О коммунизме и марксизме — 106

Маркс обсуждает еврейский вопрос в 1843 году. Конечно же, он обсуждает его как политический философ, принадлежащий к определенному — младогегельянскому — направлению и предпринимающий первые попытки переопределить себя как в рамках этого направления, так и за его пределами. Отсюда — полемика с Бруно Бауэром, принадлежащим к этому же младогегельянскому направлению.

Маркс обсуждает еврейский вопрос так, как и любую другую проблему — с исторической точки зрения. Такая точка зрения предполагает осмысление различий между положением евреев при феодализме и положением евреев при капитализме.

При феодализме всё в той или иной степени определяется религиозным фактором. Соответственно, евреем при феодализме именуется лицо, исповедующее иудаизм, враждебный господствующему при феодализме христианству. Эта враждебность иудаизма христианству в феодальном христианском обществе оформляется политически и социально. Еврей, исповедующий иудаизм (не исповедующий его человек, повторяю, при феодализме просто не рассматривается в качестве еврея), входит в религиозную иудейскую общину, жизнь и деятельность которой регламентированы феодальным государством так, как регламентируют существование чего-то враждебного, находящегося на твоей территории.

Европейский еврей при феодализме не существует как отдельно взятая единица, он существует только как член своей общины. Община его поддерживает и придает его существованию определенную социальную и религиозную направленность. При этом социальная и религиозная направленность связаны воедино.

Для Маркса феодальное общество, как и любое другое, делится на эксплуататоров и эксплуатируемых. При феодализме еврей — это человек, не входящий в касту эксплуататоров по причине своего еврейства. Феодальное христианское государство враждебно еврею, исповедующему чуждый этому государству иудаизм. А иудей отвечает взаимностью: с одной стороны, он адаптируется к задаваемым обществом правилам жизни, с другой стороны, он ропщет по поводу этих правил, делающих его человеком второго сорта.

Не входя в касту эксплуататоров, еврей в феодальном обществе не является и классическим эксплуатируемым. Потому что классическим эксплуатируемым в феодальном обществе является более или менее закрепощенный крестьянин. Ремесленники, конечно, тоже часто эксплуатируемые, но они не закрепощены, как крестьяне. И они еще не стали пролетариями, потому что не продают свою рабочую силу капиталисту, а работают «на себя». Еврей при феодализме самими законами христианского феодального государства побужден к занятию теми или иными ремеслами. И одновременно — намертво прикован к своей общине.

Соединение предписанного занятия ремеслом с предписанным же вхождением в общину превращает феодальных евреев в нечто наподобие контрэлиты феодального общества. Это не безграмотные забитые крестьяне. Это не более или менее индивидуализированные христиане-ремесленники, которые не так плотно приписаны к цехам, как евреи к своей общине. Еврейская община при феодализме является плотным социальным и религиозным коллективом, одновременно ущемленным в правах и потому недовольным и не доведенном, в отличие от крестьян, до степени социальной приниженности, лишающей сословие возможности организованного протеста.

Конечно же, контрэлита в феодальном обществе не является на сто процентов еврейской. Более того, существенная часть еврейской феодальной контрэлиты не так уж и недовольна феодализмом, поскольку он позволяет этой контрэлите регулировать жизнь общины и не позволяет члену этой общины освободиться от ее регламентаций даже в той степени, в какой это возможно для живущего в феодальном обществе христианина.

Создаваемые феодализмом противоречивые условия жизни и деятельности еврея рождают соответствующую антисемитскую мифологию. На территории христианского государства живет некое отдельное нехристианское и даже антихристианское плотное социальное «тело», обладающее в силу этой плотности определенными возможностями, денежными в том числе, но и не только.

Феодальные государства разобщены. Но в каждом из них существуют такие враждебные христианской феодальности еврейские общины. И они между собою связаны.

