Берлин 1945 года

К концу 1944 года уже не оставалось никаких сомнений, что война фашистской Германией проиграна. Но кто именно из союзников первым войдет в Берлин — было неясно.

Красная Армия буквально продиралась через всю Восточную Европу, с тяжелейшими боями преодолевая не только многочисленные оборонительные рубежи, построенные немцами в каждой из стран, но и природные препятствия: многоводные реки, горы, бездорожье, весеннюю распутицу. Против наших войск отчаянно сражалось 214 германских дивизий.

А англо-американским войскам надо было пройти не только гораздо меньшее расстояние, но и двигались они (почти не встречая сопротивления!) по отличным европейским дорогам, где продолжали работать автозаправки, придорожные кафе, где для них в каждом городе давали балы и звучали оркестры. В середине апреля 1945 года американский радиообозреватель Джон Гровер заявил: «Западный фронт фактически уже не существует». Так это и было: против западных союзников воевали 60 германских дивизий сокращенного состава, да и их то и дело немецкий Генштаб снимал с позиций и перебрасывал против наступавшей Красной Армии.

1 апреля 1945 года Черчилль направил письмо Рузвельту:

«Армии русских, несомненно, займут Австрию и вступят в Вену. Если они возьмут также и Берлин, не укрепится ли в их сознании неоправданное представление, что они внесли основной вклад в нашу общую победу? Не породит ли это у них такое настроение, которое создаст серьезные и непреодолимые трудности в будущем? Я считаю, что ввиду политического значения всего этого мы должны продвинуться в Германии как можно дальше на восток, и, если Берлин окажется в пределах нашей досягаемости, мы, конечно, должны взять его».

Это уже даже не лукавая политика — это подлость. Впрочем, более «благородный» (как считается) Рузвельт легко согласился на это предложение, и англо-американские армии нацелились на взятие немецкой столицы. И это несмотря на то, что нарушалась договоренность, достигнутая на Крымской конференции, о том, что советская зона оккупации проходит в 150 км западнее Берлина.

В эти дни войска западных союзников (включая и французскую армию генерала де Голля) уже вышли к Рейну и начали его форсировать. План заключался в том, чтобы овладеть Рурским промышленным районом, затем выйти на Эльбу и начать наступление на Берлин.

Советское командование прекрасно понимало ненадежность союзников и то, что есть большая вероятность их сепаратного сговора если и не с Гитлером, то с его военными с тем, чтобы сдать Берлин США и Англии.

Возможно, в том числе и поэтому из двух вариантов окончательного разгрома Германии — последовательного и неспешного уничтожения всех отдельных группировок врага, так сказать, последних щупалец, или удара прямо в мозговой центр Третьего рейха — был выбран второй вариант.

Но даже если отставить эту подлость союзников в сторону, с нацистской Германией надо было кончать как можно скорее, ведь каждый лишний день войны стоил громадных ресурсов, которые можно было бы использовать на восстановление разрушенной страны. Кроме того, весь советский народ с нетерпением ждал окончания войны, возвращения солдат с фронта, перехода к мирной жизни.

Но и это не все. Не будем забывать, что время работало на немцев, и нельзя было исключать вероятности создания «чудо-оружия», о котором германские пропагандисты заявляли ежедневно и ежечасно. Существовали и другие причины, и не все они рассекречены до сих пор.

Поэтому и был выбран план удара на Берлин, несмотря на его очевидность и предсказуемость для противника. Впрочем, опыта и нетривиальности мышления советскому Генеральному штабу было не занимать — даже сами немецкие генералы признавались, что русские к концу войны их практически всегда переигрывали. Врага надо обманывать всегда, так что военная хитрость (и не одна) была предусмотрена. Просто в данном случае эта хитрость заключалась не в изменении направления главного удара (что тут изменишь — Берлин он и есть Берлин), а в продуманной подготовке операции, чтобы сделать наступление максимально неожиданным для противника. И как оказалось, придуманы были такие виртуозные хитрости, что вроде бы очевидное раз за разом оборачивалось для германских войск сокрушительными ошибками.

