко деструктивное качество, рождая не только аморальные, но и пораженческие установки типа нижеследующих:

• «Пусть самодержавие уничтожит народно-демократическое буржуазное движение, не дав ему успокоить народный протест. И вот тогда весь этот протест соберется вокруг РСДРП».

• «Пусть фашизм уничтожит народно-демократическое буржуазное движение, не дав ему успокоить народный протест. И вот тогда весь этот протест соберется вокруг Германской Компартии и Коминтерна».

• «Чем гуще тьма, тем скорее наступит рассвет».

• «Чем скорее соберутся очень мрачные тучи, тем быстрее гроза разрядит атмосферу».

Готовы ли мы взять на вооружение подобный бред имени Плеханова и Радека, в котором (внимание!) моральный и политический аспекты не просто разделены, а противопоставлены друг другу. Начав собирать подписи под нашим обращением, мы заявили, что никогда не будем отделять мораль от политики.

Да, возможно, противодействие пенсионной реформе означает одновременно укрепление мало-мальски вменяемой буржуазности, которую можно условно назвать народно-демократической.

И напротив, конвульсия обезумевшей антидемократической системы является темным прологом к светлому коммунистическому протесту.

Да, возможно, пенсионную реформу осуществят, а наше противодействие не приведет одномоментно к желанной цели. Но оно тем более сущностно необходимо, потому что одной одномоментностью жив не будешь.

Да, возможно, что отмена пенсионной реформы будет содействовать большей толерантности нашего общества по отношению к буржуазной действительности.

Но значит ли это, что «Суть времени» может не участвовать в борьбе с пенсионной реформой? Нет — поскольку в этом случае «Суть времени» повторит на новом витке исторического процесса ошибки плехановцев или сторонников Карла Радека. Более того, чем больше дистанция между идеологическим фокусом нашего движения и текущим народным протестом, вовсе не имеющим желанного нам идеологического характера, тем сильнее и безусловнее должно быть наше участие в этом протесте, если, конечно, он не несет антигосударственного, антидержавного, прозападного характера. Но ведь наша задача и состоит в том, чтобы народный протест такой характер не приобрел.

Участвовать в справедливом народном протесте, не носящем желанного нам идеологического характера, мы должны еще более активно и сосредоточенно, чем те, кто участвует в этом протесте при большей своей идеологической созвучности его характеру. Мы должны участвовать в нем, даже если нет никакой гарантии, что этот протест будет сиюминутно успешен. Более того, мы должны участвовать в нем, даже если мы твердо знаем, что он не будет сиюминутно успешен.

Таков наш долг, потому что...

Потому что с моральной точки зрения мы не имеем права не бороться с тем, что чревато огромным количеством бед для наименее защищенных слоев населения.

Потому что людоедская пенсионная реформа, будучи осуществленной, приведет к тому, что масса людей умрет как от резкого снижения своего и без того низкого уровня жизни, так и от безнадежности, порожденной фактической выброшенностью из жизни. Уже сейчас часто говорится: «Они хотят, чтобы мы умерли? Ну так мы и умрем».

Можно ли не участвовать в защите этих людей всеми возможными для нас законными методами и сохранить совесть? Нет, нельзя. Я не знаю, как хотят сохранить совесть единороссы, которые уже поддержали людоедскую реформу, или сенаторы, которые ее вот-вот поддержат.

Может быть, они стоят на позиции социал-дарвинизма, а то и чего-нибудь похуже. И эта их идеологическая позиция созвучна их совести, а точнее, ее отсутствию.

Может быть, они считают, что народ слишком сильно поврежден для того, чтобы им противодействовать. И может быть, на их стороне какая-то сиюминутная мелочная псевдоправота.

Да, Ельцин ограбил народ, наглядно показал ему, что именно в этом суть ельцинизма, а народ в апреле 1993 года поддержал Ельцина на референдуме.

Но в итоге победит совесть. И в этом наша политическая позиция.

Наша совесть требует сопротивления ограблению и унижению народа. Она отвергает ссылки на то, что народ у нас не ахти.

Она отвергает также циничную прагматическую расчетливость с ее абсолютизацией сиюминутных выгод, с ее омерзительным «чем хуже, тем лучше».

