«Всплывающей нацистской подлодке нужен русский труп»

Радиопрограмма «Разговор с мудрецом» на радио «Звезда», ведущая Анна Шафран, 13 января 2023 года

Анна Шафран: Сергей Ервандович, есть новые концепции, которые очень активно двигают наши западные оппоненты: генная инженерия, искусственное зачатие, киборгизация, эвтаназия. Обозначен новый путь, который предлагает продвинутый Запад. На интуитивном уровне для русской культуры это звучит как что-то очень неприятное, вредное и неприглядное. Почему для нас при подобных разговорах вдруг всплывают аналогии с очень неприятными временами — в частности, с тем, что пережило человечество в годы Второй мировой войны, а там, на Западе, эта новая идеология находит почву для себя и довольно успешно продвигается, особенно если посмотреть на пример Канады? Там вообще чудовищные случаи стали происходить, когда уже рекламируют эвтаназию и тому подобное. Как можно сформулировать это наше цивилизационное различие?

Сергей Кургинян: Самое простое, что можно сказать: Гитлер возник не на пустом месте. Расовые теории и всё, что связано с определенным представлением о человеке, существовали до Гитлера, развивались они даже меньше в Германии, гораздо больше — в Великобритании, в Соединенных Штатах были тоже очень популярны.

Потом Гитлер их перехватил, резко усилил и занялся применением на практике. Тогда бо́льшая часть западного мира сказала: «Какой же он молодец! Какой наш ученик! Какой — как сказали бы сейчас — правильный пацан! Какой деятельный, как правильно всё воплощает на практике!» А меньшая часть мира сказала: «Он антигуманист, так нельзя» и так далее. Даже крайний антисемитизм Гитлера тоже воспринимался очень по-разному.

И то, что Рузвельт появился в это время в Соединенных Штатах, не было же абсолютно запрограммировано. Вполне могли появиться другие президенты, другие способы преодоления того жуткого кризиса в Соединенных Штатах. Это мог бы быть не Рузвельт, а любой, кроме Рузвельта, поддержал бы Гитлера.

Или Черчилль — мы же знаем, что были правительства, которые просто обожали Германию и хотели с ней сотрудничать. Но возник Черчилль, антигерманская линия (которая традиционно против континентальной Европы, против серьезного усиления позиции Германии), геополитические интересы оказались очень важны, и скрипя зубами было произнесено, что нацисты плохие. После чего с ними чуть-чуть повоевали.

Сразу же после того, как с ними повоевали, их всех стали забирать в Соединенные Штаты и Великобританию. Например, зверствовавших бандеровцев забрали в Великобританию и там стали пестовать. А, предположим, японских военных преступников или немецких военных преступников забирали Соединенные Штаты. Это была не мелочь. Организовавшиеся структуры (например, Всемирная антикоммунистическая лига и так далее) практически упаковали всех нацистов определенным способом в определенной матрице, и они вошли в американское общество. Я называю этот процесс конвергенцией нацизма и западного либерализма в западной цивилизации. Нацизм вошел в нее.

Это процесс, который редко отслеживают. Как считают все мои знакомые, в том числе в антинацистской Европе, Вернер фон Браун был ключевой фигурой, которая в послевоенное время раскручивала внутри Соединенных Штатов и НАТО нацистский процесс. Но таких значимых людей было немало. Скорцени очень легко вошел в элиту Запада и сказал, что он готов подготовить несколько элитных бригад, чтобы воевать с Советским Союзом. Принц Боргезе — один из апологетов нацизма — тоже оказался востребован, и следом за ним пошли очень-очень многие. Возникли специальные организации, такие как «сети Кейси» и так далее.

Это бесконечная тема, как именно проникал нацизм, какую силу он обрел, соединившись с Америкой и НАТО в целом, и как именно внутри всего этого старые традиции переплетались с новыми, возникали сверхновые, снимались какие-то «предрассудки». В Сан-Ремо (1946 год) было сказано об отмене крайнего антисемитизма, что это была конкретная ошибка Гитлера и что с евреями надо сотрудничать. Были разные подходы к этому вопросу: как вести себя с исламом и другими слагаемыми нового сплава, нового альянса, в чем, в сущности, его задача, куда он нацелен, какие старые западные традиции он должен повторить.

