В чем идиотизм украинской элиты?

Интервью Сергея Кургиняна телеканалу БелТА

Ведущий: Год выдался довольно непростой для Белоруссии и для России, но, думаю, можно сказать, что мы достойно выдержали удар, в том числе санкционный, со стороны Запада. Но часто слышу такое мнение, что вот это было лишь одним из этапов развязанной Западом против нас гибридной войны. А как Вы считаете, они зашли в тупик в этой своей войне против Белоруссии и России? Или нам следует ожидать продолжения этой войны?

Сергей Кургинян: Мне кажется, что их тупик преувеличен. То есть, конечно, они верили украинцам и ориентировались на те крупные неприятности, которые мы получили по факту отступления от Харькова. Считали, что вот сейчас, когда украинцы войска сосредоточат, то уж точно всё «прорвут». Вдобавок происходило абсолютно немыслимое, что могло быть только при руководстве шоуменом — г-ном Зеленским. Обсуждалось, как они будут нападать, что они будут делать — так, будто бы это телевизионный сериал, а не секретная военная операция.

Они, во-первых, совершенно публично всё это обсуждали, во-вторых, они прониклись очень специфическим украинским легкомыслием — южнорусским, скажем, — по поводу того, что «ну ведь под Харьковом одним пальцем победили москалей — и сейчас всюду так будет!» И наконец, третье в том, что они по-идиотски себя повели с Западом. Они сказали, что «если вы нам такие-то вооружения дадите, то мы вам гарантируем победу». А надо было сказать: «Ой, мало, ой, мало, еще мало, еще мало».

Мои восточные знакомые, которые в таких случаях очень мудро себя ведут, говорят, что если тебе прислали какого-нибудь хорошего уйгурского повара — то, поев, ты обязательно должен сделать какое-нибудь замечание, мол, «все блюда хороши, но вот манты чуть-чуть толстоваты». Зачем? Затем, чтобы прислали потом повара опять. Никогда нельзя сказать, что ты полностью удовлетворен, потому что тогда ты берешь все издержки на себя.

Вместо того, чтобы всё перевешивать на них: «Ой, мало дали, ой, тут недодали, ой, да что же мы будем делать без современной техники...» и так далее, украинцы сказали: «Ништяк, всё зашибись, «Абрамсы» всё прорвут».

Это было три украинских идиотизма: засветить заранее свой контрнаступ, оценить всё так, что они великие (еще и при меньшей силе противника), а «москали побегут сразу», и обещать Западу победоносность. Все эти три вещи долбанули им вскоре по голове очень сильно. Очень сильно, но не смертельно.

Они будут огрызаться, поэтому — что мы имеем в виду под нашими успехами? Мы выдержали контрнаступ и в отдельных местах перешли к ситуационным атакам очень существенным: освобождена Марьинка, это очень важно, может быть, всё-таки возьмут Орловку где-нибудь через полгода — и тогда замкнется котел. Короче говоря, мы движемся куда-то — а главное, что мы выстояли.

А что самое существенное, с моей точки зрения, так это то, что как-то постепенно — это тоже главный русский недостаток: всё всегда начинается с неукротимого бардака и глупости — но постепенно все втягиваются в какую-то военную работу, в ратный труд, который начинает выходить на некоторые — не стал бы их никак особо восхвалять, очень средние, но — параметры. И как только это выходит на эти параметры и люди как-то начинают воевать, выясняется, что это русские, их много, и хотя они и не торопятся задействовать эти мобилизационные возможности, они у них есть, и промышленность тоже есть.

Напоминаю, что когда крохотная Чечня во Второй чеченской — когда уже Путин пришел к власти, — огрызалась, то она огрызалась гораздо более круто, чем нынешняя Украина, которая исступленно поддерживается всем Западом.

Теперь об этой иступленной поддержке. Да, в ней сейчас возникли лакуны, но я сомневаюсь, что эти лакуны носят стратегический характер. Это всё, так сказать, перетягивание одеяла: демократы хотят одного, республиканцы — другого, демократам нельзя обижать латиносов и всех прочих, кто нелегальную миграцию наращивает на границе с Мексикой. Забор для них — это потеря голосов. Республиканцам, наоборот, это нужно, а демократам нужна поддержка Украины. А у республиканцев вроде как с ней не ахти, вот они это перепихивают с одного края на другой — но это временное явление, они договорятся.