Да, мы сделаем всё для того, чтобы борьба против пенсионной реформы была успешна. Но даже если на определенном этапе она будет неуспешна, значит ли это, что она может быть и благородна, но отчасти прекраснодушна?

Аргумент № 3 в пользу того, что наши действия не напрасны, состоит в следующем.

Мы не только отказываемся отрывать моральное содержание своей борьбы от содержания собственно политического, мы еще и убеждены в том, что совесть является решающей политической категорией в ситуациях критического характера. И что ставка на совесть является в таких ситуациях не прекраснодушной и отчасти аполитичной, а сугубо политической. И что она одна в таких ситуациях политически адекватна.

Да, кому-то кажется, что совесть — это не политическая категория. А кто-то (Макиавелли, например) заявлял, что политика и совесть — две вещи несовместные.

Но сразу же возникает вопрос, а какими такими особыми успехами в политике мог похвастаться господин Макиавелли, погруженный в маразм распрей между жалкими средневековыми итальянскими элитами, неспособными собрать большое государство, погруженными в корыстные дрязги и разврат?

Кем бы был Махатма Ганди, если бы он руководствовался советами Макиавелли? И у кого, по историческому гамбургскому счету, больший политический практический результат — у какого-то Макиавелли, как бы отвергавшего совесть в политике (насколько он ee реально отвергал — отдельный вопрос) или у великого Ганди, считавшего, что совесть в политике является решающим фактором?

Согласно информации такого авторитетного источника, как РИА Новости, 10 июля 2017 года спикер Совета Федерации РФ Валентина Ивановна Матвиенко во время общения с членами Палаты молодых законодателей предложила отказаться от студенческих общежитий. И заменить их... покупкой частной квартиры. Не верите? Предоставляю слово самому этому выдающемуся «высокоморальному» политику, проявляющему, как вы сейчас убедитесь, полную политическую адекватность: «Чтобы человек, который недорого заплатил за такую квартиру, мог понимать, что это уже его собственность. Пусть это 50 квадратных метров, но для начала это неплохо... Потом он заработает, эти метры продаст или вложит и улучшит свои жилищные условия».

Я не буду здесь обсуждать степень неадекватности Валентины Ивановны, степень ее интеграции в элитную среду и вытекающее из этой интеграции непонимание того, как живут простые студенты, каков их доход и так далее. Я всего лишь попытаюсь осмыслить это ее заявление с позиции совести как решающего политического обстоятельства. Для этого проведу рискованную, но несомненную аналогию между таким высказыванием зарвавшейся новой аристократки, бывшей комсомольской деятельницы и... высказыванием французской королевы Марии-Антуанетты. Неважно, на самом деле она сказала: «Если у них нет хлеба, пусть едят пирожные» (конкретно было сказано бриоши — сладкие булки из сдобного теста на пивных дрожжах — С.К.), или Жан-Жак Руссо в своей «Исповеди» приписал эти слова Марии-Антуанетте.

Важно, что Валентина Ивановна реально сказала нечто, бьющее рекорд, установленный высказыванием, приписываемым Марии-Антуанетте и ставшим символом отрешенности элиты от проблем народа.

Фраза про бриоши стала нарицательной в XVIII веке и остается таковой до настоящего момента. Во время экономического кризиса 2008–2009 годов американские радиостанции рекомендовали гражданам США ограничить свои отпускные расходы. На что радиослушатели отвечали, что они обобраны как липки и что они не могут платить долги за жилье, что у них отобрали машины, и говорили, что советы радиостанций — это как раз эквивалент фразы про пирожные, якобы сказанной Марией-Антуанеттой.

Валентина Ивановна этого не знает? Она не знает также, какова была судьба Марии-Антуанетты? На всякий случай сообщаю, что ее казнили на гильотине. И что именно таков удел тех представителей элиты, которые окончательно, вопиющим образом отрешаются от проблем своего народа.

Андрей Вознесенский (потом отрекшийся от всего на свете) в молодости написал не худшие строки про агонизирующую царскую власть:

Настоящие эмигранты
пили в Питере под охраной,
воровали казну галантно,
жрали устрицы и гранаты —
эмигранты!

