«Мы большую часть жизни боимся умирать»
С виду классический батюшка, с бородой и в рясе, а по образу мысли — сущий революционер. Так в Сети оценивают священника из подмосковного Пушкино Андрея Дударева.
Дударев восстановил сгоревшую дотла дачу Маяковского на Акуловой горе. В своем докладе на Федоровских чтениях он напомнил о том, как в конце поэмы Маяковского «Про это» лирический герой обращается к ученому будущего с просьбой о воскрешении, поскольку ему во что бы то ни стало нужно долюбить недолюбленное.
Священник поставил посреди пустырей Пушкино памятник Льву Толстому и мемориал героям Великой Отечественной войны с настоящим танком Т-34.
Уже долгое время отец Андрей разыскивает и восстанавливает стертые могилы известных пушкинцев. В этом для него состоит реализация идеи Николая Федорова о возвращении отцов.
Корр.: В своем докладе Вы рассказали о частичках мощей, которые начали буквально коллекционировать в храмах. Почему это делается?
Андрей Дударев: Мне кажется, что это связано с нашей страстью потребительства. Мы ходим в храм чаще всего для того, чтобы сказать Богу: «Дай».
Я тут увидел в Сети интересное изображение. Мел Гибсон, режиссер фильма «Страсти Христовы», сидит с актером, который играет Иисуса Христа. Актер в этот момент перед распятием. Он весь в крови, в этой багрянице, пропитанной кровью. Судя по всему, на фото режиссер дает ему последние указания перед входом в кадр. И вот сидит Гибсон, такой весь респектабельный, чего-то объясняет, а актер, играющий Иисуса Христа, в роли сидит и слушает его. И подпись: «Примерно так выглядят наши жалобы Иисусу Христу».
Поэтому, конечно, мы у Иисуса Христа, висящего на кресте, у Бога, стесняемся просить. А вот у святых, которые, как нам кажется, нас понимают, которые жили в этой жизни, нет. Поэтому и начинаем коллекционировать частицы мощей, что у одного просить как-то стыдно. Это как взаймы у одного и того же человека брать. А тут у одного взял, у другого взял, у третьего взял.
Но выходит, что вот за этой частичкой уже нету личности. Даже икона давно перестала для нас быть целью, потому что икона заставляет как минимум посмотреть, кто на ней изображен, особенно если она с житием. Посмотреть и каким-то образом соотнести свою жизнь с жизнью святого, перед тем как попросить его о чем-то. А частичка мощей обезличивает святого и позволяет нам, ничего не видя особенно, сказать: «Дай!» И при этом еще о смерти не думать. Потому что мы не видим останков. Кости, реальные части человеческого тела, которые мы встречаем в монастырях, как-то сразу настраивают, ориентируют мозг, и мы многие желания свои как-то меняем перед тем, как произнести просьбу.
На Востоке, где христианство поднималось в первые три века, служили на останках мучеников.
Корр.: Россия, по большому счету, проигрывает войну смерти. И может быть, плохое отношение к могилам, о котором Вы сказали в докладе на Федоровских чтениях, одно из проявлений этого поражения. Ведь все это может возникать от страха. Потому что когда человек отдает себе отчет, что он, говоря языком Федорова, выстраивает отношения с отцами, он и к могилам будет по-другому относиться. Что нужно, чтобы в нашей войне со смертью наступил перелом?
Андрей Дударев: Есть очень простая заповедь: чти отца своего и мать, и хорошо тебе будет, и долго будешь жить на земле. Но «чти» в христианском контексте означает уважение не только к живущим, но и к умершим. А умершие, как говорил Николай Федоров, самые беззащитные люди. С ними что угодно можно сделать. Поэтому я думаю, что начать возрождение и перелом в войне против смерти необходимо с того, чтобы люди погрузились в поиск не просто имен, это сейчас сделано, это замечательно — составление своих родословных, но продолжили эту, начатую составлением родословных, работу уже в поиске захоронений. Если мы начнем искать захоронения, то столкнемся, конечно, с ужасающей картиной снесенных погостов и будем вынуждены что-то с этим делать.
И тогда, я думаю, изменится и наше отношение к смерти в жизни. Потому что смерть — это… Ну, смерти нету, есть сон, как мы, христиане, верим. А сон не есть смерть, не есть не жизнь. И я думаю, что наша жизнь в этом случае станет и дольше, и радостней. Потому что страх перед смертью, конечно, очень сильно нас ранит и отнимает у нас большую часть жизни. Потому как большую часть жизни мы не то, чтобы умираем, мы большую часть жизни боимся умирать.
Происходит с нами какая-то неприятность и мы там идем, анализы сдаем, о чем-то думаем. А потом проходит время и оказывается, что бояться было нечего, мы выздоровели. Но все это время мы боялись и отнимали у себя радость полноценной жизни.
Корр.: Спасибо.
