Диалог в поезде (рассказ)

Летний вечер. Поезд. В купе друг напротив друга сидят двое молодых людей. Тот, что слева от окна, коренастый и темноволосый, обосновался здесь чуть раньше. Второй, худощавый, русый и слегка бледный, подсел пару часов назад во время очередной остановки. Попутчики успели уже познакомиться, перейти на «ты» и перекинуться парой незначительных фраз. Но вскоре разговор иссяк и каждый занялся своим делом.

Посвятив время вечернему туалету, будто по случайному совпадению, оба достали из сумок книги. Коренастый — томик Горького, тот, что напротив, — толстую потертую Библию. Соседи погрузились в чтение.

Некоторое время в купе раздавался лишь монотонный стук колес. Наконец тот, что сидел слева, коренастый, нарушил молчание. Он уже несколько минут с интересом поглядывал на Библию, захватившую внимание соседа, и вот, видно, решившись, спросил:

— Можно нескромный вопрос?

— Что? — сосед оторвался от чтения и поднял глаза. — Вопрос? Ну, давай.

— Просто интересно. Ты — христианин? Веришь в Бога?

Худощавый удивленно поглядел на попутчика. Потом увидел в его руках томик Горького, посмотрел на свое чтиво, улыбнулся.

— Да, я — христианин. А ты что же — атеист?

Теперь уже усмехнулся коренастый.

— Боже упаси! Такой же верующий, как и все вокруг. Человека без веры вообще не бывает, просто верят все в разное. Самые странные — в то, что они ни во что не верят. Атеисты современные примерно таковы. Глупость, конечно.

— Ну, а в кого или во что же ты веришь?

Коренастый отложил книжку, подобрался. Видно, ради этого вопроса он и затеял разговор.

— В человека. Не в отдельного, конечно. В Человечество. Мы — острие развития мира, вершина пирамиды! Вот представь: по космическим меркам мы появились только вот-вот, несколько секунд назад. А уже сколько наворотили! И то, почти все стихийно, без осознания. Мало кто об этих масштабах задумывается, а зря. Да, пока в Космосе мы — маленькие букашки, в микроскоп не увидишь. Однако какая у нас скорость развития! Тоже космическая! Ты вот знаешь, что если люди поставят себе такую цель, то уже сейчас могут изменить орбиты и Земли, и Луны, и Марса. А ведь всего несколько космических секунд назад мы еще в шкурах ходили. Представь же, что будет завтра, через сто, тысячу, миллион лет!

Сидящий напротив попутчик внимательно слушал.

— Это все замечательно. Вот только причем тут Бог? Как развитие человечества опровергает его наличие? Не пойму.

— Очень просто. Своих богов мы сами и создаем. Это оформление нашего сознания. Факт, что со сменой эпох меняются и боги, так? Человечество — как растущий ребенок. Сперва верило в духов природы, потом в подобных себе небожителей, после оставило среди всех их одного всеобъемлющего Бога-отца. Бог-отец — это наш подростковый возраст. Скоро мы повзрослеем, осознаем свое место в мире и поверим в собственные силы. Тогда всевидящий отец нам будет уже ни к чему, и его место займет религия Человека. Пересменки богов — это факт. Ничем другим, кроме как развитием сознания, этот калейдоскоп не объяснишь.

— Ну почему же ничем? Ты говоришь о развитии представлений о Боге. При чем же тут сам Бог? Вот, скажем, менялись представления о Земле: плоская, круглая. Однако Земля все это время оставалась такой, какая она есть. Что с того, что люди вместе с ощущением чего-то истинного напридумывали кучу чепухи? Разве ученые этим не страдают? Этим все страдают.

Ты говоришь о взрослении человечества. Что, дескать, возмужает и поверит в себя. Ну, а мало ли людей, опытных и мудрых, что, возмужав, сохранили веру в Бога, очистив ее при этом от всяческой шелухи? Их много. Знаешь ли, сколько великих ученых были религиозны? Так почему же вероятней твое «взросление», а не мое?

А насчет всемогущества человека я вынужден даже кое-что оспорить, хоть по закону жанра, — он усмехнулся, — это тебе полагается.