Должен обратить внимание на то, что борьба с коммунизмом тоже очень специфична. Каждый раз, когда понижаются акции коммунизма, поднимаются акции нацизма, они качаются всё время. Сделают антикоммунизм круче — опа! — уже нацизм на повестке дня во всей Европе. Там были очень смешные случаи, трагически смешные, я бы сказал.

В румынской «Железной гвардии» была такая вредная для ее лидеров — Николая Малаксы, Виорела Трифы и других — практика: фотографироваться на фоне еврейских детей, повешенных на крюк, освежеванных — со снятой кожей. Очень любили на таком фоне фотографироваться деятели румынской «Железной гвардии». Ну и что? Это не помешало одному из них стать архиепископом Детройтским и Мичиганским. Потом, правда, ему пришлось покинуть США. Они оказались желанными фигурами для американских президентов. Согласитесь, довольно интересная история.

Ну и где же доминанта? И как же там она рисовалась внутри всех этих слоев? Поэтому можно сделать вывод, что внутренний Запад, элита Запада, западное ядро власти всегда было ультра-нацистским. Оно временно противостояло нацизму в годы Второй мировой войны, да и то очень мягенько. Сразу же после этого было собрано назад, упаковано, освоено всё, что нацисты говорили, всё это начало развиваться, появились новые нацистские авторитеты, уже совсем оккультно ориентированные — Мигель Серрано, Савитри Деви и так далее. Это всё долгая история, которая в глазах общества выглядит совсем не так, как это было на самом деле.

Никакого антинацизма Запада не было, были лишь отдельные антинацистские политики и группы — рузвельтовские и другие. Мой отец был видным советским историком, а его друзья академиками-американистами — и хотя всё тогда было пронизано неким духом приличия, но за чаем они спокойно обсуждали, что Рузвельт всё же был убит.

История ползучей нацификации Европы во всех смыслах и аспектах очень серьезна, и огромная часть этой истории — нынешняя Украина.

Анна Шафран: Сергей Ервандович, тогда получается, что все эти эксперименты с дизайнерским эмбрионом, потом эксперименты с человеком — разного рода его улучшение через сращивание с технологиями или через использование генных модификаций и дальше утилизация в виде эвтаназии, всё это на самом деле — та же самая теория, попытки внедрения которой мы уже пережили. То есть мы должны понимать, что сегодня предлагаемая картина мира нашими западными оппонентами — это 2.0 от той, что было тогда.

Сергей Кургинян: Конечно. Это новая редакция того, что уже происходило, что мы называем ужасами нацизма.

Так вот, об Украине. Всемирная антикоммунистическая лига, лига так называемых «борцов за демократию» — это всё кто? Это бандеровцы — Стецько и другие, их там много было. Люди, которые не только яростно ненавидят Россию, не только либерализм ненавидят люто — это смертельный враг — но и людей с консервативными ценностями, обычными, человеческими. У нас же сейчас то, что называется консерватизмом — это фактически ремейк западного либерализма первой половины XX века. Какие-то основные константы существования рода человеческого.

Но там есть и другое, гораздо более серьезное. Само отношение к роду человеческому. Всё это пронизано на Западе глубочайшим пессимизмом. Установка пессимизма по отношению ко всему, что связано с возможностями человека, — это очень древние вещи. «А что мне эта квинтэссенция праха?» — вопрошал принц Гамлет, перед этим перечисляя, какими замечательными свойствами обладает человек.

Я присутствовал на конфиденциальных беседах, где достаточно откровенно говорилось о том, что весь вид homo sapiens зашел в тупик, что он является сухой ветвью на древе эволюции, и что задача — эту ветвь уничтожить, и, может быть, тогда на замечательном древе эволюции вырастет что-нибудь новое.

Анна Шафран: А кто дал право так судить, интересно?

Сергей Кургинян: Это очень серьезный вопрос. Люди из высшей академической страты, если они теряют этический стержень — это страшные люди.