Феодальное христианское государство рассматривает любой нехристианский элемент, находящийся на территории, где это христианство господствует, как своего врага. При этом еврейский нехристианский элемент — это плотное социальное тело, обладающее возможностями. А иудейская религия особо враждебна христианству, хотя и связана с ним. При феодализме еврей — это не просто нехристь. Это лицо, принадлежащее к особо враждебному племени. С одной стороны, это племя дало миру Ветхий Завет и Христа. С другой стороны, это племя отвергло Христа и убедило римлян распять Христа. Таково феодальное христианское понимание еврейства.

При таком понимании еврейские погромы неизбежны. Потому что религиозное миропонимание и мироощущение требует поиска виновника тех или иных бед — эпидемий, неурожаев и т. д. Виновником должен быть враг твоей веры, который чинит разного рода козни по наущению врага рода человеческого.

Будучи до предела консолидирована извне самим устройством феодализма, еврейская община внутренне дифференцирована. Между еврейским банкиром, крупным торговцем и мелким еврейским полунищим портным — социальная пропасть. Но и полунищий еврейский портной, и невероятно богатый еврейский банкир принадлежат иудейской общине, ходят в иудейскую синагогу, создают системы самоуправления. Кто при этом контролирует самоуправление, понятно. Его контролируют те иудеи, у которых больше возможностей. То есть богачи.

При позднем феодализме наиболее богатые евреи в какой-то степени начинают отделяться от общины и вписываться в христианскую элиту, не переставая быть евреями. Но положение их при этом очень двойственное. С одной стороны, они находятся около власти (так называемый «еврей при губернаторе»). С другой стороны, они третируемы властью, ненавидящей и презирающей каких-то там «шейлоков».

Ненавидя и презирая «шейлоков», феодальная власть одновременно широко пользуется их услугами и в качестве кредиторов, и в качестве поставщиков информации и каналов коммуникации за пределами своего государства.

Отчуждая феодального еврея от крестьянского труда, от военной деятельности и от многого другого, феодальная власть фактически предписывает этому еврею деятельность на торговом поприще. А предписав эту деятельность, за нее же и попрекает. При этом консолидация общины и ее трансгосударственный характер предоставляют феодальным евреям особые возможности в сфере торговли, требующей интенсивных трансгосударственных коммуникаций, поддерживающих торговлю кредитов, передаваемых через поколения навыков и так далее.

Подчеркну еще раз, что феодальный еврей — это по определению иудей, то есть еврей субботы. Наверное, внутри еврейского сегмента феодального общества существует в виде чего-то скрываемого от чужих глаз некое еврейство Золотого тельца. Теоретически оно должно существовать, потому что всё, зародившееся когда-то, длит свое историческое существование в тех или иных формах. Но, существуя в виде чего-то отдельного от еврейства субботы, еврейство Золотого тельца не может религиозно оформляться, то есть напрямую поклоняться этому самому Золотому тельцу. Этого не допустит консолидированная еврейская община. И этого тем более не допустит феодальная христианская власть, с трудом терпящая на своей территории еврейство субботы.

Маркс происходит из еврейской среды и в силу этого обладает избыточной компетенцией в том, что касается специфики существования еврейства в феодальном обществе. При этом семья Маркса перешла в христианство, то есть не просто перестала быть частью иудейской феодальной общины, но стала ее врагом. Потому что для иудейской феодальной общины выкрест опаснее христианина по вполне понятной причине: не будешь бороться с выкрестами — община разрушится. Соответственно, Маркс ощущает себя и частью иудейской феодальной общины, и ее врагом. Поэтому в его рассуждениях о еврействе много личного.

Но Маркс не был бы Марксом, если бы позволил себе пойти на поводу у личных страстей. Маркс — политический философ, изучающий как специфику феодализма и капитализма, так и специфику перехода от феодализма к капитализму. Последнее для Маркса, который не только философ, но и политик, важнее всего. Переход от феодализма к капитализму осуществлялся с помощью буржуазных революций, крупнейшей из которых является Великая французская буржуазная революция.

Эта революция шла в несколько этапов, которые рассматриваются как необходимые условия перехода от феодализма к капитализму. Сначала движущей силой подобного перехода была часть дворянства и крупной буржуазии, так называемые жирондисты. Потом движущей силой стала мелкая буржуазия — так называемые якобинцы. Дойдя до определенной черты, эти якобинцы столкнулись с небуржуазными, пролетарскими силами, находящимися в зачаточном состоянии (так называемые эберисты).