Ты верно сказал, что мы существуем лишь несколько мгновений в Космосе. Ну, а теперь представь, какова вероятность того, что на бесконечных просторах Вселенной в продолжение миллиардов лет где-то уже появилась разумная жизнь? Если Разум — это не случайное отклонение, не шутка, а Божий промысел, оформленный в законах развития, то Разум просто обязан был где-то уже появиться, и не в одном месте. О степени прогресса его можно только догадываться. Быть может, к нам уже летят его послания, просто получим мы их лишь через тысячи земных лет. Или не можем услышать нам пока недоступное. Мы и прислушиваться-то к Вселенной стали только вот-вот, по космическим часам несколько секунд назад. Ты, кстати, уверен, что наше Солнце — не искусственно зажженная «лампа», а Земля — не «парник» для разведения жизни? Больно уж хорошо все совпало. А что? Времени для подобных высот прогресса предостаточно. Разве человеку в свое время не пришла бы идея создать новый мир, а в нем условия для развития жизни? Обязательно пришла бы. Так что, если уж и говорить о космическом потенциале и всемогуществе, то не земного человека — слишком много чести этакой букашке, потерянной в бесконечности, — а разумной жизни в целом. Подытожу: как бы вашу самоуверенность не спутать с самомнением — Бог, для вас пусть это пока будет природа, сильно за такое наказывает.

Худощавый умолк. Коренастый смотрел на него слегка обалдевшими глазами и просто сиял от восторга. Происходившее доставляло ему большое удовольствие.

— Вот так христианин! — он присвистнул. — Вот вам и религия инопланетная!

— А ты думал, все религиозные люди — мракобесы, игнорирующие науку? Поносим Дарвина и верим в бородатого великана в облаках? Вот и пример самомнения — прямо передо мной.

— Не обижайся! Но честно, такие слова слышу от вашего брата впервые. Это надо отметить чаем!

Все еще пребывая в восторге от услышанного, коренастый вышел из купе и направился в начало вагона, где можно было добыть кипятка. Худощавый тем временем отложил Библию в сторону и посмотрел в окно. Солнце давно уже скрылось за частоколом темного вечернего леса, но небо все еще горело алым у горизонта. Будто кто-то огромный рассыпал там, за деревьями, огромные тлеющие угли…

В коридоре раздались шаги и позвякивание стекла о железо. Коренастый открыл ногой дверь, внес в купе и поставил на стол пару стаканов в стальной оправе — в них парил ароматный темно-коричневый чай. Ему не терпелось продолжить. Отхлебнув дымящегося напитка, он произнес:

— Нет, конечно, я не собираюсь замыкаться на земном человечестве. Если есть где-то еще разумная жизнь — пожалуйста, я и в нее верю, как в передовика развития. Но странно обсуждать то, существование чего еще нужно доказать, когда перед нами уже есть во весь рост феномен Человека. Тем более что мы не сторонние наблюдатели, а его часть, можно сказать, живая клетка — им нам и заниматься! Но я бы вернулся к нашему больному вопросу, — он снова отхлебнул чая и лукаво улыбнулся, — допустим, что Бог и вправду существует и не только он, но и ангелы, демоны и прочие. Если это так — то тогда где он размещен? В самом прямом смысле, есть ли у него какая-то определенность физическая, или он размазан в пространстве, как поле, или как?

— Скажи сперва, что сам думаешь, а затем я отвечу. Вопрос непростой.

— Хорошо. Я думаю так. Если Он — наш способ осмысливать мир, образ, метафора, то тогда я знаю, где он располагается, — коренастый указал пальцем на свою голову, — только не в моей конкретно, а во многих. Это явление коллективного сознания. Простой пример: где расположена моя личность? В мозгу? Верно, но не в конкретном же разделе, в виде какой-нибудь железы. Нет, это явление системное, она везде и нигде. Это, так сказать, интерфейс психического и социального опыта. Так что я так считаю: Бог — он в наших головах, в наших представлениях. Он жив, пока есть хоть горстка верующих в него, и умрет с последним отвернувшимся. Нет человека — нет Бога. А не наоборот. Но, допустим, я ошибаюсь, тогда где ваш Бог? — коренастый хитро уставился на попутчика, прихлебывая чай и ожидая ответа. Тот был серьезен, и, казалось, побледнел еще сильнее. Для него это не было развлечением.

— Ты слышал о теории множественности измерений?

— О том, что помимо наших трех пространственных есть еще другие измерения? Конечно, слышал.

— И что думаешь об этом?

— А что тут думать? Новая область исследований. Только-только заглянули туда, еще ничего толком не понятно. Но, как это нам свойственно, уже успели напихать в эти измерения черт знает что: параллельные миры, духов, альтернативную историю. Так, наверное, когда-то было с электромагнитным полем. Не видим, не чувствуем, что-то улавливаем приборами, но очень много фантазируем. В общем, время все расставит по местам.