Главная империя мира — вот эта глобальная империя под названием США — она, конечно, загнивает, очень сильно загнивает, совершает дикое количество ошибок. Но она не умирает — она корчится. И я хочу сказать дополнительно, что когда она умрет, — а это очень нужный этап развития человечества, — то наступит не тишь да гладь да божья благодать, как кое-кто нас уверяет. Многополярный мир не будет более справедливым. Он не будет волочь в такой ад, в который волочет этот однополярный мир, но там будет дикое количество конфликтов, и неустойчивость будет огромная. Так что готовиться надо к тому, что мы вползаем в этап долгого стратегического неблагополучия.

Был один котел, горячий котел, который американцы нагревали до той или иной температуры, назывался он украинским — его называют еще русским. Теперь и второй котел, ближневосточный — конца и края не видно. Наползает третий, кавказский, а на средневременной перспективе — дальневосточный. Он тоже будет.

И что будет в Афганистане — тоже вопрос непростой. Наш оптимизм по поводу того, что мы с талибами (организация, деятельность которой запрещена в РФ) договоримся, я не хочу разделять. Мне вспоминается известная поговорка: будем рассчитывать на худшее, пусть хорошее станет приятной неожиданностью. Так что всё это — картина постоянно накачиваемого неблагополучием мира, в котором мы как-то выстаиваем.

Теперь, что будут делать дальше американцы? Я убежден, они профинансируют всё в итоге и дадут Киеву более тяжелое оружие — какое-то из этих видов оружия окажется эффективным, — и будут накачивать как могут конфликтность и в Белоруссии, и у нас на внутриполитическом поле. Главная ставка — на это.

Этим всё, безусловно, не ограничится. Будут еще гораздо более крупные и гораздо более фундаментальные неприятности, и для того, чтобы эти неприятности нам преодолеть и победить, нам нужно сделать что-нибудь из того, что мы можем.

Мы не можем сейчас взять и всё, что существует, объявить негодным, так сказать, разрушить его «до основания, а затем» начать предъявлять избыточные претензии к той реальности, которая, хочу подчеркнуть, формировалась тридцать лет и не может быть переформатирована за один год. Но кое-что сделать мы можем.

В стране, которую мы получили в итоге, со всеми ее страшными изъянами и со всей ее небезнадежностью, как мы убедились, — в этой стране может иметь место, без всяких переходов на полуголодное существование, трехмиллионная профессиональная армия. Сугубо профессиональная и трехмиллионная! И без мобилизации, просто трехмиллионная. С инфраструктурой, которая ей нужна, с военно-промышленным комплексом, который ее поддержит, с идеологической мотивацией, с новым типом оплаты труда, с новым вписыванием в страну и с созданием других структур, которые должны это сопровождать. Такую армию нельзя отпускать на самотек, ее надо контролировать. Значит, вопрос о спецслужбах и о многом другом тоже встает. Всё это в сфере возможного!

Но для того чтобы это стало возможным, нужно признать вовремя степень неблагополучия ситуации. И тогда мы не только уцелеем, мы действительно перейдем на новые рельсы, у нас откроются новые возможности, и эти новые возможности приведут нас к гораздо более, как мне кажется, русскому — по своей фундаментальной основе — существованию, нежели то, которое сейчас.

Ведущий: Вы предвосхитили один из моих вопросов: я хотел поинтересоваться Вашим, может быть, осторожным прогнозом относительно развития мировой обстановки — о том, ждать ли нам новых конфликтов. Но Вы уже сказали, что они, безусловно, будут.

Сергей Кургинян: Кто такие хуситы? Кто знал, что есть какой-то Йемен, кроме специалистов? Точка очень непростая, но это даже не пуштуны. Эти хуситы взяли и блокировали главную логистическую магистраль. Все поахали, поохали, создали какую-то идиотскую коалицию, которая якобы этими пиратами будет заниматься — это полный блеф. И на самом деле мирно поплыли, огибая Африку. Теперь кто-нибудь их будет поджидать там, а также где-нибудь в Ормузском проливе и где-нибудь еще. Так что эти же процессы будут идти.

В целом процесс деградации западной элиты огромен.

Но я знаю, что руководители The New York Times не бывают бывшими, потому что они, помимо всего прочего, всегда церэушники, и что это люди довольно масштабные. И когда начались разговоры о том, что у Японии должно быть ядерное оружие — а это значит, что оно обязательно должно быть и у Германии, — то самый крупный процесс, которого американцы хоть и боятся, но, видимо, будут допускать — это окончательное переигрывание итогов Второй мировой войны. Это самый страшный процесс для нас и для Белоруссии.