Расправившись с эберистами, якобинцы потеряли часть поддержки низов и были уничтожены термидорианцами, которые, в свою очередь, претерпели определенную эволюцию. Свое завершение это нашло в бонапартизме: Наполеон превратил буржуазную республику в буржуазную империю, внутри которой противоречиво переплелись антифеодальные и феодальные тенденции.

С одной стороны, Наполеон завершил буржуазные преобразования и окончательно разрушил устои феодализма. С другой стороны, он оформил элиту, по своим внешним признакам достаточно близкую к феодальной (новоявленные герцоги, графы, новый дворцовый этикет и так далее).

В 1815 году союзные державы, разгромив Наполеона, оккупировали Францию и возвратили туда Бурбонов. Франция к этому моменту являлась очагом неустойчивого, недоформированного буржуазного общества, окруженным разного рода феодализмами — прусским, австрийским, русским, наконец. Была еще буржуазная Великобритания, но она была сугубо враждебна Франции вообще и буржуазной Франции в особенности.

Феодалы ликовали. Им казалось, что они восстановят сначала феодализм во Франции, а затем и укрепят навеки устои феодального общества. Это называется Реставрацией. Реставрация сначала носила умеренный характер при Людовике XVIII, а затем начала свирепствовать при Карле Х.

Карл Х вступил на престол в 1824 году. В отличие от своего предшественника, которого Карл Х считал безбожником и слабаком, сам Карл Х реально вознамерился восстановить феодализм, поручив это своему премьер-министру, ярому монархисту Жюлю де Полиньяку.

Однако Июльская революция 1830 года свергла правительство Полиньяка, восстановила конституционные — по сути, конечно же, полубуржуазные — основы политического строя. Карл Х отрекся от престола. Попытки реставрации феодализма были если не пресечены окончательно, то существенно приостановлены. К власти пришел Луи-Филипп I, сторонник компромисса между феодалами и буржуа, этакий «король-гражданин», которого свергла революция 1848 года, вновь утвердившая во Франции республику, а значит, и буржуазный строй в его республиканской полноте.

Эту республику похоронил ее президент, племянник Наполеона I, совершивший переворот в 1851 году и провозгласивший себя императором Второй империи годом позже. Маркс назвал Наполеона III «маленьким племянником большого дяди».

Я привожу эти хронологические сведения для того, чтобы было определено место статьи Маркса «К еврейскому вопросу» на этой хронологической шкале, притом что эта хронология, по существу, является хронологией перехода от феодализма к капитализму. Даже во Франции этот переход стал хоть сколько-нибудь прочным и необратимым только после революции 1848 года. А статья Маркса написана в 1843 году, за пять лет до этой революции.

Так обстояли дела во Франции, этой континентальной цитадели буржуазности. А в Германии всё было еще намного круче. Напоминаю читателю, что в 1843 году Германия как единое политическое целое просто не существовала.

Существовал некий очень рыхлый Германский союз, который только после революции 1848 года начнет превращаться в какое-то подобие будущей единой Германии, создаваемой вокруг Пруссии. Только в 1866 году Пруссия получит, победив Австрию в войне, возможность формировать единую Германию. И тот, кто думает, что такое формирование осуществлялось при триумфальном господстве буржуазии, глубоко заблуждается. Оно осуществлялось прусскими юнкерами, то есть феодальными помещиками, сформировавшими военно-помещичью касту. Эта каста как-то договорилась с какой-то буржуазией, но договоренность эта была для буржуазии крайне унизительной. А господство прусских юнкеров во многом определило всю дальнейшую историю Германии, включая нацизм.

Маркс пишет статью «К еврейскому вопросу» в момент, когда феодальное еврейство и еврейство буржуазное находятся, так сказать, в транзите. И этим определяется всё содержание статьи и весь ее пафос.

