Мой второй День рождения
Я бежал, бежал вниз по яркому, цветущему холму, благоухающему и сочному, такому мягкому, что я почти не чувствовал ног, а свежий ветер в лицо создавал ощущение полета. Ярко светило солнце, воздух звенел запахами весны, молодых цветов и трав. А простор манил и звал далеко-далеко, к самому горизонту, по пологим холмам в безумстве красок и оттенков, наполняющих взор бесконечным и таким осязаемым восторгом, что захватывало дух от счастья и хотелось петь, столь же чисто и восторженно, как пели мириады птиц и цикад вокруг.
Я уже был здесь, определенно был! Мне до боли знакомы эти холмы, этот цветущий луг, еще немного ― и я достигну своей цели, вернусь домой, откроется дверь, а за ней… И я вспомню что-то очень важное и нужное, но это будет потом, вот-вот, а сейчас я наслаждался предвкушением своего возвращения, и само это чувство переполняло меня блаженством и радостью! Это чувство ни с чем не перепутаешь, и порой оно восхитительнее самой встречи… Я буквально парил над землей легко и невесомо…
Вдруг кто-то схватил меня за плечи и потянул назад.
Перехватило горло и вместо льющейся песни глухо заклокотало, захрипело. Я попытался вырваться из цепких пальцев, но меня уже опрокинули навзничь и придавили к земле. Не хватало сил даже пошевелиться, я зло и недовольно осматривался, с трудом ворочая зрачками и напрягая память, чтобы запечатлеть ускользающую картину счастья, которая рвалась и расплывалась, превращаясь в кляксы меняющихся пятен. Разом потемнело небо, затихли птицы и навалилась безмерная усталость. Тупая, нудная боль давила на грудь, низкий серый потолок, казалось, физически мешал дышать и открытый рот всё никак не мог схватить этот тяжелый, густой воздух.
Как я здесь оказался, столь неожиданно и неотвратимо?
В нос ударил острый запах нашатыря, горели щеки от ударов, а в уши ворвался бессвязный женский голос. Две белые фигуры тщетно пытались затащить меня на каталку, дергая за руки и что-то объясняя… Как я был зол! Кто они такие, почему вцепились в меня и чего хотели? А главное, куда делся мой прекрасный мир, такой светлый и понятный, в котором я вот-вот должен был вспомнить что-то очень-очень важное и счастливое?
Наступил октябрь, еще сухой и солнечный, но по утрам уже ложился иней, а над ставком клубился пар, поднимаясь к небу под первыми лучами. Мы уже две недели ходили здесь по серой зоне, создавая напряжение, вдоль и поперек прочесали зеленки, до позиций противника и немного вглубь. Результатов никаких, слабым утешением был вынужденный отход противника из выдвинутой вперед укрепки, куда мы заползли следом и взяли в свой боевой музей красно-черную тряпку, брошенную владельцами, посмотрели на два чучела в касках и срисовали расположение окопов, блиндажей и огневых точек, вполне возможно типовых. Подобных укрепок ― квадратных бассейнов для орошения полей ― было несколько. Определили проходы, ловушки и растяжки, которые аккуратно переступали или ныряли под натянутыми на уровне груди. Поставили свои «сюрпризы» и ушли.
Вчера прибыли две группы под вполне реальную задачу, но они полночи гудели, что-то отмечали с криками и стрельбой, мешали спать и изрядно разозлили.
Я проснулся от топота и фырканья, быстро подтянул свой АК, с которым каждую ночь спал в обнимку, снял с предохранителя и поднял голову, напряженно всматриваясь в предрассветный туман. Раздвигая заиндевелую траву, прямо на меня деловито и неспешно вышел здоровый еж, задумчиво посмотрел мне в глаза и пошел дальше. Он охотился на мышей, которых расплодилось необыкновенное множество на неубранных полях, они были везде: в РД-шках, на спальниках, под спальниками, на деревьях, с громким писком падали с веток и не боялись ничего… На противоположной стороне тоже страдали от мышей, поэтому мы их считали за союзников, памятуя о мышином вкладе в развал армии Карла ХII и предателя Мазепы.
