Судьба гуманизма в XXI столетии

Перед тем как начать подробное изложение сведений, сообщаемых Зелинским и имеющих весьма важное значение для данного исследования, я обязан оговорить ряд обстоятельств, вне понимания которых сведения Зелинского и не понятны по существу, и не могут быть должным образом оценены современным российским читателем, не входящим в узкий круг особых любителей античности. Между тем, данное исследование ориентировано, конечно, не на этот узкий круг, хотя и не чурается его представителей.

Обстоятельство № 1 я только что обсудил с читателем, описав с предельно допустимой для данного исследования подробностью, кто такой Фаддей Францевич Зелинский. Приведенные мной биографические сведения говорят о том, что Фаддей Францевич:

а) не аналитик, пытающийся загнать исторический процесс в слишком узкое для него умозрительное русло. Надеюсь, мне, ищущему такое русло, причем его и только его, удастся избежать соблазна заузить русло сверх всякой меры. Но Фаддей Францевич в отличие от меня вообще такого русла не ищет;

б) не интеллектуал, занимающийся самыми общими философскими построениями. Фаддей Францевич — не Гегель с его философией истории, не Ницше, не Шопенгауэр и даже не Тойнби. Он высококомпетентный исследователь, занятый конкретной исторической тематикой;

в) не конспиролог, пытающийся найти в сложном историческом мировом процессе некий простейший общий знаменатель в виде еврейства, масонства, «постоянно гадящей англичанки», инопланетных происков, всеобъемлющих козней фактически всесильного сатаны, происка особо могучих семейств и т. п.

Фаддей Францевич — историк-профессионал, причем историк-профессионал высшей пробы, для которого нахождение в рамках профессии является залогом личного самоуважения и в каком-то смысле даже залогом верности собственной судьбе, миссии и так далее. Фаддей Францевич не будет ничего высасывать из пальца.

Обстоятельство № 2. Я буду знакомить читателя с выдержками из конкретной работы Ф. Ф. Зелинского «Религия эллинизма». Эта книга Зелинского была издана в Петрограде в издательстве Academia в 1922 году. В этом же году Зелинский покинул Советскую Россию. Зелинский посвятил эту свою работу отнюдь не истокам древнегреческой религиозности, а ее достаточно позднему этапу, этому самому «эллинизму».

Эллинизмом называют определенный период в истории Средиземноморской ойкумены, включающей в себя прилегающие к Средиземному морю страны Евразии и Африки, а также многочисленные острова и архипелаги. Этот период имеет четкие временные границы. Он начинается со смерти Александра Македонского в 323 году до н. э. и завершается падением эллинистического Египта в 30 году до н. э. На момент падения Египта во главе его стояли наследники Птолемея I, одного из диадохов Александра Македонского, которому, как и всем другим диадохам, то есть наследникам Александра, досталась определенная часть мировой империи, созданной самим Македонским и разделенной между диадохами сразу же после смерти создателя этой, весьма неустойчивой предшественницы великого Древнего Рима.

Итак, эллинизм длится с 323 года до н. э. по 30 год до н. э. То есть чуть менее трех веков. В этом исследовании мы всегда стремились прорваться к предельной древности как к истоку того, что нас интересует. Но одновременно мы обсуждали и самые разные периоды мировой истории. Можно было бы считать, что в данном случае мы занимаемся тем же самым и нащупываем теперь в относительно позднем эллинистическом периоде некую нить, тянущуюся из глубокой древности. Мы ведь нащупывали ее, обсуждая Гете, матриархатный нацизм или ту же алхимию. Так что не было бы ничего странного в том, что теперь мы таким же образом нащупываем интересующую нас нить внутри эллинистического периода. Но это и так, и не так. Потому что Зелинский, сосредоточившись на эллинизме, в котором он не без оснований видит одного из предтеч волнующего его душу христианства, с определенного момента своего исследования, что называется, выпрыгивает из эллинизма в глубочайшую древность, и именно с этой частью исследования я намерен подробно ознакомить читателя.

Обстоятельство № 3, в отличие от двух первых обстоятельств, не носит общего характера. Оно представляет собой необходимую историческую справку.