Повторяю, феодальная власть по определению религиоцентрична. Это, кстати, и создало для нее огромные проблемы в связи с религиозным расколом и необходимостью связать воедино религиозно расколотые нации. Что в итоге было решено только при переходе от феодализма к капитализму, сопровождающемся отказом от религиоцентричности.

Итак, со всеми оговорками, феодальная власть тем не менее религиоцентрична. В Европе — христианоцентрична. Феодальное еврейство, как и все другие сегменты феодального общества, тоже религиоцентрично. Но, в отличие от феодальной власти, не христианоцентрично, а иудеоцентрично. Соответственно, имеет место фундаментальный конфликт между феодальным еврейством и феодальной европейской властью. Этот конфликт основан на конфликте между христианством и иудаизмом.

Соответственно, феодальное еврейство — это общность, враждебная феодальной власти. Но власть терпит эту общность, создает для нее особые возможности, которые, де-юре являясь ущемлением и выступая в качестве такового, де-факто на феодальном этапе, в перспективе, при переходе от феодализма к капитализму, дают феодальному еврейству, преобразующемуся в еврейство капиталистическое, некие дополнительные возможности. Феодальная власть сама загоняет еврейство в торгашество, изгоняя его из всех других сфер. При этом феодальная власть и оскорбляет еврейство, консолидируя его против себя, и насыщает его возможностями, превращая в естественного лидера антифеодальных действий.

Как относится Маркс к такому лидерству? Маркс, в отличие от некоторых народников, от так называемых реакционных романтиков, не утверждает, что капитализм хуже феодализма. Хотя какие-то основания для гипотезы о наличии подобного отношения Маркса к соотношению феодализма и капитализма имеются. Достаточно внимательно прочитать «Коммунистический манифест»: «В ледяной воде эгоистического расчета буржуазия потопила священный трепет религиозного экстаза, рыцарского энтузиазма, мещанской сентиментальности. Она превратила личное достоинство человека в меновую стоимость и поставила на место бесчисленных пожалованных и благоприобретенных свобод одну бессовестную свободу торговли».

Пусть читатель, прочитав это, скажет, положа руку на сердце, совершила ли буржуазия хорошее или плохое дело? Сделала ли она жизнь человечества более отчужденной, а значит, страшной? Или же она придала жизни человечества новый позитивный смысл?

Совершенно ясно, что в этих фразах содержится описание некоего чудовищного деяния, которое буржуазия совершила по отношению к феодализму. Можно ли на основе этого сказать, что феодализм был лучше, чем капитализм? Маркс этого никогда не утверждал. Подчеркиваю, никогда! Были группы марксистов, которые утверждали, что для Маркса капитализм — это не формация, а некий переходный период от относительно гуманистического феодализма к феодализму предельно дегуманизированному (то есть нацизму). Но эти группы марксистов никогда развернуто подобную позицию не декларировали. Георгий Петрович Щедровицкий — человек, безусловно, талантливый и глубоко знавший марксизм, намекал на то, что его ближайший друг и оппонент Александр Александрович Зиновьев считал, что Маркс относился к капитализму именно таким образом. Но сам Зиновьев ничего подобного публично не утверждал. Да, он на что-то намекал, но не более того.

Маркс же, подчеркну еще раз, никогда ни одного слова не говорил касательно того, что феодализм лучше капитализма. Но в «Коммунистическом манифесте» написано то, что написано. Другое дело, что, заявив о «ледяной воде эгоистического расчета», авторы манифеста далее утверждают: «Словом, эксплуатацию, прикрытую религиозными и политическими иллюзиями, она (буржуазия — С.К.) заменила эксплуатацией открытой, бесстыдной, прямой, черствой».

Для Маркса всё то, что в рамках феодализма обеспечивает неполноту отчуждения — это религиозные и политические иллюзии.

Для Маркса эти иллюзии лишь прикрывают эксплуатацию. И уже по одному этому Маркс предпочитает буржуазное устройство общества устройству феодальному.