Я встал, натянул берцы и пошел к ставку умываться. Холодная вода согнала остатки сна и успокоила нервы, которые опять стали шалить из-за событий этой ночи. Шел второй год войны, люди уже напрочь потеряли чувства меры, страха и опасности. Ходили по краю так долго, что плевать хотели на сам риск и свою жизнь. Я понимал всё это, но сегодня было не до философии. Вполголоса матерясь, прошел между спящими и растолкал свою группу. Быстро позавтракав, мы легко и привычно вошли в броники и разгрузки. Надежная тяжесть доспехов придавала силы и уверенность. В отличие от пехоты, сидевшей в окопах порой с одним магазином и приказом «не отвечать на провокации», мы несли всё, что могли унести, сами определяя количество БК и вооружения, а также необходимость его применения. На противоположной стороне мы наблюдали такую же картину, когда простые ВСУ-шники меняли друг друга на постах, передавая один и тот же автомат с одним магазином. Но были и отлично вооруженные и экипированные группы, противостоять которым и входило в наши обязанности. Мы попрыгали, проверили оружие и выдвинулись навстречу двум местным разведчикам, с которыми работали уже две недели. Напоследок подняв командиров оставшихся групп, молча вышли. До нашего опорника было километра четыре. Уставшие глаза замерзших часовых встретили и проводили нас, внезапно появившись и так же внезапно исчезнув за спиной.
Туманная зеленка терялась вдали, адреналин заставлял сердце работать быстрее и быстрее, солнечный свет уже подкрасил облака над горизонтом. Шаг в шаг, беззвучно и медленно силуэты таяли один за другим, оборачиваясь в бестелесные тени. Мы прошли свои мины и превратились в слух и зрение ― здесь земля ничья… За спиной осталась первая поперечная зеленка, впереди замаячила вторая, которая служила разделительной чертой. С нашей стороны была наша тропа, а с другой, буквально в шести метрах ― тропа противника. Продольные зеленки тянулись от наших позиций к вражеским километра на три ― их разделяло метров восемьсот поля, а соединяли как раз поперечные. Так мы и ходили с противником по лесопосадкам, каждую секунду ожидая засаду, ставя свои ловушки и избегая чужих, сталкиваясь в ожесточенных перестрелках, а порой, при молчаливом согласии и общей оторванности от тылов, расходясь миром.
Так, несколько дней назад Шамай, Гуга и Муля столкнулись лоб в лоб с вражеской группой на чужой территории. И если наши успели изготовиться, то для противника эта встреча оказалась полной неожиданностью. Пауза затянулась, смотрели глаза в глаза и Шамай, имея преимущество первого удара, но будучи в меньшинстве и на расстоянии трех километров от своих, всё-таки отпустил их. И обе группы в страшном напряжении, уже мысленно попрощавшись с жизнью, со своими родными, медленно разошлись, ощутив дыхание смерти. Они так и вернулись, нервно смеясь, с блуждающими глазами и дрожащими от пережитого голосами. Я знаю еще один подобный случай ― его мне рассказывал Грек из СОБРа, только в тот раз уже укры отпустили наших парней. И у Грека так же звенел и дрожал голос, а глаза отражали трепет души, снова переживающей этот полет над бездной.
Бескрайние поля сменяли друг друга, как в калейдоскопе. То мы шли вдоль низкой, вновь выросшей пшеницы, зерна которой можно было растереть в ладонях и есть; ее сменяли высокие и сухие стебли амброзии ― пыльца забивала нос и горло, семена цеплялись за одежду, набивались в берцы, за шиворот, под разгрузку; потом тянулись черные, поникшие головой подсолнухи. Всё это создавало впечатление нереального, потустороннего мира, чем война и является.
Группа поддержки запаздывала, и мы решили проверить параллельную зеленку, по которой предстояло идти нашим товарищам. Возможно, это доброе, но необязательное дело и спасло нам жизнь: всё было чисто, но на пересечении зеленок валялись остатки растяжки, какие-то ошметки, в воздухе висел еще стойкий запах гексогена. Пару дней назад птица или зверь сорвали смертельную нить ― и подобных случаев было довольно много на наших тропах.
Мы получили предупреждение, сообщили второй группе, что их путь чист и вернулись на свою зеленку искать возможную ловушку. Я едва успел схватить за плечо впереди идущего сапера из местных, когда в высокой траве, словно змея, блеснула черная нить. Мы уже насмотрелись на всевозможные мины и самоделки, от близости которых перехватывает дыхание и бросает в дрожь. Наша была цинком, полным гексогена и, на счастье, длинной нештатной нитью, намокшей от утренней росы. Сапер Беда ― кто их учит выбирать такие позывные? ― любовно сложил находку в сторонку, отметив палочкой, чтобы забрать на обратном пути. Мы обменялись говорящими взглядами и двинулись дальше, впереди уже маячила третья поперечная зеленка, сразу за которой противник обустраивал новую укрепку, и шли мы уже по тропе, натоптанной вражескими ДРГ.
