Собирались ли революционеры сбросить Пушкина с корабля современности?

В нашей национальной культуре Пушкин является ключевой фигурой. В поисках нравственных идеалов к его произведениям обращались как общественные деятели, так и деятели культуры в разные периоды нашей истории. Восприятие образа самого поэта, в зависимости от эпохи, было различным — от гениального поэта, которому не чужды человеческие слабости, до пламенного творца, пробуждавшего русский народ к борьбе за освобождение от гнета царизма. Все эти изменения нашли отражение в творчестве русских писателей, поэтов и художников, что можно увидеть на выставке «„Товарищ, верь…”. Пушкин в диалоге с эпохой. К 100-летию революции в России», проходящей во Всероссийском музее А. С. Пушкина в Санкт-Петербурге. Она ставит своей целью «показать, что, несмотря на социальные потрясения и многочисленные разногласия, Пушкин остается центральной фигурой русской культуры, „вечным спутником“ и собеседником». Экспозиция впечатляет своим размахом — здесь представлено большое число подлинников картин, скульптур, рукописей и печатных изданий разных эпох.

Традиция официального празднования юбилеев Пушкина была заложена при Николае II, в 1899 году, в годовщину 100-летия со дня рождения поэта. К этой дате была даже образована специальная Комиссия при Академии наук.

Уловить дух той эпохи можно обратившись к фотографии 1899 года, запечатлевшей торжества в Москве. На ней отчетливо видно сословное устройство общества — царская семья располагается в белом шатре рядом с памятником Пушкину, рядом с шатром занимает место привилегированная часть общества, а за ограждением — не попавшие в число избранных граждане.

На выставке есть и фотография торжеств на том же месте, но уже в 1937 году, которая позволяет сравнить две эпохи. В отличие от фотографии царского времени, в советский период мы уже не видим никаких белых шатров и сословного расслоения общества, люди на этом празднике одеты гораздо более просто, чем на дореволюционных торжествах.

В разные эпохи и сам образ Пушкина воспринимался неодинаково, о чем можно судить как по скульптуре, так и по живописи. Например, первые бюсты поэта, сделанные И.П. Витали и С.И. Гальбергом после его гибели, трагичны.

Изображения Пушкина 30-х или 40-х годов ХХ века скорее оптимистичны, акцент в трактовке его образа сделан на борьбе с самодержавием:
Товарищь, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!

Известный советский литературовед С.М. Петров писал в 1949 году в 6-томном собрании сочинений к 150-летию поэта: «Вслед за Радищевым и вместе с декабристами Пушкин принес в русскую литературу освободительные идеи революции».

Начиная с 60-х годов ХХ века меняются акценты: образ поэта «молодеет», становясь мечтательным, беззаботным и менее реалистичным. Тому пример памятник в Михайловском работы Галины Додоновой, изображающий лежащего Пушкина-подростка, который своим длинным телом чем-то напоминает змею. Размещенные неподалеку стихи поэта-шестидесятника Александра Кушнера перекликаются с более поздними подростково-беззаботными иллюстрациями Васильковского:
Мне нравился оптический обман.
Как будто с ходу в пушкинский роман
Вошел — и вот — веселая беседа.
Блестит бутыль на письменном столе,
И тонкий шпиль сияет в полумгле,
И в комнате светло, не надо света.

«Поэт и муза» Васильковского, пожалуй, наиболее полно характеризуют двойственность мировосприятия в эпоху 80-х: поэт, похожий на Пушкина, в обнимку с обнаженной музой (стоит вспомнить, что древнегреческие музы изображались одетыми) и бокалом недопитого вина, а за занавеской — силуэты башенных кранов. По всей видимости, понимать надо так, что строительство светлого будущего — отдельно, на заднем плане. Идеология — это всего лишь формальность, мы ее чтим, но размещаем за ширмочкой, чтобы не мозолила глаза. Гораздо важнее вдохновение от плотских наслаждений.

Стихи Бродского «Памятник Пушкину», написанные еще в 60-ых, заставляют задуматься о том, насколько соотносится трагизм реальной жизни Пушкина с трактовкой его образа в 80-ых. Они как будто говорят об усталости поэта от такой пошлости:
…Свои стихи доканчивая кровью,
они на землю глухо опускались.
Потом глядели медленно и нежно.
Им было дико, холодно
и странно.
Над ними наклонялись безнадежно
седые доктора и секунданты.
Над ними звезды, вздрагивая,
пели.
Над ними останавливались ветры…
Пустой бульвар.
И пение метели.
И голова опущена устало.
...В такую ночь
Ворочаться в постели
Приятней, чем стоять
На пьедесталах.

Советское мещанство, расцветавшее в 1980-ых и давшее впоследствии плоды в виде перестройки, разрушившей Советский Союз, оказывается созвучно общественным тенденциям столетней давности. Тогда тоже начало крепнуть мелкобуржуазное мещанство в русском обществе. Не против ли подобного торжества обывателя выступал Фет?
Заслыша нашу речь, наш вавилонский крик,
Что в них нашел бы ты заветного, родного?
На этом торжище, где гам и теснота,
Где здравый русский смысл примолк, как сирота, -
Всех громогласней тать, убийца и безбожник
Кому печной горшок всех помыслов предел,
Кто плюет на алтарь, где твой огонь горел,
Толкать дерзая твой незыблемый треножник.