Мессения, которую обсуждает Зелинский и которая никак не находится в фокусе внимания читателя, не сконцентрированного на античной истории, расположена на юго-западе Пелопоннеса. Предания гласят, что в древнейшее время она была заселена лелегами, одной из древних народностей, обитавших на Пелопоннесе наряду с обсужденными нами пеласгами.

Гомер упоминает Мессению в XI песне «Илиады», давая слово старцу Нестору, именуемому «конником геренским». Нестор не доволен поведением Ахилла. Он сетует на то, что к старости лишился той силы, «какая, бывало, кипела в гибких сих членах». Он повествует о своей молодости, о том, как он отбил свое стадо у похитителя, и сколько именно было захвачено добычи. А также о том, как он пригнал похищенное стадо в город Пилос, являвшийся древней столицей Мессении. А также о судьбе Пилоса, о том, как он страдал от Геракла. А также о справедливости, с которой была разделена между жителями его тогдашняя добыча, о принесенных богам жертвах, о своих подвигах.

«Некогда был я таков», — говорит Нестор, скорбя о том, что дожил до старости.

При вторжении дорийцев в Мессению были уничтожены крупные центры мессенской культуры микенского периода. Один из них — дворец в древней столице Мессении Пилосе. Но если вторжение дорийцев в Спарту, именуемую также Лаокоонией или Лакедемоном привело к порабощению додорийского (ахейского) населения, то в Мессении дорийская оккупация имела более мягкий характер и основывалась на смешении ахейцев и дорийцев.

Кстати, Нестор в приведеннойх мной XI песне говорит о рейде Геракла против Пилоса. Это и есть дорийское вторжение в Мессению. Но нас интересует в данном случае не ахейско-дорийская часть мессенской истории, а так называемые мессенские войны. Речь идет о трех Мессенских войнах. Последняя была скорее восстанием местного мессенского населения против спартанских захватчиков. По свидетельству древних историков Первая Мессенская война длилась 19 лет (с 742 по 724 год до н. э.). Войско спартанцев возглавил царь Полидор. Мессенцы долго сопротивлялись (под конец в районе, пограничном с Аркадией). Но, наконец, были разгромлены, и Мессения подчинилась Спарте. Часть мессенской аристократии эмигрировала в Аркадию. А часть отправилась искать утешения в южной Италии, в так называемой Великой Греции. Чаще всего с этой частью эмигрантов связывают город Регий, находящийся на самом юге Италии, вблизи от сицилийского города Мессана, название которого говорит само за себя.

Вторая Мессенская война была восстанием жителей Мессении против спартанских завоевателей. Восстание произошло в 645 году до н. э. Войска восставших возглавил герой мессенского сопротивления Аристомен, проявивший необыкновенное мужество и отказавшийся принять на себя титул царя Мессении, что ему было предложено восставшими. Аристомен, заключивший во время борьбы со Спартой договор с рядом городов Аркадии и нанесший спартанцам вначале несколько поражений, столкнувшись с объединенными силами всей Спарты и ряда поддержавших ее греческих полисов, пытался собрать новую армию, обратился за помощью к населению острова Родоса, однако поддержки не получил. Спартанцы разбили мессенян и еще больше закабалили их, превратив в илотов, сословие, находящееся в полурабском состоянии. Часть мессенян эмигрировала в Сицилию, основав эту самую Мессану (современная Мессена). Аристомен был похоронен со всеми почестями на Родосе.

Третья Мессенская война началась в 465 году до н. э. и закончилась где-то между 458 и 455 годом до н. э. Она, по сути, была объединенным восстанием спартанских и мессенских илотов. Восстание началось после сильного землетрясения в Спарте. Илоты подняли восстание в самой Спарте, но были вынуждены отступить от нее в Мессению и укрепились на горе Итома. Там они выдержали десятилетнюю осаду.

Вскоре после Третьей Мессенской войны началась Пелопоннесская война — война между Делосским союзом, возглавляемым Афинами, и Пелопоннесским союзом, возглавляемым Спартой. Война длилась с 431 по 404 год до н. э. и закончилась поражением Афин.