Наука сама по себе уничтожит человечество. Это ощущение всевластия и права с рациональной позиции относиться ко всему, отсутствие благоговения перед жизнью, отсутствие настоящего уважения к человеку, отсутствие понятия своей ограниченности в том, что касается научно-технического способа понимания всего и вся. Вот эта беспощадность эксперимента над чем угодно — это свойства западной науки и науки в целом, которые мы еще не доосознаем в их перспективе. Это очень жестокие свойства.

У великих ученых, по-настоящему великих, они уравновешиваются их благоговением перед жизнью.

Старшее поколение людей, с которыми я дружил, рассказывали о приезде Нильса Бора в Московский университет. Бор говорил: «Да я самым простым занимаюсь, что может быть. Подумаешь, атом, микрочастицы, а ведь есть биология, а еще есть психология, а есть такая наука, такая сфера, как история — там сам черт ногу сломит, это же всё так бесконечно сложно. Да куда же мы лезем?» — это говорил Бор, один из величайших физиков XX века. Необходима осторожность, понимание, что есть что-то, к чему нельзя прикасаться.

Вот это ощущение — «Осторожно! Осторожно, тут всё совсем не просто» — оно свойственно только великим людям первой половины XX века. На этом все остановилось. Эйнштейн не зря играл на скрипке, он не зря мечтал быть смотрителем маяка. Это были еще люди с той культурной традицией, которая сдерживала в узде научное безумие.

С тех пор прошло много времени. В науке возникло очень много опаснейших новых тенденций. Это уже новые поколения людей. Вот я всегда говорил, что экономика сама по себе — вещь полезная, ею надо заниматься, она очень много рассказывает о том, как регулировать человеческую жизнь. Она не должна только делать одного: она не должна ставить цели. Как только ей поручают ставить цели, она превращается в чудовище, в тупое деструктивное чудовище. Она переступает свои ограничения.

То же самое касается науки. Наука не имеет права ставить цели, она не имеет права посягать на то, чему она должна служить. Как только она перестает служить восхождению человека, как только она перестает благоговеть перед человеком и перед его возможностями, она превращается в монстра. Вдобавок, поскольку все эти отрасли-то научные всё более и более дробятся — химфизика, физхимия, биофизика, не буду перечислять далее, то уже никто в целом-то это чудовище собрать не может. Оно саморазвивается по своей внутренней логике, находящейся вне представления о какой-либо целостности.

И, наконец, ей ничего не стоит сейчас начать размышлять о том, не стоит ли уничтожить человека. А почему нет? А вот мы его уничтожим, на его место что-нибудь еще поставим, и так далее… Эти рассуждения заполняют современную жизнь. И они соединяются с некой практикой. Может быть, немногие представляют себе твердо, что геном человека расшифрован не совсем так, как это должно быть при полной расшифровке, и это еще дает человечеству какое-то время на существование, но когда он будет расшифрован полностью, произойдут самые страшные вещи.

Мы же должны за этим следить. Мы не можем, мы не имеем права не отвечать на этот вызов. Если уже насекомых можно применять для войны и делать какую-нибудь саранчу… ну буквально железную саранчу из Апокалипсиса…

Анна Шафран: Или голубей в качестве дронов.

Сергей Кургинян: Или голубей, или кого угодно еще. Если опыты, ограниченные только формальным запретом на время существования эмбриона, проводятся в сфере скрещивания человека со свиньей или с обезьяной, и эти скрещивания уже удаются, если упорно говорится о том, что работа с геномом может совершить какие-то невероятные «чудеса», — понимаем ли мы, о чем идет речь по большому счету? Речь же идет о новом оружии. Все эти нововведения, лихорадочно развивающиеся, их лоно, их ядро — это перспективные исследования министерства обороны Соединенных Штатов. Это там всё происходит, все эти «заделы», которые потом раздаются крупным частным организациям, и так далее.

А сами эти частники с огромными возможностями, они же безбашенные люди, они люди без тормозов, они лезут куда угодно, им наплевать на последствия. Вот говорится о генной инженерии…

Анна Шафран: Да, все эти нововведения, тенденции и главное — философия, которая нам предлагается, связанная с генной инженерией и изменением человека — что это?