Они идут к этому медленно — они этого боятся, но рост Китая их к этому подталкивает. А если дать развернуться Японии, если, конечно, она сможет это сделать, поскольку самурайский дух угас за годы после Хиросимы, Нагасаки, а также Токио и всего прочего... Но предположим даже, что под пеплом тлеет жар духа бусидо — если это сделать, то тут же оживится Германия. Тут же! И ей нельзя будет не дать каких-то позиций.

На Польшу опереться вместо Германии... Как говорилось в одном рассказе О’Генри, «песок — плохая замена овсу». Поляки не могут выдерживать крупных нагрузок. Включение северных стран в НАТО — это не мелочь. Сейчас пока что всё спокойно на арктическом направлении, но и Балтика оказывается в совершенно новой ситуации, и Арктика тоже оказывается в новой ситуации. И все эти неприятности с Суэцким каналом и Баб-эль-Мандебским проливом означают, что Северный морской путь — это новая аппетитная точка и там тоже будут конфликты. Короче говоря, вполне может быть, что за десять лет возникнет глубокое перевооружение Германии и Японии.

Если оно возникнет, то надо внимательно следить, куда движется Турция. Пока что, слава богу, она занимает неустойчиво антирусскую позицию. Она имитирует какую-то прорусскость, на самом деле делает много антирусского, но она не становится на тропу войны с Россией — слава богу! Ибо в существующей ситуации мы бы этого не выдержали. Кроме того, она пока что в НАТО и так далее.

Поэтому пока что всё так, как есть. Но надо бы обратить внимание на японско-турецкие связи, на то, что медленно назревают проблемы в отношениях Ирана и Турции, что Северный Кавказ тихонько-тихонько, но начинает подгорать (я имею в виду «Лезгистан» и всё прочее), что враг не дремлет.

Уже президент России сказал о том, какое именно расчленение ему предлагали в виде горькой части «сладкого» вхождения в Европу. Уже это было сказано, и давно мы знали, что Мюнхенская речь была неспроста — это был ответ на некие предложения по расчленению, в пределах этих расчленений ничего, кроме геноцида, быть не может.

Мир будет катиться в ад, в настоящий рукотворный ад, поэтому нам надо быть начеку, двигаться всё время в новом направлении, мягко-мягко, деликатно и очень с оглядкой освобождаться от чего-то такого, что несовместимо с этим нашим движением, и помогать этому другому комфортно нас покидать. Тогда наш завтрашний день будет, может быть, не таким сытым, как кому-то хотелось бы (есть люди, которые капризничают по поводу того, голландские будут устрицы или другие — перебьемся с этим вопросом), но он будет счастливым и абсолютно не будет полуголодно-мобилизационным — он будет мобилизационным, но другим.

Мы знаем, что инерция предыдущих тридцати лет действует и в культуре, и в образовании, и в медицине, и много еще где. Но начнутся где-то совсем новые, необычные процессы, и эти процессы будут подхвачены всеми остальными слагаемыми русской жизни. Не сразу, медленно, но неуклонно и победоносно.

Ведущий: Я хотел Вас спросить об этих процессах, Сергей Ервандович, но, наверное, не как политолога, а как театрального режиссера. Потому что, так или иначе, говорят об изменениях в экономике, политике, общественном сознании в том числе. А какие изменения прослеживаются в культуре?

Сергей Кургинян: То, что происходит сейчас, определяется сегодняшней прагматической философией президента России. Прагматическая философия президента России на сегодня состоит в том, что мы добавляем военное слагаемое к той жизни, которую вели прежде, что страна, нами построенная, вполне себе может воевать ого-го как, — хотя построена она, как понимаем, была «для вхождения в мировую цивилизацию», то есть в Запад, а не для этого. И что как можно меньше нужно задевать бытие российских граждан — так, чтобы война была чем-то привычным, не слишком раздражающим, чем-то типа дождя или снега. Эта прагматическая философия определяется двумя обстоятельствами — стратегическим и собственно прагматическим.

Стратегическим, психологическим — тем, что президент России строил именно такую страну и очень верил в то, что это и есть оптимум. Путин в это верил, и сам он говорит об этом, нельзя те чудовищные нагрузки, которые он перенес за больше чем четверть века, перенести, если ты не веришь, что делаешь то, что нужно. Это одно обстоятельство — психологическое, экзистенциальное, стратегическое. Вот построить это и самим же начать это разрушать — очень тяжело.