Время от времени поглядывая на параллельную зеленку, где должна будет идти вторая группа, я непроизвольно натыкался на большой красный куст. Анализировать свои подозрения на расстоянии восьмисот метров было бесполезно, но вспомнились слова моего названного брата: «Если тебе что-то кажется, действуй из расчета, что там засада», ― и очень часто его слова подтверждались. Связь отсутствовала, а она часто пропадает в нужный момент из-за головотяпства и наплевательского отношения к своим обязанностям. И даже через много лет я удивляюсь, как в тот день мы отскочили с минимальными потерями. Надо было идти, и мы шли, найдя чуть дальше и в стороне еще одну укрепку противника, которая могла доставить нам проблемы с отходом. Третья группа должна была прикрывать именно нас от подобных случайностей, но после шальной ночи и помятого утра тупо пошла следом за второй, ломая все наработки. Итоги складываются из многих составляющих, а у нас минусов собралось больше, чем плюсов. И не давала покоя откровенность противника при сооружении новой укрепки с дымами и работой трактора, как будто нас приглашали и ждали.
За день до начала строительства Сова и Герасим наблюдали за разгрузкой двух разных по экипировке и поведению групп, правда, в другом квадрате. Но здесь всё рядом, и работали мы уже давно, чтобы уже ждать противодействия именно нам, как часто бывало прежде. Первая группа «строителей» была хорошо вооружена, но говорлива, а вот вторая так быстро и тихо разгрузилась с БМП и растворилась в тени деревьев, что толком разглядеть их не удалось — явно прибыли по нашу душу.
Тем не менее мы обязаны были придерживаться плана и вернулись к стыку нашей зеленки с третьей поперечной. То, что на карте было лесополосой, в реальности представляло из себя редкие одиночные деревца, идущие по природному бугру на виду у только что обнаруженной укрепки. Надо отдать должное противнику: оборону они строили грамотно и системно, с постоянной страховкой своих позиций. Все мои попытки оправдаться носят гипотетический характер, потому что нам даже не удалось дойти до заданной точки. Изо всех сил стараясь превратиться в жидкость, мы стали осторожно просачиваться сквозь сухие, ломкие и громкие стебли двухметровой амброзии. Оставалось метров сорок до первых деревьев и еще несколько сотен вдоль зеленки до цели, когда раздалась заполошная стрельба на параллельном участке, где двигались наши товарищи. Они попали в засаду: раздавались очереди автоматов и ПК, завелся БТР и начал работать КПВТ, одиночная «плетка» щелкала с бугра. Времени на раздумья не было и, быстро переглянувшись, мы откатились чуть назад на чистое место и открыли огонь по противнику.
Конечно, я часто возвращаюсь в тот день и анализирую другие возможности своей группы ― мы могли выскочить на бугор и атаковать во фланг, как изначально предполагалось, но нас было семь человек, впереди пятьсот ― шестьсот метров до активных действий, а за спиной оставался противник и никакого прикрытия на четырех километрах отхода. И именно мне предстояло решать, совать ли головы этих парней в петлю с сомнительными шансами на успех. Бесконечная война с политической волокитой и неизменной линией фронта заставляла беречь жизни, и я уверен, что тогда поступил правильно. Вместо слепой и авантюрной атаки мы вызвали огонь противника на себя и заставили его отпустить нашу вторую группу, попавшую в засаду. Как говорил мой друг и командир Ирис: «Не нужно геройствовать, просто выполняйте свою работу так, как надо» и «Если ты бесстрашный, это не значит, что бессмертный».
И теперь уже в нашу честь играл оркестр, пели над головой пули, тяжело, методично и удивительно медленно буравил воздух калибр 14,5. Мой добрый товарищ Расписной, чья группа попала в засаду как раз у того красного куста, потом рассказывал, что мы успели в самый раз. Их ждали и подготовленным, плотным огнем не давали даже поднять головы. Что-то кричали ― правда, называли восьмой ротой (видимо, просто перепутали подразделения).
Наш огонь с фланга оказался для них неожиданным. Противник поперхнулся, анализируя новые вводные, переключился на нас и дал возможность ребятам отойти. Потеряв одного раненого, который, не имея возможности отступить по зеленке, вместе с тремя сопровождающими нырнул в высокую траву и пополз по полю, группы Расписного и прикрытия возвращались на исходные.