Сергей Кургинян: Насчет философии. Во-первых, это вопрос о том, что Homo sapiens — это «тупиковый вид», «сухая ветвь», и что, вообще-то говоря, мир можно исправлять. Но если так, то можно уничтожить столько людей, сколько нужно, да? Ну не нужно экономике 8 миллиардов людей…

Анна Шафран: …говорят они.

Сергей Кургинян: Конечно. Они говорят, экономика говорит… Для производства действительно не нужно: чем больше гибких технологий, чем больше автоматизация, роботизация, тем меньше людей нужно для производства. Значит, если люди существуют для производства, то их нужно меньше. И тогда возникает вопрос: а почему бы не сделать, чтобы их было меньше, в чем, собственно, тут такая особенная проблема? Если это можно делать, так почему не делать-то? Плюс экология: люди загрязняют планету. Плюс главное недоумение: а зачем эти дядьки, тетьки, которые хотят много есть, кататься на машинах и так далее, если они ничего не производят?

Это же главное изменение. Если раньше эти здоровые люди в большом количестве были необходимы для определенных производственных мощностей и всего прочего, то теперь-то всё это сворачивается. Ну и зачем их лечить, учить, оздоровлять, мораль им какую-то прививать? Зачем это всё нужно? И зачем они вообще? Гигантское омерзение к этому рядовому человеку в так называемом «демократическом обществе» всегда было, есть и будет.

Анна Шафран: Вопрос утилизации встает сам собой.

Сергей Кургинян: Да. Вот говорят: нацизм… А из глубочайшего подполья, из каких-то глубин истории всплывает подводная лодка под названием «гностицизм». Она старая как мир, трудно сказать, куда она уходит своими корнями. Согласно логике ее обитателей, в мире есть пневматики — высшие люди, есть психики — полулюди, и есть физики, которые и людьми-то не являются, это животные, которыми управлять надо соответственно.

И вся эта теория каст, дроблений, делений, многоэтажного человечества — она же есть, и даже нельзя сказать, западная она или восточная. Восточная тоже. Это же единое заболевание, такое же древнее, как род человеческий. Миф о Прометее — это в их понимании что такое? Это какой-то, извините, полудурок взял и вколол обезьянам какие-то генетические лекарства, они возомнили о себе бог знает что и начали бурно развиваться? Но их место «у параши», их надо вернуть, этот род, туда, где ему место. Не он должен быть хозяином планеты, а что-то совсем другое. И дальше подробно и по-разному обсуждается, что именно.

Когда Гитлер после мистических трансов выл, будто оседланный какими-то сущностями: «Вот они опять пришли! Вы не знаете, как они ужасны», — он же что-то имел в виду? Откуда идет этот оккультизм, что это за стремление именно к бон-по, причем к его наиболее «интересным», скажем так, модификациям. Относительно недавно часть бона вошла по предложению Далай-ламы в буддизм, а часть — отказалась входить. Я встречался с представителями этой не вошедшей части в Тибете, и там уже отдельные дела, там вообще всё другое.

Но ведь не только там. Ты приходишь в какие-нибудь замки английские, ты смотришь на портреты, и ты понимаешь, что есть две истории: одна преподается и обсуждается английским народом, а другая — это история аристократии, и эти истории имеют очень мало точек пересечения. Они фактически разные.

Или эта пресловутая рациональность западного мира… Я приехал в Шотландию, и представительница высшего шотландского общества, катая меня на спортивной машине, спрашивает: «Хочешь, я тебе покажу, где молится наша премьер?» Я говорю: «Кто? Тэтчер?» — «Да». Я говорю: «Конечно, хочу. Что, в церкви какой?» — «Нет! У мегалитов. Она приезжает, она и ее приятели, они переодеваются в друидские белые одежды, исполняют обряды у этих мегалитов».

Анна Шафран: Итак, две истории: для народа и для аристократии. Аристократия, у которой, оказывается, совершенно свои культы.