А есть еще и прагматическое обстоятельство, которое говорит о том, что надо не военную элиту чисткам подвергать, а снаряды подвозить на позиции в невероятном количестве. Надо не директоров заводов менять неизвестно на кого, а надо по-настоящему запускать производство и контролировать всё это. Надо не сетовать на то, какие у тебя не ахти генералы, а проводить спокойно мониторинг и чистку и помнить, что у тебя делает каждый полк на этой территории. Это — Путин.

Мы видим на экранах фактически то, что видели. Мы видим, как именно в образовании до сих пор, в государственных вузах — пусть не первой линейки, но вполне себе и не последней — повышают зарплаты профессорам, которые чаще цитируются американскими научными журналами. Мы видим, кто получает всякие культурные призы и так далее. И мы видим, что, во-первых, инерция очень велика, а во-вторых, никто ее ломать через колено не хочет. Она такая, как есть. Внутри нее начинаются, с моей точки зрения, процессы какого-то дежавю. Объясню.

В советскую эпоху я, как театральный режиссер, очень хотел поставить спектакль о Феликсе Эдмундовиче Дзержинском. Я считаю его фигурой гениальной, трагической, удивительно внутренне противоречивой, в чем-то страшной, вполне как герой Шекспира, в любом случае заслуживающей адекватного этой фигуре сложного показа.

Но советский поздний истеблишмент, который потом превратился в антисоветский и довел страну до ручки, рассказывал, что Дзержинский белый и пушистый, он друг детей, великий гуманист, человек, который всегда работал в белых перчатках, и так далее. Это, естественно, неправда.

Потом мы услышали от Сванидзе, что Дзержинский — жуткий людоед. А теперь мы опять слышим, что он белый и пушистый — и это дежавю. Таких дежавю очень много.

Опять создается комсомол. Нам ли не знать, каким он был и что он сейчас будет намного хуже? Опять создаются какие-то патриотически-молодежные структуры, которые всё уже продемонстрировали в эпоху Болотной. Опять идет «заорганизованность», опять я вижу какого-нибудь крупного партийного функционера и думаю: «Батюшки, это же чистый клон секретаря Мытищинского райкома комсомола 1975 года». Откуда это берется?

Вот эти процессы дежавю, идущие в нашей жизни, — и есть одно из слагаемых, которое заслуживает самого серьезного внимания для меня как театрального режиссера.

Мы наблюдаем вот эти криминально-патриотические тенденции, которые до добра не доведут. Жить будем, как прежде, плюс воевать — в этой формуле есть много здравого и одновременно стратегическая червоточина. По этой причине ничего гуманитарно нового не возникает так, чтобы в этом реально, тактично и бездирективно участвовало государство. Нет нового альтернативного большого потока, который, как «бронепоезд на запасном пути», переводил бы сейчас культуру, всю гуманитарную сферу, сферу смыслов на принципиально новые патриотические рельсы, сообразные той новой внешней ситуации, в которой мы оказались. Этого процесса как массового нет: мы как сражались на определенных направлениях малым числом, так и сражаемся.

Что нам говорят? «А надо быть попроще. Нам нужно захватить крупные социальные массивы. А это можно только упрощая, поскольку люди тексты уже не читают, нужны мемы и так далее». Извините! Всё это так, только если есть отдельно блеющий умник, а отдельно — истерящий уличный пацан. Тогда пацан лучше, потому что он хоть как-то хватает за душу.

Но если интеллект и эмоция соединены — а в этом миссия России в XXI веке, — то вполне можно действовать по-другому, примером чего, в частности, являлись когда-то телевизионные передачи «Суд времени», на которых мы обсуждали сложнейшие вопросы и захватили этим достаточно широкие массы людей.

Это Россия — она, как мне кажется, даже больше, чем Белоруссия, заточена на поиск смыслов. Я был в Белоруссии на гастролях — у вас народ консервативнее и спокойнее, а Россия очень взбудораженная и к этой сложности готова всегда. Она может сколь угодно опроститься, деградировать, и всё равно внутри этой русской души будет запрос на то, о чем когда-то — у нас сейчас президент часто цитирует Достоевского — было сказано Алёшей, одним из героев «Братьев Карамазовых», про брата Ивана, что «брат Иван такой человек, ему жить или умереть — не важно, а важно мысль разрешить».