По совпадению, в тот же день, 1 апреля, когда Рузвельт читал письмо Черчилля, Сталин собрал в Кремле маршалов Жукова и Конева и задал все тот же вопрос: «Так кто будет брать Берлин?»

Нет, Сталин не сомневался, что брать немецкую столицу будет Красная Армия. Вопрос был предельно конкретным, и касался лишь того, какой именно фронт — 1-й Белорусский фронт, которым командовал Жуков, или 1-й Украинский, которым командовал Конев, — будет штурмовать столицу Германии?

Оба маршала ответили, что их фронты готовы к взятию Берлина. Тогда Сталин провел на карте черту красным карандашом, разделив линией зоны ответственности двух фронтов. Но линия дошла не до Берлина, а до городка Люббен, что в 50 километрах к юго-востоку от Берлина. Фактически это было своего рода предложение о негласном соревновании между фронтами. Мол, до Люббена никакой самодеятельности, действовать точно по плану операции, а дальше — как получится.

На войне такое бывает, даже в самые ответственные моменты, — этому есть масса исторических примеров. Вот и Жуков с Коневым тоже конкурировали друг с другом, изо всех сил пытаясь первыми ворваться в Берлин. Порой доходило до того, что негласное соревнование превращалось в гласное. Так, в одном из приказов конца апреля Конев прямо требует от командующих 3-й и 4-й танковыми армиями своего фронта Рыбалко и Лелюшенко:

«Войска маршала Жукова в 10 км от восточной окраины Берлина. Приказываю обязательно сегодня ночью ворваться в Берлин первыми».

Впрочем, не отставал от него и Жуков. 20 апреля он вдруг обнаружил, что части 1-го Украинского фронта продвигаются успешнее, чем его войска, и могут войти в город первыми. Тогда Жуков отдает командующему 2-й танковой армией С. Богданову приказ:

«Пошлите от каждого корпуса по одной лучшей бригаде в Берлин и поставьте им задачу не позднее 4 часов утра 21 апреля любой ценой прорваться на окраину Берлина и немедля донести для доклада т. Сталину и объявления в прессе».

Надо сказать, что в Берлинской операции участвовал, кроме фронтов Жукова и Конева, и 2-й Белорусский фронт маршала К. К. Рокоссовского. Но если войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов должны были перейти в наступление одновременно утром 16 апреля, то 2-й Белорусский фронт должен был начать наступление 20 апреля, то есть на 4 дня позже.

Это было связано с тем, что фронту Рокоссовского еще предстояло передислоцироваться из Восточной Пруссии, где он только что закончил Восточно-Померанскую операцию и уничтожил крупную немецкую группировку. Можно себе представить, каких трудов, сил и нервов стоило за 10 дней перебросить 4 общевойсковые армии на 350 километров на рубеж реки Одер. Не хватало вагонов и паровозов, были разрушены железнодорожные пути, поэтому перевозки осуществлялись автотранспортом. И все равно часть пути войскам пришлось идти пешком.

«Это был сложный маневр войск целого фронта, — коротко и просто написал Рокоссовский в своих воспоминаниях,— подобного которому не было на протяжении всей Великой Отечественной войны».

Таким образом, для удара по немецкой столице были сосредоточены невероятные по количеству и мощи силы.

Кроме трех фронтов, в операции принимали участие Днепровская военная флотилия, часть сил Балтийского флота, 1-я и 2-я армии Войска Польского. Всего наступавшие на Берлин войска насчитывали свыше двух миллионов человек, около 42 тысяч орудий и минометов, 6250 танков и самоходных артиллерийских установок, 7,5 тысячи боевых самолетов.

Но и немцы стянули для защиты Берлина огромные силы.

Берлинское направление оборонял одерско-нейсенский рубеж глубиной 20–40 километров, имевший три оборонительные полосы, и Берлинский оборонительный район, состоявший из трех кольцевых обводов — внешнего, внутреннего и городского. Всего вместе с Берлином глубина обороны достигала 100 километров, при этом она пересекалась многочисленными каналами и реками, служившими серьезными препятствиями для техники.