Во время Второй Мессенской войны большую роль играл мессенский жрец Феокл, который вдохновлял мессенцев, давал важные советы их вождю Аристомену... Впрочем, более подробное обсуждение всего, что связано с этими советами и их неисполнением Аристоменом (потерей Аристоменом своего щита, поисками этого щита и так далее), увело бы нас слишком далеко в сторону. Поэтому я ограничиваюсь, обсуждая третье обстоятельство, приведенными сведениями о ходе трех войн между Мессенами и Спартой, и передаю слово Зелинскому. Который в своей работе «Религия эллинизма» пишет следующее:

«В последние дни героической борьбы мессенцев со спартанцами за свою независимость прорицатель Феокл, узнав по известным приметам, что их гибель неминуема, счел за лучшее открыть божью волю также и народному вождю Аристомену».

Раз речь идет об Аристомене, то Зелинский здесь рассматривает Вторую Мессенскую войну. Сделав эту «пометку на полях», продолжаю цитировать Зелинского:

«Дело в том, что у последнего имелся талисман, «уничтожение которого навеки похоронило бы Мессению, между тем как его сохранение, согласно оракулу Пандионова сына Лика (родоначальника Ликомидов, замечу между скобок), было залогом ее возрождения в далеком будущем».

Тут опять необходимы сведения, позволяющие читателю следить за логикой изложения, не расшифровывая того, что для Зелинского являлось азбучными сведениями, а для читателя — криптограммами на темы древней истории.

Зелинский упоминает некоего «Пандионова сына Лика». Лик, он же Λύκος, то есть волк, — известный персонаж древнегреческой мифологии. Он сын Пандиона, сына первого царя Афин Кекропса. То есть он внук Кекропса, которого мы обсуждали. С Кекропсом всё обстоит непросто, ибо имеет место так называемая дупликация образов героев аттической мифологии. О дупликации в различных мифологиях писали многие выдающиеся исследователи мифов, в том числе К. Леви-Стросс, А. Лорд, В. Я. Пропп. Для нас здесь важно то, что дупликация — это всегда в том числе и удвоение (идет ли речь о генах или структуре мифов). В нашем случае удваивается (или раздваивается, что в данном случае то же самое) Кекропс. На месте одного Кекропса возникает два Кекропса с разными биографиями, одинаково являющимися основателями Афин. Один древний Кекропс — это автохтон со змеиным туловищем вместо ног, рожденный аж самой богиней-матерью Геей (есть версии рождения этого Кекропса от других божеств). В любом случае, полузмей Кекропс явным образом является олицетворением местного древнейшего населения Аттики, столицей которой являлась Кекропия (в более позднее время получившая название Афины).

Итак, дупликация в данном случае состоит в том, что кроме этого древнейшего Кекропса есть другой Керкопс, являющийся уже сыном того самого Эрехтея, сына Пандиона, он же Эрихтоний или Эрихфоний. Этот Эрехтей-Эрихтоний-Эрихфоний был в закрытом ларце передан в младенческом возрасте богиней Афиной дочерям Кекропса. Дочерям было запрещено смотреть в ларец, но они туда посмотрели и, увидев змееногого младенца, сошли с ума и покончили с собой. А Эрехтей-Эрихтоний-Эрихфоний был воспитан Афиной в ее храме. И в итоге стал царем Афин. Вне зависимости от того, какой из дублей Кекропса использован в мифе о Лике, этом сыне Пандиона и внуке Кекропса, этот самый Лик был изгнан из Афин отцом Тесея царем Эгеем. Будучи изгнанным, Лик прибыл не куда-нибудь, а в Мессению, в ее древнюю столицу Арену. Эта Арена была основана царем Мессении Афареем, который принял у себя в Мессении и Нелея, отца Нестора, построившего город Пилос, и Лика, сына Пандиона, который установил в городе Андания (его относят и к Аркадии, и к Мессении) таинства Великих богинь. Потомки Лика называются ликомидами. Мифические ликомиды переплетаются с историческими. Считается, что исторический Ликомид, основатель исторического же рода Ликомидов, находился в особо прочных отношениях с Аркадией и ее древним центром Мантинеей. Что он стремился объединить аркадские города, дабы придать особую силу Аркадии и ратовал за построение общеаркадской столицы Мегаполя.