Это и есть русская миссия в XXI веке, да и всегда. Россия, конечно, производит нефть и всё прочее, она должна научиться производить всё, что ей нужно для самообеспечения, и она всегда умела это делать. Но ее главное производство в разделении мирового труда — это производство новых смыслов и стратегем.

Ведущий: Вы сказали, что Россия способна создать профессиональную армию из трех миллионов человек. Не быстро, не сразу, но тем не менее — способна. А в нашу предыдущую беседу Вы приводили в пример Люттвака, который тоже говорил, что и Украина способна создать армию в три миллиона, если не ошибаюсь. Вот недавно появились такие новости, что Киев планирует мобилизовать от 450 до 500 тысяч военнослужащих в ВСУ. Как Вы считаете, они действительно способны на такую армию?

Сергей Кургинян: Наверное, они способны. В России правящие партии все вхожденческо-добродушные отчасти. У них есть и криминальная составляющая, и какая-то внутренняя жесткость людей пробивавшихся, но они относительно умеренные. Украиной управляет, господствует, делает с ней что хочет очень темное и по-своему талантливое меньшинство в 600–700 тысяч человек. Им отдана вся власть. Назовите их необандеровцами, грекокатоликами или как-то еще. Это исступленное, темное меньшинство.

Я-то говорил о профессиональной армии. Я говорил о том, что Россия при существующей ценовой конъюнктуре и ее экономических возможностях, если они будут мобилизованы, если правильно будут некоторые факторы использованы — может заплатить, начиная с 400 тысяч рублей и дальше в соответствии со статусом, трем миллионам военных. Заплатить деньги — и чтобы люди в охотку шли в профессиональную армию, чтобы в этом смысле мобилизации не было вообще. Почему?

Потому что в Советском Союзе мобилизация была а) подготовлена всем — и инфраструктурой, и материально, оружием и всем прочим, и б) было «если завтра война, если завтра поход, если темная туча нагрянет, как один человек, весь советский народ за любимую Родину встанет». Это было: фильмы все («Александр Невский» и так далее), образ жизни — то есть молодое поколение было готово воевать. Оно знало, что оно будет воевать, оно в этом духе было воспитано. Было «знак ГТО на груди у него» — попробуй еще сдай это ГТО, это очень серьезные нормы. Тогда можно было развернуть крупную мобилизацию — 10-миллионная армия и война. Сейчас это эффективным не будет! И мне кажется, что наше руководство это понимает.

Нам нужно так изменить образ жизни в сумме, чтобы мы выдержали трехмиллионную армию профессионалов и чтобы эта армия не села на шею обществу.

Украина ничего подобного сделать не может, она может только мести под гребенку. У нее нет денег — и никто ей этих денег не даст никогда. А то, что Люттвак и другие говорят — так они говорят мобилизуйте и гоните «скот» на бойню. Это и будет сделано, это они сделать сумеют. Этого хватит на то, чтобы лить кровь и упираться рогом еще не один год. Все их мечты о том, что они «одним махом семерых побивахом», и «москалей сбросят и очутятся в Кремле», сведены только к майдану в Кремле.

Ни о какой военной победе уже никто не говорит. Всё. Это кончилось.

Ведущий: Понятно, что ни о какой профессиональной армии, тем более численностью в три миллиона, на Украине речи не идет.

Сергей Кургинян: Под гребенку всех загребут. Потому что верхушка сатанински-сосредоточенная, она своеобразно талантлива в своей подлости и в своей решимости лить кровь. И ей даны колоссальные возможности.

Ведущий: В свете всего вышесказанного, как Вы считаете, когда Запад все-таки решит сбросить этот балласт в виде Украины?

Сергей Кургинян: Стратегически — никогда. Тактически — когда угодно. Если какая-нибудь «мышь» по фамилии Блинкен возьмет взятку у какой-нибудь нашей особо шустрой частной «мыши» и решит устроить в связи с выборами нечто «приятное», то мы можем ждать чего угодно, любых поворотов. Вырождение огромное, но политическое ядро правящего класса — как вы его ни называйте — глубинное государство и так далее никогда не отдаст России Украину. Никогда, потому что для них это означает восстановление империи, потерю победы в холодной войне — а они эту победу невероятно ценят и считают главным краеугольным камнем в построении новой модели мирового господства. А старую они развертывать не могут.