Всего же берлинское направление обороняли 48 пехотных, шесть танковых и девять моторизованных дивизий, в том числе подразделения полиции, пожарных, фольксштурма. Всего германские части и соединения насчитывали один миллион человек, 10 с половиной тысяч орудий и минометов, 1,5 тысячи танков и штурмовых орудий. С воздуха наземные войска прикрывали 3,3 тысячи боевых самолетов.

В целом германская группировка была укомплектована людьми и бронетехникой, снабжена боеприпасами, опиралась на систему укреплений в удобной для обороны местности и была прикрыта довольно плотным «зонтиком» берлинской системы ПВО. Имелся некоторый дефицит горючего, но критическим его назвать было нельзя.

Кроме того, главный козырь сухопутных боев середины ХХ века — танки и самоходные орудия — в германском варианте второй половины войны был лучше приспособлен именно для оборонительных боев.

Конечно, советские войска превосходили по численности и вооружению силы вермахта. Но немцы имели весомые шансы на отражение советского наступления. И если бы им это удалось, они могли бы получить вполне реальные дипломатические козыри в переговорах, которые уже вели с Вашингтоном и Лондоном. И тогда Германия могла бы обрести столь желаемый ею вариант — завершение войны не безоговорочной капитуляцией (как в Первую мировую), а подписание мирного договора на тех или иных условиях.

Германская разведка достаточно точно определила место нанесения главных ударов советских войск. Что неудивительно — подготовку таких гигантских масштабов скрыть невозможно. Непрерывные вереницы железнодорожных эшелонов с боеприпасами, идущих по нашпигованной германской агентурой местности, не спрячешь.

В будущей операции было несколько критических точек: во-первых, трудность преодоления укрепленных рубежей и оборонительных полос (одни Зееловские высоты чего стоили), во-вторых, необходимость нейтрализации оперативных резервов, которые достаточно быстро противник мог перебросить на угрожаемое направление, и, наконец, само сражение за гигантский город с многочисленными крепкими зданиями, каналами и разветвленной системой подземных коммуникаций.

В каждой из этих точек можно было крепко застрять и умыться кровью, истратив боезапас артиллерии, на пополнение которого потребовалось бы не меньше месяца.

И для каждой из них надо было придумать хитрость по ее преодолению, свой «фехтовальный прием», да еще и с учетом бесспорного мастерства искушенного противника.

Для первой критической точки, взлома оборонительных рубежей, решили не задействовать главные силы — этот взлом должно было обеспечить гибкое применение мощнейшей артиллерийской группировки во взаимодействии с относительно небольшими передовыми штурмовыми отрядами, в числе которых были и пресловутые штрафные роты и батальоны.

Надо отметить, что вопреки мифам, штрафные подразделения вовсе не были полубезоружным стадом, которых с саперными лопатками отправляли на немецкие пулеметы. Да еще к концу войны их численность сильно поубавилась. И вовсе не потому, что большинство штрафников погибло, — нет, гораздо меньше стало проявлений трусости, недисциплинированности, нарушений приказов, за что в основном и отправляли в штрафбаты.

Каждое из этих штурмовых подразделений получило усиление такого уровня, что даже в современных условиях могло бы выполнить боевую задачу. Например, в 8-й гвардейской армии каждая из штурмовых рот была усилена взводом саперов и батареей самоходок, а по заявкам командиров рот работали полк 120-мм минометов, полк 76-мм пушек и дивизион реактивных установок. То есть в боевых порядках роты находилось больше саперов, самоходчиков и артиллерийских корректировщиков, чем самих «штурмовиков»! А об огневой мощи такой «мелкой тактической группы» даже подумать страшно.

Но и задачей таких отрядов было вовсе не «взломать оборону противника и умереть», а только вскрыть его возможную попытку отойти на вторую линию, чтобы избежать уничтожающего огня советской артиллерии.