Исторические и мифические ликомиды тесно переплетены, хотя, разумеется, ни о каком прямом совпадении между ними речи быть не может. Хотя, впрочем, в одном важнейшем для нас обстоятельстве можно говорить и об этом совпадении. Потому что хоть с позиции чистого мифа, хоть с позиции историко-мифической (а древняя история вся неразрывно связана с мифом), Лик и Ликомиды — это жрецы мистерий Великих богинь.

Так что же пишет о них Зелинский? Уже оговорив, что единственная возможность неокончательного уничтожения Мессении, единственная возможность ее дальнейшего восстановления по прорицанию жреца Феокла, состоит в том, чтобы сохранить находящийся у Аристомена талисман, сообщив также, что таково мнение не только Феокла, но и оракула Лика, то есть всей коллегии жрецов-ликоменов, Зелинский далее сообщает:

«Аристомен внял голосу прорицателя: прокравшись на вершину Итомы, родной горы мессенцев, бывшей тогда уже во власти врагов, он зарыл талисман, помолившись Зевсу Итомату и прочим богам, чтобы они сохранили доверенный им клад и не дозволили спартанцам уничтожить единственную надежду мессенцев на освобождение.

Это случилось около середины седьмого века. Вскоре затем последний оплот мессенцев пал; наступили для ее жителей три столетия порабощения. Но вот, около середины четвертого века, и звезда спартанцев померкла, к мессенцам явился освободитель в лице Эпаминонда».

Вновь необходимо перевести текст Зелинского с языка знатоков древней истории на язык не имеющего к ней особого интереса современного российского читателя. Эпаминонд (410–362 гг. до н. э.) — военный и политический деятель Древней Греции, возглавивший борьбу Фив против Спарты, создавший Беотийский союз, изгнавший спартанцев из Фив и возвысивший Фивы. Разгромив непобедимых спартанцев в битве при Левктрах (371 год до н. э.), Эпаминонд применил против спартанцев новую тактику так называемого косого клина. Впервые фиванцы выстроились не параллельно спартанцам, а под углом, усилив свой левый фланг, развернув на левом фланге фалангу не в 8–12 рядов, а в 50 рядов, сосредоточив на этом фланге свой военный элитный отряд в 300 человек, именуемый «священный отряд», состоявший из воинов, давших клятву победить или умереть, но не отступать.

Эпаминонд, по сути, сокрушил могущество Спарты, развалил возглавляемый ею Пелопоннесский союз, от которого отделилась Аркадия, основал Мегалополь в Аркадии и, что для нас главное, вернул независимость Мессении, порабощенной спартанцами в VII веке до н. э.

Вновь слово Зелинскому: «Была основана новая столица освобожденной страны, Мессена; а вождю, которому было поручено Эпаминондом восстановление мессенского государства — это был Эпитель, родом аргосец, — явился во сне незнакомый муж, предложивший ему отправиться на Итому и, найдя растущие рядом тис и мирт, разрыть землю между ними. Эпитель повиновался и принес Эпаминонду найденную на указанном месте старинную гидрию; вскрыв ее, они нашли в ней записанный на оловянных дощечках устав таинств Великих Богинь. — Это и был талисман Аристомена».

Далее Зелинский пишет: «Я воспроизвел местами буквально сохраненную Павсанием легенду о возрождении мессенских таинств; полагаю, что мне нечего учить моих читателей как следует обращаться с сакральной легендой вообще и с легендами о «найденной книге» в частности. Но то, о чем придется говорить теперь, уже не легенда, а история.

Древнейшей столицей Мессении до ее порабощения была Андания; здесь, значит, и следовало учредить возрожденные таинства, причем можно было поставить этот оскудевший городок в такие же отношения к новой столице Мессене, в каких Элевсин находился к Афинам».

