За пять минут до полуночи — сделать выбор

Филолог Дмитрий Ивинский удивительно просто сформулировал главное свойство настоящего искусства: оно лишено имитации, всякого «как бы». Мир меняется, но только такого рода искусство отвечает потребности человека в нем сориентироваться.

Пьеса Сергея Кургиняна «Крот» без «как бы» показала литературоведу тот период исторического времени, когда решалась судьба СССР. Ощущение чего-то зловещего, сохранявшуюся до последнего момента надежду, что ситуация в стране исправится к лучшему, и ее трагическое разрешение.

Корр.: Дмитрий Павлович, что впечатлило Вас в спектакле?

Дмитрий Ивинский: Я скажу так: первое, что потрясает, — это сыгранность всей труппы. Я не заметил ни одного лишнего движения. Всё, что происходило на сцене, вплоть до мелких деталей, абсолютно сыграно, абсолютно необходимо, все ружья, заявленные в начале, стреляют потом. Это само по себе производит ошеломляющее впечатление. Это первое.

Второе, это то, что пока я это смотрел, я пытался как-то соотносить спектакль с собственными воспоминаниями о перестроечном времени, о том, что происходило тогда. И должен сказать, что по крайней мере одно переживание мне показалось схожим из тех, что я получил: ощущение чего-то невероятно странного, зловещего. И в каком-то смысле неотвратимого или почти неотвратимого. В годы перестройки я по молодости был настроен более оптимистично, и мне казалось, что и советская система надломилась изнутри и во многом себя исчерпала, и то, что приходило тогда на смену этой системе, оставляло вроде возможность надеяться.

Но вместе с системой ломался мир, к которому я принадлежал. И это — нечто другое. Смену политической власти можно было бы пережить, я не принадлежал к числу тех, кто переживал бы по поводу отсутствия господ Черненко, Брежнева или кого-нибудь еще. Но было совершенно понятно, уже к концу 1989 — началу 1990 года, что вместе с Черненко и Брежневым уходит что-то еще. И это уходящее, во-первых, больше не вернется, а во-вторых, не описывается в категориях «добро», «зло» или подобных. В каждой эпохе хватает всего. Но дело в том, что пока не произошел некий окончательный надлом в судьбе Советского Союза, какая-то надежда на благоприятное развитие событий, что что-то еще можно выправить, от чего-то откреститься, что-то изменить и преобразовать — была. А фундаментальный сдвиг в конце 1989 — начале 1990 года показал, что ничего после разрушения СССР не останется. Это с одной стороны.

А с другой стороны, не осталось-то оно ничего не осталось, а время — живет. Обретая помимо очевидных, забавных или отвратительных черт — их хватало — всё более и более идеальное воплощение. И это идеальное содержание навсегда ушедшего времени, по-видимому, остается. Может быть, навсегда, я не знаю. Но оно как бы усиливается, несмотря ни на что. И в самых разных контекстах существования, у самых разных людей я неожиданно для себя все чаще и чаще замечаю, что никто, или мало кто, может это идеальное содержание прошлого игнорировать.

Спектакль напомнил мне именно об этой ситуации и кое-что в ней объяснил.

Корр.: Это, наверное, все же светлая сторона. То, что в конечном счете дает надежду. А как Вы оцениваете показанное в спектакле зло, погубившее СССР?

Дмитрий Ивинский: Я хотел бы сказать о том, что связано с темой советского поэта Евтушенко и так далее, и тому подобное, — мне показалась здесь интересной не резкость, с которой здесь эта тема интерпретирована, а то, что ей приписано по-настоящему серьезное значение. Ведь насколько я могу припомнить советскую эпоху, условно говоря, мои восьмидесятые, — я не встречал людей, которые всерьез относились бы к этому или нескольким подобным этому персонажам. Просто не встречал, может быть, я не с теми общался, я не знаю.

Но я не видел никогда людей, которые, так сказать, почитали «великого поэта» Евтушенко и его стихи или что-нибудь в этом роде. Все прекрасно понимали, ну кто-то знал точно, на уровне каких-то элитных игр, кто-то руководствовался интуицией, которая в таких случаях бывает безошибочна. А главное заключалось в том, что эти стихи трудно было взять в руки — это просто плохие стихи. И когда это определенным образом закачивалось в сферу общественного потребления «как бы культурки», то было ясно, что это «как бы культурка». Что это выстраивалась некоторая условная модель имитации чего-то более или менее серьезного, как бы значения поэта и поэзии в русской истории, «поэт в России больше, чем поэт» и всё прочее. Иллюзий не было, и сама тема соответствующим образом не рассматривалась как заслуживающая специального обсуждения.

Смотря спектакль «Крот», я впервые столкнулся с контекстом, генерализующим эту тему, в пределах которого она была оформлена и как серьезная и как зловещая, причем отнюдь не сводящаяся к играм какого-то партийного аппарата или чего-то еще. Это было показано как состояние духа, состояние души, как некоторое измерение очень глубокого человеческого падения. В котором отражаются все другие процессы, в том числе связанные с распадом страны.

Корр.: Как культуролог, что бы Вы сказали о жанре спектакля?

Дмитрий Ивинский: То, о чем бы я рискнул сказать по первому впечатлению, — это невероятное количество перекличек и с тематикой других спектаклей, и с тематикой книг, печатающихся в газетах Сергея Ервандовича Кургиняна. Я читал не всё, но даже читая не всё, я обнаружил переклички, многочисленные, и в результате возникает невероятное впечатление спаянности, потрясающей спаянности и цельности всего, что говорится в разных жанрах, в разных интонациях. В разных контекстах говорится одно и то же с разной степенью детализированности. И, в общем, возникает очень полная картина крайне сложного процесса, охватившего и политику, и культуру — словом, все уровни жизни общества, которое некогда именовалось советским.

Актуальность этого сложного процесса прежде всего в том, что один из внесценических персонажей еще не родился, еще есть время для выбора, а значит, и для борьбы. Вот это невероятно важно. Может быть, стрелки близятся к полуночи, к двенадцати, и все понимают, что они близятся. И все-таки, все-таки еще есть время для выбора! Вот это — первое.

И второе. Мне кажется, что если говорить об актуальности чего бы то ни было в культуре, то актуально то, что лишено специфического привкуса имитации, «как бы высказывания», «как бы игры», «как бы деятельности». Здесь всё всерьез, по-настоящему. А этого так мало, что именно это и важно.

Корр.: Спасибо, Дмитрий Павлович.