Здесь надо еще раз напомнить — немцы могли выиграть оборонительное сражение, если бы в нужный момент ушли из-под артиллерийского удара. Такой прием немецких войск уже был известен советским командирам по предыдущим сражениям. А сконцентрированная с плотностью до 240 стволов на один километр артиллерия, этот ужасающий «бог войны», растратила бы боеприпасы ударом по пустому месту.

Итак, 13 апреля под грохот артиллерийских залпов штурмовые отряды пошли вперед. Когда огонь артиллерии затих, началась ответная стрельба с немецкой стороны, ожидавшей массированного наступления русских. Бои длились двое суток, а затем вдруг прекратились. Мало того, что к этому времени советской разведкой оказались вскрыты и отмечены огневые точки и вся система огня, — хуже всего для немцев оказалось то, что на ликвидацию возможного прорыва они двинули резервные дивизии.

Между тем русские почему-то еще двое суток не возобновляли наступления.

Вот в этом и заключалась главная хитрость советского командования, позволившая полностью заблокировать мощные немецкие резервы и преодолеть вторую критическую точку Берлинской операции.

Решение было столь же гениальным, насколько и простым. Маршал Жуков вынудил немцев поступить так, что они «самопарализовались», запутавшись в собственных конечностях.

Было запланировано не одно, а два наступления с паузой между ними. Продвижение 13 и 14 апреля передовых штурмовых батальонов, сопровождавшееся серьезной артподдержкой, немецкое командование посчитало началом наступления, дав команду своим танковым и механизированным дивизиям двигаться к передовой. Однако не успели танковые и панцергренадерские дивизии, до того находившиеся вне зоны досягаемости артиллерийского огня наступающих, доехать до передовой, как внезапно там все стихло. Посчитав, что наступление отражено, командование группы армий «Висла» отправило танковые резервы назад. Развернуть на 180 градусов несколько сотен танков и грузовиков — это крайне непростая задача. На дорогах возникли страшные пробки, походные порядки частей превратились в бедлам, управление пришло в состояние, близкое к параличу.

И вот в этот момент, 16 апреля, начался главный удар советских войск. И резервные дивизии вновь надо было вернуть к передовой. А как это сделать, если новые распоряжения противоречат старым, а те, в свою очередь, противоречат предыдущим? Нетрудно себе представить, какой хаос воцарился в глубине немецкой обороны!

Итак, 16 апреля, в 5 часов утра, еще до рассвета, артподготовку начал 1-й Белорусский фронт. Более 10 тысяч стволов 25 минут смешивали с землей первую линию обороны противника, затем удар был перенесен в глубину. Включив 140 мощных прожекторов для ослепления и деморализации противника, пехота и танки ударной группировки двинулись в наступление. Войскам фронта двое суток пришлось последовательно прорывать глубоко эшелонированную оборону. К исходу 17 апреля самый сложный участок, Зееловские высоты, был взят, а 19 апреля была прорвана третья полоса одерского рубежа обороны. Перед глазами наших солдат был Берлин.

В то же утро 16 апреля войска 1-го Украинского фронта начали наступление на своем участке шириной почти в 400 километров. Конев перед артподготовкой приказал поставить дымовую завесу для обеспечения переправы через реку Нейсе. За первые два часа наступления было поставлено 133 переправы, так что две гвардейские танковые армии Рыбалко и Лелюшенко уже к утру следующего дня форсировали реку, а к концу дня 17 апреля дошли до реки Шпрее и сходу начали переправляться через нее.

К 20 апреля оба советских фронта обстреливали Берлин огнем артиллерии. За это время войска 2-го Белорусского фронта маршала Рокоссовского форсировали Одер и, прорвав оборону противника, прочно сковали 3-ю немецкую танковую армию, лишив ее возможности нанести контрудар с севера по советским войскам, окружавшим Берлин.