Сергей Кургинян: У них же своя история. А что кто понимает об этом Древнем Риме? Что такое Рим Клавдиев? Какой камень, черный камень перевозили римские аристократы в Рим для того, чтобы утвердить цивилизацию Кибелы? Кто такие все эти Клавдии, Нероны и все остальные? Это же одна очень специфическая династия, захватившая Рим. Что там происходило в полемике между митраизмом и христианством и совсем темными культами? Что на самом деле исповедовал Рим, считая себя наследником Крита? Ну как, Эней же — это и Крит, а значит, и дельта Нила, и то, что было перед дельтой Нила… Кто эти кочующие группы, вполне себе способные развиваться? Что сейчас делается в колоссальном количестве центров этой западной цивилизации, которые не обсуждают свои работы? Откуда пришло? Как это всё развивалось-то? Что там возникло в Дагомее и так далее? Там очень интересные африканские культы, какого-нибудь леопарда, и так далее. Там превращения человека в зверя и назад — оборотничество — оно очень развито.

Из Дагомеи везли рабов, привезли на Гаити, потом в Америку, и возник этот пресловутый культ вуду. Ну, казалось бы, черт с ним, один из культов шаманских, древних, первобытных. Их — до и больше.

Но почему ЦРУ схватилось за него? Это же ЦРУ! Огромная организация с неограниченными финансовыми и прочими властными возможностями. Откуда взялось это всё: «зомби, зомби, зомби»? Что именно происходит сейчас вокруг БЛМ — «жизнь черных так ценна»? Откуда эти движения и всё прочее? Какие культы там будут?

Почему Иоанн Павел II, который поучаствовал в разрушении коммунизма, а потом ужаснулся, сказав, что он делал что-то не то и что мы сейчас выпустили джинна из бутылки, и имя джинна — «цивилизация смерти». Что это за «цивилизация смерти»? Как она движется? Куда? Какие опыты ведутся в секретных лабораториях? Что уже сделано? Что они говорят и что мы должны слышать? Что армия должна слышать?

Сейчас на Украине речь идет о простейшем — количество снарядов, управляемые боеприпасы, качество связи, качество экипировки, контингент, обучение, координация родов войск — вот такие простые нужные вещи.

Но завтра-то будет другое!

Всё время говорится о том, что будем работать на другой скорости. И где она? Некие выделенные «вещества стресса», которые можно вкалывать, делают человека нечувствительным к боли, превращают в человека с другими физическими возможностями. Сейчас это применили по-настоящему массово. Сейчас, на наших глазах! На том же харьковском направлении.

А что дальше?

А дальше говорится просто: а мы создадим человека, который будет супер-воином. Мы этому человеку придадим такие возможности, при которых он будет гораздо быстрее принимать решения, и вообще скорость ведения боевых действий будет огромна. А тогда мы русских обойдем, как стоячих. Мы сделаем такую армию, которая даже малым количеством воинов будет беспощадно расправляться с этими «му-му», которые всё делают ставку на человечность.

Что надо ответить на это?

Во-первых, все эти исследования надо знать. Их надо изучать. У нас есть две опасные возможности. Первая — этим пренебречь и оказаться в архаике. Вторая — этим увлечься и оказаться втянутыми в сатанизм.

Тогда возникает вопрос: где та территория, на которой мы сможем двигаться вперед быстрее их? Быстрее их. Не отставать, не сидеть, не жевать сопли и не влюбляться в них. Этой территорией называется «человек». Если человек — это существо с резервными возможностями, то оно сильнее всех этих киборгов.

Но только когда мы этого человека реализуем полностью в том, что ему дано. Главный компьютер, который невозможно скопировать — вот он. Это мозг каждого. Каждой Дуси, каждого Вани, которые живут в провинции, их мозг представляет собой компьютер неслыханных возможностей. Мышление и эмоциональное переживание идут одновременно на семи-восьми уровнях. С совершенно разными скоростями.

Что мы знаем о человеческой интуиции? Что мы знаем о реальном ясновидении и обо всем остальном, связанном с этим? А всё это существует.

Человек сам по себе может неизмеримо больше, чем то, что ему предписано прозябанием, в которое он втянут. Он обладает невероятными возможностями.

В Советском Союзе эти возможности изучал Всесоюзный институт экспериментальной медицины. У нас были блестящие, идущие еще из империи люди — князь Ухтомский, его учитель Введенский, потом академик Сперанский, который в 1930-е годы говорил, что медицина Пастера и Коха уже устарела. В 1930-е!