Устроители выставки, разместив на одном стенде, друг против друга, с одной стороны — манифест футуристов, а с другой — высказывания Достоевского, Тургенева и Фета, предусматривали вполне определенную реакцию от их противопоставления. У меня же возникает впечатление, что манифест футуристов 1912 года «Пощечина общественному вкусу», провозглашавший новую литературу и направленный против отжившей свое традиционной культуры, выглядит пусть и радикальным, но все же продолжением протеста Фета. Ведь в нем предлагалось «бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с парохода Современности» как представителей этой старой культуры, которая изменилась под буржуазным влиянием, что так не нравилось Фету.

Подробное рассмотрение причины возникновения манифеста футуристов и его смысла увело бы слишком далеко нас от основной темы. Главный его тезис в том, что словесное искусство требует развития, в то время как последователи классической литературной традиции погрязли в мещанских радостях — «им нужна лишь дача на реке». Конечно, стремление футуристов похоронить культурную традицию на том основании, что она может лишь удовлетворять вкусы обывателей, мягко говоря, слишком радикально. Так можно и «ребёнка выплеснуть вместе с грязной водой».

Исследователь творчества Маяковского, доктор философских наук И. Искржицкая объясняет его радикальный выбор: «Социальная и художественная ситуация России 1910 года ставила перед Маяковским очередную дилемму: старая жизнь, старое искусство — „рассадник духовного филистерства“ и новая жизнь, новое искусство. Маяковский выбрал футуризм как творчество будущего во всех сферах бытия».

Если исходить из такой трактовки — старая культура становится превращенной формой, омещанивается, из нее уходит творческий дух, — то вполне последовательной выглядит позиция Маяковского, который так говорил потом, в 1924-ом:
Я люблю вас,
но живого,
а не мумию.
Навели
хрестоматийный глянец.
Вы
по-моему
при жизни
- думаю -
тоже бушевали.
Африканец!

У организаторов выставки другой подход, иначе они бы не стали размещать на одном стенде, как бы зеркально, русских писателей, говорящих о величии Пушкина, и манифест футуристов, призывающий к избавлению от него. Не стали бы располагать стихи «К памятнику Пушкину» Фета напротив «Пощечины общественному вкусу», подписанной в том числе и Маяковским. Тем самым они создали противопоставление одного другому, говоря об авторах манифеста как о безбожниках, которые «плюют на алтарь» и «дерзко толкают» незыблемые основания русской поэзии.

Пушкин, который, на первый взгляд, казалось бы, не имеет никакого отношения к 100-летию революции, тем не менее созвучен революционным событиям прошедшего столетия. Связь с этими событиями тоже может быть подана по-разному. Например, на сайте музея это сделано так: «Посетители почувствуют атмосферу предреволюционных лет, когда был брошен клич: „Скинем Пушкина с парохода современности“». По-видимому, из-за того, что сама экспозиция никак не подтверждает связь революционных настроений с желанием «скинуть Пушкина», при входе на выставку аннотация меняется на просто «почувствовать атмосферу первых революционных лет».

Такая перемена может объясняться тем, что на одном из стендов прямо сказано о заинтересованности коммунистической власти в сохранении русской культуры: «В 1919 году, во время гражданской войны и разрухи, тираж сочинений Пушкина достиг 750 тысяч экземпляров». Как известно, уже в декабре 1917 года был принят декрет «О государственном издательстве». В соответствии с ним в серии «Народная библиотека» печатались недорогие книги с произведениями русских классиков.

Еще более «почувствовать атмосферу первых революционных лет» можно обратившись к «Декларации о Ежегодном Всероссийском чествовании памяти Пушкина», принятой в 1921 году представителями литературных обществ. Под ней подписались литераторы, которых при других обстоятельствах вряд ли можно было бы назвать единомышленниками: в качестве Почетного председателя — А. Ф. Кони, члены президиума — А. Ахматова, Н. Гумилев, А. Блок, М. Кузмин, Ф. Сологуб, П. Щеголев, В. Ходасевич и другие. Очевидно, что объединить их смогло не столько уважение к заслугам известного поэта, сколько ощущение причастности к сообществу, которое по силе влияния на народ может соперничать с властью. В частности, в декларации говорилось о противостоянии царской власти и литературы, которое началось после смерти Пушкина: «Вся история русской литературы после Пушкина — история великой борьбы, в которой литература совершенно одинока. Над нею — суровая и непреклонная государственная власть, сознательно ей не доверяющая; вокруг нее — сословный общественный порядок, органически ей враждебный; под нею — народная толща, ей недоступная и от нее намеренно ограждаемая несокрушимой стеной невежества и неграмотности».

Авторы декларации утверждают, что в России литература не столько источник эстетического наслаждения, сколько оружие социально-политической борьбы: «И потому, как ни обаятельна чисто художественная прелесть его творений, для всякого культурного русского человека Пушкин прежде всего — символ общественно-исторического значения литературы, а судьба его — прижизненная и посмертная — неповторяемый пример могущества пера». Понимали силу этого оружия не только сами писатели. В тяжелейшие годы Великой Отечественной войны, когда потребовалась мобилизация всех человеческих и материальных ресурсов, тем не менее было выпущено 4 млн книг А.С. Пушкина.

Сейчас в наш, казалось бы, сугубо прагматичный век тоже идет незримая война за умы людей. Может быть, поэтому совсем не случайно, что сегодня, согласно статистике Российской книжной палаты, рекордными тиражами в 1 — 2 млн книг в год печатаются отнюдь не классики русской и советской художественной литературы, а детективы Донцовой и западные триллеры? Не потому ли, что идет война за детские души, сказки Пушкина уступают по тиражу рассказам о котиках Вебб Холли, а среди самых многостраничных детских произведений лидируют книги о Гарри Поттере Джоан Роллинг?