А 21 апреля началась третья критическая точка операции — штурм огромного города с многомиллионным населением. Не так давно советские войска завершили штурм Будапешта, в котором оборонялась мощная группировка немецких и венгерских войск. Памятен был и опыт Сталинграда. Городские бои чрезвычайно сложны, трудноуправляемы и кровавы. Их всегда старались избегать, вынуждая противника оставлять полуокруженные города. Но с Берлином был случай иной — немцы его не оставят, за него будут драться до последней возможности.

Решить эту проблему можно было только одним способом — не впустить немецкие войска в Берлин, уничтожить их «в поле». Поэтому рывок к столице Третьего рейха был спланирован так, что часть советских войск создавала вокруг Берлина внешнее кольцо, а другая часть вламывалась в городские кварталы.

Именно задачу создания внешнего кольца и выполнял фронт Рокоссовского. Бои по прорыву немецкой обороны на Одере длились двое суток. За это время немецкие резервы могли бы добраться на помощь к Берлину. Но они застряли на дорогах, дважды развернувшись взад-вперед.

В эти дни в журнале боевых действий 69-й советской армии появилась такая запись:

«Нашей авиаразведкой отмечено беспорядочное сплошное движение танков, автомашин и пехоты из районов северо-западнее Франкфурта в западном направлении».

Пожалуй, ключевыми словами здесь являются «беспорядочное» и «сплошное».

Когда 19 апреля советские войска обрушили немецкую оборону, масса германских резервов, парализованная предыдущими маневрами, была отброшена в густые леса юго-восточнее германской столицы. Они пытались прорваться к Берлину, но превращались в кровавое месиво под ударами советской артиллерии и авиации. Только 2-я воздушная армия произвела более 8,5 тысячи боевых вылетов против окруженных. Этот котел получил название «Хальбский», так как главную попытку прорыва из него немцы предприняли в районе городка Хальбе.

Потоки немецких войск были такими мощными, что один из полков 7-й гвардейской истребительно-противотанковой бригады только в одном бою израсходовал 652 снаряда и 9,5 тыс. патронов. Атаки немцев отбивались в том числе и трофейным оружием, шрапнельными выстрелами с близкой дистанции.

Немецкая пехота прорывалась плотными колоннами, стреляя по орудиям из фаустпатронов. Позиции советских подразделений зачастую оказывались маленькими островками в потоке прорывающихся немецких войск. При этом ранее сдавшиеся им в плен немцы вели себя «скромно» и даже следовали за советскими подразделениями, если им приходилось отходить.

Бои с окруженными продолжались до 29 апреля. Их трупы никто не считал, лишь позднее, когда начали сбор и захоронение тел, только возле Хальбе нашли и предали земле порядка 20 тыс. тел немецких солдат и офицеров.

В одном из докладов по итогам этих боев было написано:

«Обладая большими резервами живой силы и техники, командование 9-й (немецкой) армии могло бы при минимальных условиях организовать боевые порядки своих войск и добиваться успеха. Но здесь в тяжелых условиях ведения боя в окружении немецкая тактика потеряла свои достопримечательности и оказалась бессильной поднять дисциплину своих войск».

В итоге Берлин оказался практически без резервов. Город мог сопротивляться, но устоять уже не мог. Около 120 тысяч вооруженных людей, изрядную долю которых составляли фольксштурмисты, полицейские и пожарные, не сумели даже затянуть агонию на длительный срок. Берлин был взят всего за десять дней, несмотря на то, что его улицы были оборудованы специально сконструированными заграждениями, которые были не по зубам даже тяжелым советским гаубицам. Гигантские монстры железобетонных башен ПВО также не были взяты или разрушены — они капитулировали уже после сдачи берлинского гарнизона. Так они и стоят до сих пор на своих местах, являясь яркими символами гибели «тысячелетнего рейха».

Вечером 30 апреля над Рейхстагом был поднят красный флаг. В это время южнее Берлина еще шли бои с остатками войск, прорывавшихся из Хальбского котла на запад.

В ночь на 2 мая гарнизон Берлина капитулировал, утром началась массовая сдача в плен.

Мозг фашистского чудовища в последний раз содрогнулся и умер. И нанес ему этот смертельный удар советский солдат-победитель.

Один, без посторонних.