Эмигрировали в клозеты
с инкрустированными розетками,
отгораживались газетами
от осенней страны раздетой,
в куртизанок с цветными гривами
эмигрировали!

У меня вопрос к сенаторам, депутатам, а также всем прочим: «Вы все эмигрировали подобным образом? Вы не помните, чем эта внутренняя эмиграция обернулась и для Марии-Антуанетты, и для аналогичных российских внутренних эмигрантов? Вы не видите результаты выборов, которые называть успешными могут только сумасшедшие или насквозь циничные холуи? Вы хотите опять наступить на эти грабли? Вы считаете, что будете жить вечно и вас не встретят на том свете миллионы тех, кого вы своим голосованием обрекли на погибель? Вы считаете, что у вас будет отдельный ВИП-рай или ВИП-ад? Вы нацепили крестики и ни во что не верите?»

Я бы не задавал эти вопросы, если бы дело было только в элитариях. Но соответствующее поведение элитариев оборачивается для народа большой бедой.

И уж раз я начал проводить определенные аналогии, то, отвечая на вопрос об эффективности и неэффективности тех или иных действий, я доведу эти аналогии до определенного финального пункта.

Мария-Антуанетта... Бриоши... Французская революция... Гильотина, она же — «народная бритва», «вдовушка», «галстук Капетингов»... Жуткие кровавые конвульсии... Можно ли всё сводить к неадекватности власти? Да, эта неадекватность является важнейшим элементом. Но, казалось бы, власть могла подменять адекватность силовым воздействием, опираться на собственные войска, топить в крови мятежные выступления. На это у нее хватило бы адекватности, но почему ей это не удалось?

Пьеса Ромена Роллана «14 июля», конечно, не документ. Но это нечто предельно близкое к документу. Вот что говорится о совести в этой пьесе, автор которой прилагал специальные усилия, чтобы свести к минимуму элемент художественного вымысла. Спор ведется между Бернаром-Рене Журданом, маркизом де Лонеем— губернатором (комендантом — С.К.) Бастилии и капралом Гошем, который потом станет легендарным генералом республиканской армии Гошем. Гош приходит к Де Лонею, пытаясь убедить его сдаться и не проливать кровь. Между Де Лонеем и Гошем происходит такой разговор:

«Де Лоней (Гошу). Ты — сумасшедший. Где это видано, чтобы более сильный по доброй воле сдал оружие более слабому? <...>

Никому не взять Бастилию. Она может быть сдана, но не взята.

Гош. Она будет сдана.

Де Лоней. Кто же ее сдаст?

Гош. Ваша нечистая совесть».

Хватило бы этих строк, но я все-таки добавлю короткий монолог Феликса-Юбера де Вентимиля, маркиза де Кастельно, соратника Де Лонея, аристократа, защищавшего Бастилию вместе с Де Лонеем и в итоге арестовавшего Де Лонея и сдавшегося народу, штурмовавшему Бастилию.

«Вентимиль (иронически рассуждает сам с собой. В нескольких шагах от него инвалиды стоят у своих пушек). Наша нечистая совесть... Этот капрал позволяет себе иметь совесть!.. Он богаче меня. Совесть... Чистая или нечистая совесть! Совести просто нет. Честь, возможно, существует. Честь? При прежнем короле честь не мешала дворянину, если у него была красивая жена или сестра, добиваться того, чтобы король взял ее к себе в фаворитки; не задумываясь, мы женились на любовнице короля, чтобы прикрыть своим аристократическим именем, как ярлыком, низкопробный товар, подобранный в грязном притоне... Оставим честь в покое. Разве я мог бы сказать, что я защищаю здесь, что толкает меня сражаться? Верность? Преданность королю? Мы-то знаем цену своей преданности и верности, к чему же дурачить себя пустыми словами? Уже давно я перестал верить в короля. Ну так что же побуждает меня оставаться здесь?»

Вентимиль пытается сослаться на привычку, на изящество бесполезного действия. Но в итоге он-то и сдает Бастилию.