— Но ведь фантазии насчет электромагнитного поля не отменили наличия поля и революционности всего, что связано с его осмыслением и применением, верно? Спекуляции и голливудские режиссеры не должны обнулять значения нового явления.

— Ну, допустим.

— Хорошо. Забудем пока о множестве измерений и представим себе только еще одно, четвертое. Материя вряд ли определяется им — она тогда была бы нестабильной, а вот различные поля, энергия — вполне могут быть им заданы. Мы их в своем пространстве не фиксируем, но чувствовать можем. Так чувствует двухмерная букашка на листе бумаги приближение горящей спички со стороны недоступного ей третьего измерения.

Далее, представим, что эти энергетические поля имеют свою структуру: нечто вроде ландшафта. Что человек, да и животные, хотя не видят ничего этого, но как-то улавливают. Так же, как улавливают они изменение температуры, атмосферного давления и прочих вещей. Разница лишь в том, что человек не просто чувствует, а начинает осмысливать и преобразовывать. Отсюда рождаются духи и мифические боги: как человек использовал неживую и живую природу, создавая материальную культуру, так он использует улавливаемые им энергетические сгустки для создания культуры духовной.

— То есть наравне с горами и озерами физическими есть как бы горы и озера метафизические, размещенные в четвертом измерении? Так что ли?

— Примерно.

— И что это меняет? Ну, допустим, человек не рождает богов своим коллективным мозгом, а тем же мозгом лепит их из уже имеющегося материала, как высекает он скульптуру из не им созданного мрамора. И пусть боги, как и скульптуры, дальше могут жить уже своей жизнью. Создатель-то все равно — человек. Я уже догадался, что ты Бога где-то в этом измерении хочешь разместить, вместе со всей его свитой. Мол, трехмерному глазу не доступен, а безмерной душе доступен. Только, как я уже сказал, никак отсюда не вытекает вторичность развивающегося мира и его острия — Разума, перед какой-то другой сущностью.

— Еще как вытекает. Чтобы понять это, вооружимся четвертым измерением и обратимся к рождению мира — Большому взрыву. Ты вот думал, что это за Большой взрыв, откуда взялась взрывчатка? И где он взорвался? Я много об этом размышлял. И к такой картине пришел, — говоривший еще более подобрался, видно было, что ему с трудом удается находить слова. — Представь: существует идеально гладкая двумерная поверхность. Сверху, то есть прямо из третьего измерения, на нее падают капли. Поверхность возмущена, на ней появляются волны и завихрения. Все это расширяется, возникает совсем другая стихия. Вот тебе Большой взрыв в двумерном мире. Разве не похоже, пусть и очень условно, на наш Взрыв? Идея в том, что он на самом деле не взрыв, а просто прорыв из другого измерения, допустим, четвертого или какого-то иного, неважно.

Коренастый уже не улыбался. Видно было, что он пытается вообразить что-то очень трудно вообразимое. Когда его попутчик закончил, он произнес:

— Так Бог — это тот, кто «капнул» в наш мир Большим взрывом? Так что ли?

— Примерно. Воля, импульс, проект, называй как хочешь. Греки называли «логос». Помнишь знаменитое «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог»? «Слово» — это перевод греческого «логоса». Неудачный, на мой взгляд. Там не о том, что кто-то что-то сказал, а об источнике созидания.

Теперь представь, что одним большим вбросом все не ограничивается. Что мы чувствуем волны, постоянно приходящие оттуда. Это звучит странно, но в каком-то смысле часть этого «потустороннего ветра» может быть живой и даже разумной. Посмотри на наш, хотя бы земной, мир. Он очень сложно устроен: есть и мертвая природа, и живая, уже и разум появился. Если мы вдруг обнаружили огромный неизученный сектор Вселенной, можем ли мы отрицать его подобную сложность? Никоим образом. Значит, наличие какой-то живой, и может даже разумной сущности, которую мы не видим, не слышим, но таинственным образом чувствуем — допустимо? По-моему, так вполне. Эти сущности и участвуют в появлении в нашем сознании духов, богов, ангелов и демонов. Наравне, конечно, с социальным и психическим опытом. Этот мир не управляет человеком. Но если он есть, то он на нас влияет, а мы на него. Пойми, это не архаичное упрощение, что дескать, Бог за все в ответе, это, напротив, новое усложнение, быть может, самое серьезное в истории человечества. Если ты подумаешь над этим хорошенько, то поймешь, что ни с наукой, ни с величием человека это все никак не конфликтует. Это конфликтует с гордыней человека, возомнившего себя пупом Вселенной и всезнайкой, но не более.