В древности отношения между Элевсином и Афинами были примерно такими, каковы они сегодня между столицей Ирана Тегераном и городом Кумом. Тегеран — столица государства и средоточие, так сказать, экзотерической жизни страны. А Кум — это столица нынешнего жречества Ирана, оно же — иранская современная теократия, оно же — муллократия. Элевсин древности — это жреческая эзотерическая столица, где отправляется культ в виде элевсинских мистерий. Афины — экзотерическая столица, где кипит обычная, а не мистериальная жизнь. Дав это пояснение, вновь цитирую Зелинского: «Само же возобновление таинств надлежало поручить сведущему человеку — конечно, из жреческой коллегии элевсинского культа. Такового нашли в лице некоего Мефапа (Methapos), родом Ликомида — опять, прошу заметить, Ликомида. Это была интересная во многих отношениях личность, настоящий апостол мистических культов. Как Ликомид, он был руководителем своего родного культа Великой Богини-Земли; но в то же время он был также чем-то вроде дадуха в элевсинских таинствах».

Вновь необходимо пояснение.

Дадух — это факелоносец, носильщик факела, один из четырех служителей в элевсинских мистериях, посвященных богине плодородия Деметре и ее дочери Персефоне, похищенной богом смерти Аидом. Главный жрец — иерофант. Второй верховный жрец — дадух. Дадух пел во время празднеств хвалебную песню Деметре и Персефоне. Рядом с дадухом стояла иерофантида, верховная жрица Деметры Элевсинской. Зелинский здесь утверждает, что у Ликомида, которому было поручено восстановление некоего мессенского культа Великой богини земли, был свой культ, не вполне совпадающий с элевсинским. Но что одновременно этот Ликомид, которого звали Мефап и который был настоящим апостолом мистических культов, был еще и дадухом-факелоносцем в элевсинских мистериях, то есть очень высокой фигурой в этих мистериях. Которые для Мефапа, тем не менее, не были чем-то основным. Что же было основным для Мефапа? Вновь слово Зелинскому, утверждающему, что Мефап (цитирую): «Как опытный в мистических культах богослов <...> был приглашен фиванцами в эпоху Эпаминонда руководить реформой их культа Кабиров в связи с перестройкой посвященного этим божествам загородного храма».

Ну вот мы снова вышли на тот же культ кабиров, который обсудили в связи с Вольтером. И на его особое значение, подчеркиваемое Вольтером, не являющимся специалистом по древним религиям. Вот что говорит об этом культе Зелинский, являющийся именно таким специалистом, причем очень осведомленным и предельно объективным: «Несколько слов об этом культе, о котором у нас до сих пор не было речи. Основанный некогда финикийскими пловцами на острове Лемносе, он перекинулся на соседние острова и нашел со временем свой центр на Самофракии; всё же, во время греческой независимости эти «самофракийские мистерии» влачили довольно темное существование, и только после Александра Великого расцвели, заняв место рядом с элевсинскими и орфическими таинствами. Греция их чуждалась, очевидно, ввиду их семитического происхождения, о котором свидетельствовало и имя почитаемых в них богов (Kabirim — «Великие» боги); приняли их, быть может, по той же причине Фивы, приписывающие свое основание финикийскому выходцу Кадму. Здесь еще в VI в. был основан храм Кабиров, тот самый, перестройка которого в IV в. дала повод к миссии Мефапа».

Ну и как же после этого относиться к фракийской, то есть индоарийской версии Вольтера и его поклонников? Зелинский прямо говорит о финикийском следе во всем, что касается кабиров. То есть повторяет Геродота. Но про Геродота можно еще сказать, что его историчность слишком мифична для того, чтобы быть полностью объективной. Но про Зелинского же так сказать нельзя. То, что Зелинский тянет нитку кабирианства от семитской Финикии, а не от досемитских и доиндоевропейских пеласгов, как Геродот, ничего по сути не меняет. Потому что Финикия и пеласгианство сильно связаны. Кроме того, следить нам сейчас надо за общей логикой Зелинского, стремящегося соединить свои эллинистические исследования с рассмотрением наидревнейшей религиозности.

Мы только начали обсуждать построения Зелинского. Нам предстоит заниматься этим достаточно долго. Но заверяю читателя, что полученный результат оправдает ту подробность, с которой здесь цитируется и обсуждается «Религия эллинизма» Зелинского.

(Продолжение следует.)