Короткими перебежками мы отходили домой, разом останавливаясь и открывая шквальный огонь по противнику, пригибались и снова бежали по тропе, хоть и достаточно далеко от врага, но как на ладони. Я, Шамай с СВД, Шахматист с РПГ и АК, Рус с бесполезным на таком расстоянии ПБС и УСами в магазине, молодой, недавно прибывший пулеметчик Ден с ПК, Леха Злой и Беда с автоматами. Пролетел беспилотник, а рядом с укрепкой противника поднимались клубы черного дыма. Только потом мы узнали, что БПЛА был наш, а дымы ― это попытки врага выкурить нашего раненого с сопровождением, которые ползли по полю. На их счастье, ветер дул в обратную сторону и огонь не разгорался.
А потом в параллельной зеленке, где отходила вторая группа, уже на нашей полосе минирования, мы услышали одиночный подрыв. Поднялся сизый дымок, а сердце сжалось.
Пять месяцев назад мы проверяли зеленку, которая разделяла наши позиции с противником. Шли вчетвером: я впереди, через десять метров Кусок, еще десять ― Солдат, еще десять ― Муслим. Всё, как положено, спокойно и не торопясь. Старая растяжка МОН-50 провисла и лежала на земле. Мы втроем прошли над ней, не заметив, а когда я остановил группу и развернул домой, Муслим уже придавил эту растяжку каблуком. Как положено, он прикрывал наш отход, пропуская одного за другим, а когда развернулся сам на том самом каблуке, прозвучал взрыв, бросивший нас всех на землю.
Муслим погиб мгновенно ― Царствие ему Небесное. Он лежал спокойный и повзрослевший, в одно мгновение ушедший в такие дали, что перехватило дыхание и обручем сдавило горло. Мы забрали оружие и раненого Костю, а за Димой Муслимом пошла группа, которая и обнаружила подробности трагедии. Еще одна веха, куда возвращаешься постоянно. Ведь я остановил и развернул группу в тот самый момент, когда мой товарищ наступил на растяжку, даже не подозревая об этом, ― там, где прошли уже трое. И запах смерти я почувствовал еще до того, как она пришла, внезапно натолкнувшись на невидимое препятствие ― просто физически не мог идти дальше, тем более что задача была уже выполнена, следов противника не обнаружено. Минут пять я прислушивался больше к себе, чем к внешнему миру, оглянулся на ребят ― те сидели через каждые десять метров и терпеливо ждали. Я махнул в сторону дома, и все согласились, как показалось, с облегчением. Тогда я и развернул группу. А проходя мимо Димы, я ведь почувствовал беду ― остановился, наклонился к нему, спросил, всё ли в порядке. Но мы уже возвращались домой по уже пройденной тропе, а мне не хватило опыта, когда предчувствие для разведчика часто важнее логики и знаний.
И вот такой знакомый подрыв на отходе нашей второй группы.
Сухарь ― молодой, угловатый и какой-то постоянно «контуженный» парень ― часто попадал в трагикомические ситуации. Утром две группы, и он вместе со всеми, прошли наши минные заграждения, переступая растяжки и обходя ловушки. После боя на обратном пути все прошли мины без приключений, и даже Сухарь, замыкающий, переступил эту растяжку, но висевший сзади ПК был длиннее привычного автомата. Это уже не первая рубашка, в которой он родился, ― я даже не представляю объем работы его ангела-хранителя! МОН-50 была направлена вдоль тропы, в сторону противника, за спину этого «контуженного», но очень счастливого человека.
Вернувшись на опорный пункт, мы узнали краткие подробности боя и отхода второй группы. Про ранение Максимуса. Про то, что ребята вчетвером, под слепым огнем противника, ползут через поле наискосок к еще одной параллельной зеленке, которая до сего момента была пустой. С нашей стороны уже вышли трое бойцов из резерва, в том числе двое именинников, которых обычно не привлекают на боевые в такой день. Но выбора не было ― с противной стороны также выдвинулись на перехват. И надо было успеть забрать под себя как можно большую часть лесополосы, чтобы обеспечить выход раненого с сопровождением. Вдвоем с Шамаем мы заскочили в пикап местных разведчиков, которые с небольшим крюком помчались к той самой зеленке прямо по полю. Мы спрыгнули и поспешили на помощь вслед идущим впереди бойцам.