Велись очень многие исследования именно под ракурсом того, что коммунисты пришли к власти, чтобы возвысить человека, чтобы раскрыть его невероятный потенциал.

Что теперь делают эти янки? Они не человека раскрывают. Они к очень заурядному человеку приращивают технику. Они создают интерфейсы между банальным, отупленным, полусонным человеком и техникой, и говорят: «Во какое будет чудо-юдо! Вот оно будет какое!» Но никто же не разговаривает о том, как этого человека самого выводить на совершенно новые этажи? С ним-то что можно сделать не путем вкалывания каких-то сомнительных генетических препаратов?

Анна Шафран: Или вживления разного рода имплантатов.

Сергей Кургинян: Или вживления разного рода техники. Это надо всё не упустить. Это надо всё мониторить. С этим надо работать. Нельзя упускать действия противника, так можно договориться до того, что бинокль инфракрасного видения — это тоже от лукавого. Это всё нехорошо.

Мы не можем позволить себе в этом мире так жить.

Вот, у меня очень простой месседж ко всем, кто этим занимается: «Дорогие друзья, я понимаю, что вам интересно набивать карманы, я не ханжа, догадываюсь, как это увлекательно. Но нельзя слишком сильно этим увлечься. Слишком сильно — нельзя. Можно такое прозевать, что потом поздно будет».

Поэтому всё то, что они сейчас делают, надо брать на карандаш. Надо видеть и понимать. Но с этим нельзя сливаться, а для того, чтобы с этим не слиться, надо понять, где, в сущности, содержится что-то совершенно новое.

Что такое так называемое «чистое Я»? Что, в сущности, управляет телом, чувством и мыслью? Где этот терминал? Что такое «сверх-Я»?

Все увлеклись психоанализом. А психосинтез? Куда ведет дорога подлинно человеческого развития? Станиславский, которым я, естественно, занимался как театральный режиссер — это моя любимая вторая профессия, — Станиславский не говорил «сознательными средствами к подсознанию». Его это не интересовало. Он говорил: «сознательными средствами к сверхсознанию».

Но это же была советская эпоха. Сверхсознание — это было мракобесие, религиозность, а подсознание… Троцкий очень любил Фрейда.

И все забыли, чем, собственно, занимались Станиславский, Сулержицкий и прочие. А они занимались вот этим самым сверхсознанием, которое есть следующий этап после «чистого Я». А потом человек восходит еще дальше. В нем самом есть столько всего!

Зачем кормить адреналином, если он есть у самого человека? Он у него свой и замечательный, так же, как всё остальное: интерферон и всё прочее. Даже на физиологическом уровне человек может создавать такое, что эта искусственная система создать не может.

Но это же не единственный уровень. По-настоящему психологически раскрытый человек — это суперсложная система, а он же еще существует и на метафизическом уровне. Он же действительно всё время выходит на какие-то такие порталы, на некие взаимодействия. Как Гамлет говорил: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». Так эти вещи, это восхождение человека — оно же какое-то время было в эпицентре внимания в нашем Отечестве, и табуировать воспоминания о советском наследстве в этом его варианте как-то очень странно — это же наше!

Ухтомский совершенно не был коммунистом (он был князем, апропо). Но совершенно никаких нет оснований его либо противопоставлять советской медицине, либо вынимать из нее. Академик Сперанский имел огромные заслуги в деле лечения гнойных ран и прочего. Это настоящий крупный советский академик, который прямо говорил о том, что в медицине надо идти другим путем. Этих же людей было немало, и не с Введенского всё начиналось.

Теперь они берут среднего человека и режут ему геном технологией CRISPR-Cas9, говоря: ну есть же заболевания моногенетические? Есть, но их немного. И вы не знаете, насколько они моногенетические. Вы это узнаете, когда вы этого человека от чего-то вылечите, а он от другого — умрет. Но, наверное, если он смертельно болен, можно рисковать. Но современная медицинская наука — она же дальше пойдет на полигенетические заболевания, а они совсем другие. И есть очень крупные наработки как в мире, так и, прежде всего, внутри нашей культуры, потому что у наиболее крупных наших ученых всегда остается тяга к синтезу.