Собирая миллион подписей, мы сделали ставку на совесть — как чистую, так и нечистую. И мы твердо уверены, что эта ставка — единственно возможная. Эта совесть должна была продиктовать определенное поведение «Единой России». Этого не произошло. Или, точнее, это произошло в минимальной степени. Но в какой-то степени это имеет место по факту: потому что в списке голосовавших за этот закон единороссов не все члены этой фракции в Думе.

Но ведь всё не сводится к текущему моменту. Возможно, совесть не проснулась до конца, но начала просыпаться. В любом случае все ветви власти знают, что к ним обратились с определенным протестным письмом, с определенной альтернативной стратегией не отдельные лица, а миллион людей. Что это напоминает?

Вам, например, не хочется признаться в том, что вы не хотите гладить кота. И вы не замечаете наличие кота в комнате. Вам скажут возмущенно: «Как это вы не хотите гладить кота?» Вы ответите: «Да это был какой-то маленький котенок, я его не заметил, он прятался в углу. В противном случае я бы обязательно погладил кота».

А если вам вместо этого кладут кота на колени, то вы уже не можете сказать, что вы его не заметили. И вы должны признаться, что вы не хотите гладить кота. Или же погладить кота.

Наш миллион подписей лишил всех возможности лукаво не заметить народный протест.

Наш миллион подписей поставил ребром проблему этого незамечания, а значит, и проблему совести.

Наш миллион подписей вернул совесть в политическую повестку дня. Вернувшись туда, она начинает работать. И она свое отработает. Пусть не сразу, но отработает. В противном случае рано или поздно придется признаться, что крестики повешены на шею не потому, что люди являются христианами. Что крестики для них являются модными амулетами. Совесть отработает подобным образом вне зависимости от позиции РПЦ и других конфессий. Наша задача в том, чтобы эта работа была очень мощной, но при этом не деструктивной. Бастилию пенсионной реформы раньше или позже сдаст нечистая совесть нашей элиты. Можно обсуждать правильность этой нашей концепции. Но ее нельзя называть прекраснодушной, аполитичной и так далее.

Аргумент № 4 в пользу того, что наши действия не напрасны, состоит в следующем.

Кто-то считает, что игра уже сыграна и что она закончится 3 октября или чуть позже. Но это не так. Не все институты еще сказали свое слово. Но всем институтам придется, сказав это слово, отказаться от совести и сострадания. Все ли институты этого захотят?

Даже по отношению к сиюминутному, нельзя говорить об абсолютной победе сторонников пенсионной реформы. Они уже почти победили, но почти не значит полностью. И наш взнос в это «почти» в виде миллиона подписей является очень значимым. А бороться всегда надо до конца. Даже когда шансов на сиюминутную победу уже почти не остается. Любое другое поведение бессовестно и бесчестно. А значит, и деструктивно с политической точки зрения. Но разве всё сводится только к сиюминутному?

Аргумент № 5 в пользу того, что наши действия не напрасны, состоит в следующем.

Запущенный процесс носит долговременный характер. Он пройдет через несколько этапов обострения, и на каждом этапе сделанное нами будет приносить свои плоды.

Не принеся плодов сегодня (а я в этом уверен не на сто, а на девяносто пять процентов), сделанное принесет плоды в очень недалеком будущем. Любая другая позиция является не политической, а политиканской. И очень напоминает пресловутый анекдот про северный народ, представитель которого сказал: «Мы картошку сегодня сажаем, а через день выкапываем. Потому что очень кушать хочется».

В политике никогда не выигрывает тот, кому на следующий день кушать хочется.

Новые региональные выборы пройдут уже скоро. Потом наступит время новых и новых региональных выборов. Потом — не успеем оглянуться — наступит время выборов в Госдуму Российской Федерации. На каждом из этих этапов будет — я в этом уверен — работать та самая совесть, наличие которой ставится под вопрос. И уж тем более ставится под вопрос ее значение для политики. Вот увидите — все ваши жалкие вопросительные знаки время превратит в один огромный восклицательный знак.

В том, что я здесь изложил — символ нашей веры в свой народ и в историю. Он ведет нас по нашему пути. Он дает нам силы. И эти силы должны быть отданы на служение тому, что многие отрицают. На служение состраданию и совести.

До встречи в СССР!