Поэтому политическое ядро правящего класса никогда не отдаст Украину. А Блинкены, Салливаны и прочие Керри могут быть и куплены, и поддаться каким-то своим сиюминутным интересам, и реагировать на такие частности конъюнктуры, которых даже представить себе невозможно, и глупость любую совершить — но это будет исправлено. А вероятность того, что это будет совершено, не превышает 10–15 %. И то, что про это начали писать западные газеты, ничего не означает. Ничего!

Им один раз скажут цыц — они замолчат. И это тоже вопрос торговли с украинцами — «а вот сейчас как возьмем, да как сдадим, так что вы лучше вот это и вот это сделайте» — это всё очень сложные ситуационные игры. Стратегия равна константе. Мировое господство невозможно, если начнет восстанавливаться «СССР 2.0». Только ощущение того, что страна настолько мощна, что делать нечего, со скрипом зубовным может их побудить каким-то способом принять ту горькую пилюлю «русской ирреденты», которая для нас абсолютно спасительна.

Но только когда мы предъявим настолько мощные стратегические аргументы, которые их к этому побудят. А это не ядерное оружие. Это вот именно, как мне кажется, то, что я говорю. Я ведь не настаиваю на мгновенном изменении всей русской жизни — я понимаю, что оно невозможно. Но с чего-то надо начать, и начать надо, глядя в глаза открывшимся опасностям без всякого паникерства, очень спокойно и осторожно и со стратегическим замахом на принципиально новое будущее России и мира. Без новой России не будет нового мира. Не будет нового мира — будет ад на земле.

Ведущий: Президент Белоруссии в беседе с журналистами перед саммитом ЕАЭС, который прошел в Санкт-Петербурге, сказал, что в следующем году у Украины будет, возможно, последний шанс как-то урегулировать этот конфликт, после чего страну, скорее всего, ожидает неминуемый крах. Как Вы считаете, они этим шансом воспользуются?

Сергей Кургинян: Я считаю, что нет. Я считаю, что президент Лукашенко всегда действовал очень рационально, на основе человеческого здравомыслия — и потому белорусские реформы все эти годы носят на себе печать здравомыслия, сдержанности, разумности и последовательной консервативности, — этих лучших свойств белорусского народа — он проецирует себя на них. Он недооценивает уровень безумия, и страстей, и мировой алчности. Он считает, что люди так же рациональны, как он — а они не такие.

В самом хорошем смысле слова, самое сильное, что есть в Лукашенко, — то, что он нормальный человек: мужественный, разумный, нормальный.

Ведущий: Как Вы однажды говорили, земной.

Сергей Кургинян: Да, вот такой. А с той стороны никакой этой нормальности нет. В определенных ситуациях безумная страсть, соединенная с технологичностью, побеждает нормальность. И Лукашенко чуть не проиграл со своими рациональными построениями в момент, когда он увидел, какое безумие с другой стороны. Думаю, что он это до сих пор осмысливает. Мне это так кажется.

Ведущий: Хотелось бы узнать Ваше мнение, ждут ли нас какие-то положительные тенденции в будущем году? Я имею в виду как внутриполитические, так и внешнеполитические.

Сергей Кургинян: Ждут. Мы будем укрепляться, очищаться. Мы уже выстояли — будем мотать на ус, исправлять свои ошибки. Не будет никакой оголтелости во всем этом. И мягко и спокойно мы решим еще десять-двенадцать тактических проблем. Потом мы упремся рогом в стратегические — и вот тут, где-нибудь в 2027 году, начнутся совсем серьезные изменения, обязательно подталкиваемые нашим противником.

Враг нас не предаст. А сейчас нас ждут тактические улучшения, кропотливая работа, деградация западной жизни и украинской, ситуационные победы — и какие-то неприятные эксцессы одновременно. В среднем мы будем жить лучше. Мы всё равно очищаемся, всё равно пролитая на Украине русская кровь — это спасение русского стратегического будущего. Она уже действует — и будет действовать дальше, как это ни горько, с одной стороны, но как это ни судьбоносно, с другой. Ибо если бы не было этой судьбоносности, то где-нибудь лет через пять-шесть нас бы ждала совсем большая катастрофа с огромной кровью и позором.

А сейчас мы движемся всё равно в другом направлении — непоследовательно, через пень-колоду, кое-как, — но движемся. И мы будем продолжать это спасительное для России и мира движение.

Ведущий: Тогда осторожно верим в лучшее в таком случае?

Сергей Кургинян: Да, конечно. А как иначе? Глаза боятся, а руки делают!