Западная цивилизация определенным способом сложилась, когда поделили всё на этику, эстетику и гносеологию и сказали — есть истина, которая не обязательно красива, есть красота, которая не обязательно этична, есть этика, которая… А русские сказали: да ёлки с дымом, этика, эстетика, гносеология — это всё хорошо, а где Бог? И человек, как его подобие? Где он такой, чтобы он был и красивый, и умный, и нравственный? Где синтез? И внутри синтеза всё время держится русская цивилизация, грезящая синтезом, а не дифференциацией.

Анна Шафран: Сергей Ервандович, мы с вами дошли сейчас фактически до главной сути нашей беседы сегодня — до принципиальных различий между «ними» и «нами». И тут, кстати говоря, возникает вопрос: если учитывать всю античеловеческую природу философии, продвигаемой нашими оппонентами, и если учитывать тот факт, что не так давно всё это было осуждено — например, Нюрнбергским трибуналом, — каким же образом получается так, что это сегодня вновь вроде как допустимо и нигде радикально не осуждается?

Сергей Кургинян: Вся русофобия будет одновременно антисоветизмом, а соединение русофобии и антисоветизма будет означать, что «Гитлер был прав». Ну, скажут, были там «ошибочки» маленькие, с евреями и так далее — это еще надо разобраться отдельно, а в целом-то Гитлер прав!

Какие нюрнбергские трибуналы?! Западная цивилизации движется к реабилитации Гитлера семимильными шагами: эсэсовские марши повсюду, бандеровские портреты…

Мы в начале очень темного периода. У нас тоже начинали раскручивать Краснова и фон Паннвица, но удалось окоротить эти микроскопические попытки уже к 2010 году. А там — раскрутили. Они сейчас создадут мощнейшую украинскую армию, вооружат всем, чем могут, она будет нацистской и на миллионы людей. Это бесплатное удовольствие? Это не приведет к нацификации Польши? Это не приведет к нацификации всей Восточной Европы, это не вернется бумерангом во всю Европу?

Совершенно ясно, что это только начало возвращения четвертого Рейха, и этот четвертый Рейх хочет построить себя на русском трупе. Ему нужен русский труп, чтобы на него встать ногой и во всю мощь развернуться в мире. А дальше он начнет уничтожать «быдло» повсюду. Он не для того придет, чтобы только русских уничтожить. Но вначале ему нужно это, он решил, что это должна быть «контринициатическая жертва» — Россия, вся.

И для этого так нацифицировали Украину. Что, не знали евреи, кто такой Бандера, что ли? Все всё знали. И не то, чтобы закрывали глаза, а так, наполовину: «Ой, знаете, конечно, нехорошо, но что ж тут поделаешь!»

Что поделаешь?! Знают, что делать, когда хотят окоротить. Хотели бы — все бы эти нацики, все бы эти бандеровцы сидели в тюрьмах немедленно. Не хотели, потому что нужен был монстр, которого можно будет натравить на Россию. Так же как Гитлера делали монстром, которого можно было натравить на Россию. Куда он потом прыгнет, — это второй вопрос. Сначала вот это. Это называется devil for the dirty work — «дьявол для грязной работы». Это официальный термин.

Идет чудовищная дехристианизация Запада. Гитлер прятал оккультную идеологию в эсэсовских замках — Черный орден, Черное солнце и всё прочее. А на пряжках солдат писалось Gott mit uns.

Здесь всё будет отброшено. Всё! Будет отброшено всё христианство, весь ислам, весь буддизм и прочие религии, весь иудаизм, и так далее. Дальше — патриархальность античная. Всплывающей нацистской подлодке нужен русский труп.

Поэтому говорил и говорю: хватит пить, хватит спать и хватит увлекаться набиванием карманов. Хватит, завязали! Посмотрели на всё на это, всё чужое изучили, всё свое подняли и дали настоящий ответ на этот гнусный мировой вызов.

Анна Шафран: Сергей Ервадович, огромное вам спасибо. Низкий вам поклон.