Мы и себя же еще не знаем толком, что мы такое, куда идем и откуда. То мы себя считаем искрой Божьей, то подросшей обезьяной. Может быть, мы и рождены природой как мост между этими мирами. Может быть, мы и развитие свое, и творческий труд должны осознать как возведение этого моста. Посмотри на наши творения. Ведь в них мы прямо соединяем материю и дух. В любом соборе есть грубый камень, стекло, дерево. А есть таинственное вдохновение архитектора, пришедшее к нему во сне — неясно откуда, непонятно как.

Коренастый с восторгом слушал. Когда худощавый остановился, он проговорил:

— Знаешь, если бы я был физиком-теоретиком, я бы наверное разнес твою теорию в пух и прах. А если бы был христианским богословом, то тебе досталось бы еще сильнее! — он снова улыбнулся. — Ну ты наворотил! Но мне нравится! Это звучит как дикая фантазия еретика, которого утром сожгут на костре — но это меня и восхищает! Масштабно и смело! Одна беда — твои же «коллеги» тебя за эту теорию по голове не погладят.

— Кто-то не погладит. А кто-то ухватится. Среди нас есть очень разные люди. Но не это важно. Важно другое — чтобы протянутые руки нашлись с обеих сторон. Как видишь, я признаю и величие человека, и науку, и, может быть, пытаюсь смотреть дальше, чем многие ваши фантасты. А вот ты согласен пойти нам навстречу? Как тебе пришлось все то, что я попытался донести?

Коренастый пожал плечами:

— Не знаю. Честно, сказать мне пока нечего. Я считаю, что диспут наш зашел в тупик. Я начал было бить тебя на мне известном поле, однако ты увел спор в такие дебри, где даже нельзя определенно сказать, что ложь, а что истина. По-твоему, Творец со свитой скрывается за ширмой другого измерения, оттуда закрутив всю эту историю с развитием. По-моему, там вообще неясно, что скрывается. То ли Творец, то ли новое неизведанное, которое еще только предстоит познавать. Полная неопределенность. Загадка! Но, не буду лукавить, многое из того, что ты говорил, мне по душе. Если для лучшего понимания мира и человека потребуется снова вводить в оборот ангелов и демонов или что-то вроде того — пусть так, — он усмехнулся. — В этом есть своя ирония. А у истории есть чувство юмора — это проверено.

Худощавый выслушал ответ, какое-то время молча посидел, а затем задумчиво произнес:

— Много еще неясного… Когда-то казалось, что весь мир освещен — сначала Богом, затем Разумом. А теперь как будто снова все туман окутал. Ощущение, словно мы рыбы в мутной воде…

— Да, вокруг темнота. И сами мы — темнота. Но одно известно точно — мы есть. А значит, надо идти вперед. Все просто. Если у тебя есть ноги — иди, пусть пока на ощупь, вслепую. Есть разум — думай. Есть сердце — чувствуй. Есть воля — действуй! Будем жить и расти — поймем больше. Будем сидеть в растерянности — сгнием. Это и есть История — поход в неизвестность. Все просто.

Сидевший напротив собеседник ничего не ответил, лишь улыбнулся и кивнул.

Оба стали собираться ко сну. Молчали. В кружках покачивался холодный недопитый чай, ритмично стучали колеса. За окном уже совсем стемнело. Небо заволокли густые облака, не оставив взору ни одной звездочки. Попутчики улеглись, пожелали друг другу хорошей ночи и вскоре засопели.

Посреди ночи тот, что лежал слева, коренастый, проснулся. Он поворочался какое-то время, и вдруг его взгляд упал на окно. Грязно-серая пелена облаков разошлась, и в черной небесной полынье показались мерцающие звезды. Будто какая-то искорка вспыхнула у него внутри.

— А может и правда… Есть Он? — смутно подумал коренастый, глядя на звезды.

С этой мыслью он снова уснул. Когда утром его поднял проводник, худощавого соседа уже не было — тот сошел на предыдущей станции. Его постельное белье было аккуратно сложено. Лишь одна вещь нарушала порядок. Черная потертая Библия, лежавшая поверх простыней.