Но более всего Маркс предпочитает буржуазное устройство феодальному потому, что буржуазное устройство для него является прологом к переходу от классовых обществ, которые все так или иначе отчуждают человека от его родовой сущности, к обществу коммунистическому, в котором это отчуждение можно не без труда преодолеть. А для Маркса главное — это преодоление отчуждения. Отчуждение для Маркса — то же самое, что для религиозного человека погибель. Преодоление отчуждения для Маркса — то же самое, что для религиозного человека спасение.

Но если отчуждение для Маркса — это погибель (а это несомненно так), то буржуазность — это предельная концентрация погибели, то есть зла. То, что следом за такой предельной концентрацией погибели должно идти спасение — это отдельный вопрос. По мне, так Маркс ошибся и в том, что буржуазность — это предельная концентрация погибели, и в том, что следом за такой предельной концентрацией неминуемо должно начаться спасение.

Маркс выступает тут и как человек своего времени (все гении тем не менее люди своего времени), и как наследник классического гуманизма, то есть гуманистического оптимизма, основанного на беспредельности веры в человека и человеческую историю. Вряд ли, пережив нацизм, Маркс сохранил бы такую веру. Хотя веру — пусть и другую — он, конечно, бы сохранил. Ну так и мы ее сохраняем. Но она у нас носит уже другой характер.

Здесь важно установить, что если буржуазия увеличивает концентрацию отчуждения, то она для Маркса — носитель погибели, то есть зла. Маркс — непримиримый враг капитализма как концентратора погибели.

Этим задается отношение Маркса к феодальному и буржуазному еврейству. Феодальное еврейство не может не быть еврейством субботы. Феодальный еврей — это еврей субботы. Отношение Маркса к такому еврею задается отношением Маркса к феодализму. Феодальный человек — это всегда человек религии. Феодальный еврей — человек иудаизма, хомо иудаистское. Феодальный француз — человек католицизма или протестантизма.

Следующая стадия отчуждения, она же для Маркса — стадия освобождения от религиозных иллюзий (так же, как видно по «Манифесту», от гуманистических иллюзий вообще), связана с переходом от феодализма к капитализму, то есть с буржуазной революцией.

Маркс понимал, что феодализм фактически навязал еврейству роль концентратора третируемых феодализмом буржуазных потенциалов, роль одного из важнейших сегментов притесняемой буржуазии, причем представители этого сегмента находятся под двойным гнетом — религиозным и социально-политическим. Соответственно, для Маркса буржуазная революция в странах, где феодализм, будучи, например, христианским, так сформировал враждебное ему феодальное еврейство, сделав его активным сегментом буржуазности, осуществляется при существенной роли этого самого дважды угнетаемого еврейства. В отличие от антисемитских конспирологов, Маркс не приравнивал силы буржуазной революции к еврейству. Он не сходил с ума, он понимал, что буржуазная революция порождается союзом достаточно многих сил. Но и Маркс, и Бауэр, и любой другой ревнитель освобождения от феодализма просто по факту принадлежности своему времени — времени этого самого освобождения, считали очевидным, что еврейство играло и не могло не играть важнейшей роли в буржуазной революции. Что его сделали концентратором буржуазности ненавидящие его феодалы. И что, став таковым, еврейство и двигало в определенном направлении революционный процесс, и заняло определенное место в постреволюционной буржуазной действительности.

Это является отправной точкой в рассуждениях Маркса о буржуазии как воплощении духа еврейства будней. Маркс приравнивает буржуазный дух, который ему глубоко враждебен, к духу еврейства будней, но не к еврейству как таковому. Маркс просто говорит о том, что евреи были загнаны в позицию, которая предписывала им презираемую феодалами буржуазность. Что они, оказавшись в этой позиции, заняли соответствующее место при переходе от феодализма к буржуазности. И что этот переход ознаменован появлением на сцене наряду с еврейством субботы еще и еврейства будней. Каково соотношение между этими двумя еврействами? Об этом Маркс не говорит. Но о том, что еврейства два, он говорит достаточно твердо. И столь же твердо он говорит о том, что еврейство будней прочнейшим образом связано с буржуазностью, а значит, и с концентрацией отчуждения.

Нужно быть очень сдвинутым на почве антисемитизма, чтобы эти построения Маркса назвать антисемитскими.

(Продолжение следует.)