Дважды выходили в поле, возвращались, пока не догнали наших именинников. Стрелок, один из них, залез на дерево и всматривался в густую траву, второй именинник, Гуга, прикрывал его. Результатов никаких. Шамай в оптику высматривал противника вдоль нашей зеленки, а мы с Альфонсо двинулись дальше, вплоть до поставленных ранее растяжек. Наверное, здесь и надо было остановиться, занять оборону, но мы не знали, где ползут наши товарищи и как далеко от противника они выйдут. Решение было принято ― Альфонсо начал снимать «эфки» одну за другой, ну, а я прикрывал его работу. Вот тогда-то я и получил свою пулю.
Сухой, резкий и очень близкий щелчок бича обжег мне всю левую половину груди. В такие моменты ты и понимаешь, почему СВД зовут «плеткой». Я запустил руку под броник и с удивлением глядел на свои красные, горячие пальцы. Обернулся к Альфонсо ― он лежал, смотрел на меня и настойчиво показывал, что надо отходить. Мы сами минировали этот открытый участок, и сейчас до спасительной зеленки было метров двадцать. Нельзя терять ни мгновения, и мы вскочили ― никогда так быстро не бегал!
Второго выстрела не последовало ― наверное, снайпер был уверен, что положил меня и, наверное, очень удивился, когда я побежал. Он попал точно в сердце с достаточно близкого расстояния. Теперь уже мой ангел-хранитель демонстрировал невиданные чудеса. Кто бы рассказал ― не поверил! При прямом попадании такая пуля должна была пробить и броник, но она попала в самый край, в самую изогнутую часть бронепластины, согнула ее еще больше, потеряла свою убойную силу и ушла чуть выше и чуть левее. Пластина и сейчас лежит у меня под иконами и спасибо большое снайперу, что он выстрелил так точно!
Я шел сам, прижимая ИПП к груди, разорванный броник сполз вниз, и я его придерживал второй рукой, автомат нес Альфонсо. Несмотря на огонь противника, навстречу уже ехал пикап разведчиков. Я залез в кузов, Альфонсо давил мне на грудь, за руку держала Лель, наша военврач ― помню ее глаза, а в синем небе кружил ворон ― такая поэтичная картина. До местной больницы доехали на ободах: колеса на пикапе были пробиты. В больнице хирурга не оказалось, своего транспорта тоже, и меня повез в Донецк простой мужик на своей личной машине ― поклон ему земной! Привез в одну больницу, потом уже на скорой отправили в другую, стали делать рентген ― вот тогда я и потерял сознание.
Как во сне, я наблюдал за людьми в белых халатах, за непонятной суетой медсестер, за спокойными, точными движениями хирурга. Какое было блаженство, когда с меня, наконец, стянули берцы, штаны и носки. На пол посыпалась земля, ворох сухих, колючих и очень жарких семян и листьев. Мне оттягивали кожу, что-то вкалывали, что-то чистили, ковыряли в ране, снова чистили, объясняли мне, что пуля разлетелась на части, и в ране у меня осколки ее сердечника и оплетки, куски одежды, броника и много грязи. А потом стало легко и спокойно, ушло напряжение, пришли в порядок мысли и я уснул.
Разбудил меня голос Ириса, который монотонно и аргументировано, с привлечением крепких словечек, пояснял моему телу, почему я мудак и олень, а он не знает, что бы со мной сделал, если бы пуля прошла на миллиметр левее… Наконец, я услышал, чем закончился тот день.
Ребята Максимуса благополучно вытащили, ему сделали операцию и он лежит в этом же госпитале, на другом этаже. Шамай устроил дуэль с моим обидчиком, которого в результате забирала БМП под прикрытием дымовой завесы. Я не держал на него зла ― дай Бог ему здоровья, если он выжил, и упокоения, если погиб. На этом бой, который длился целый день, закончился. А Шамай, выиграв опасную дуэль, получил пулю в ногу на ровном месте. Но это совсем другая история.
Потом много чего еще было веселого и не очень. Война снайперов и ДРГ продолжается до сих пор, парни получают ранения и гибнут, несмотря на всё новые и многочисленные перемирия, несмотря на вранье политиков и телевизора.
Свои яркие, прекрасные холмы, полные ароматами молодых цветов и трав, полные пением птиц и манящего простора я, конечно, помню, но никогда больше не видел, даже во сне. Напротив, часто просыпаюсь от грохота взрывов, треска пулеметных очередей, снова переживая гибель товарищей ― война просто так не отпускает. А по цветущим холмам сейчас идут мои друзья: Двойка (Максим Гулевский), Кош (Денис Спицын), Сульфат (Андрей Сулохин) и тот самый сапер Беда ― Царствие им Небесное!
17 января 2021 года.
