Великая Отечественная. Борьба мобилизационных систем
Часть II. Идя по лезвию бритвы
Мобилизационные возможности Советского Союза были велики, но далеко не бесконечны, и к весне 1942 года их пределы обозначились весьма отчетливо. Тяжелейшие потери Красной Армии и оккупация врагом обширных территорий, на которых проживали десятки миллионов советских граждан, в том числе миллионы военнообязанных, делали невозможным повторение даже наполовину того мобилизационного сверхусилия, которое стало спасительным в первые полгода войны.
Собственно, пополнение войск и формирование новых частей и соединений уже осенью 1941 года в существенной степени обеспечивалось не только мобилизацией, но и перераспределением личного состава внутри вооруженных сил: в частности, через активное сокращение тыловых подразделений и служб и вообще хозяйственного и административного аппарата с направлением высвободившихся людей в строевые подразделения. А для формирования стрелковых бригад активно привлекались кадры Военно-морского флота.
Сама же мобилизация по мере расширения охвата всё больше опиралась на те источники, пригодность которых ранее по тем или иным причинам расценивалась как весьма ограниченная ― например, многие коренные народы Северного Кавказа, Закавказья и Средней Азии, представители которых зачастую не владели не то что грамотой, а вообще русским языком, в силу чего осложнялось обучение их даже азам военного дела. Не говоря уж о том, что особенности их менталитета тоже не упрощали вливание в воинские коллективы.
Мобилизация затронула даже такой специфический и проблемный источник, как места не столь отдаленные. Здесь следует оговориться, что вопреки расхожим антисоветским байкам никаких частей из матерых уголовников не создавалось ― указы Президиума Верховного Совета СССР предусматривали освобождение из заключения лиц, осужденных за прогулы, бытовые, незначительные должностные и хозяйственные преступления, которых распределяли по вполне обычным частям Красной Армии, избегая их преобладания где-либо. В отличие от позднесоветской интеллигенции, ответственные лица сталинской эпохи вполне отдавали себе отчет, чем обернутся попытки формирования войск из закоренелых преступников. Собственно, и тот контингент, который мобилизовали в действительности, создал немало трудностей, поскольку в нем помимо оступившихся людей попадался и крепко криминализованный элемент, приводить который к порядку и дисциплине приходилось суровейшими мерами вплоть до казни перед строем наиболее непонятливых, увидевших в отправке в армию не возможность исправления, а шанс совершить новые «подвиги» на преступной стезе. Впрочем, в любом случае лагеря, колонии и тюрьмы дали не так много людей, поскольку к началу 1941 года суммарная численность заключенных не превышала 2,5 миллиона человек, а освобождено для военной службы до конца года было 420 тысяч. Так было в реальности, а образ Советского Союза как страны, в которой половина народа сидела, а половина охраняла, существует только в мозгу позднесоветского обывателя. Так что история с направлением на военную службу заключенных иллюстрирует скорее уровень советского мобилизационного напряжения, а отнюдь не огромный вклад зэков в победу над фашизмом.
В общем, оставшийся у Советского Союза к весне 1942 года мобресурс назвать бесконечным можно было разве что в порядке издевательства. Превосходство над Германией по этому показателю не исчезло совсем, но резко сократилось. Начальник Главного управления формирования и укомплектования войск Красной Армии (Главупраформ) Ефим Щаденко в докладе Сталину от 13 марта 1942 констатировал: «Только при самом жестком планировании, безоговорочном выполнении намеченных мероприятий и при самом бережном использовании людей можно рассчитывать на бесперебойное пополнение армии до декабря 1942 года».
Поэтому вполне закономерно, что в этот период советское руководство начинает замедлять маховик создания новых войск. 16 марта 1942 Государственный комитет обороны даже издал постановление, предписывавшее военным округам прекратить формирование заложенных в феврале стрелковых дивизий и бригад. В принципе, к тому времени уже во весь рост стоял вопрос, как поддерживать на приемлемом уровне укомплектованности уже существующие части и соединения ― так много их было сформировано с начала войны. К марту 1942 года в Красной Армии насчитывалось 407 стрелковых и 86 кавалерийских дивизий (из них в действующей армии соответственно 283 и 43), 4 танковые дивизии (все вне действующей армии), 168 стрелковых и лыжных бригад (в действующей армии 91), 36 воздушно-десантных бригад (в действующей армии 4), 135 танковых и 6 мотострелковых и механизированных бригад (в действующей амии соответственно 53 и 4), 29 укрепрайонов (в действующей армии 9).
Правда, в самом постановлении данное решение объяснялось тем, что загруженность формированием войск не позволяет округам заняться подготовкой маршевых пополнений хотя бы на удовлетворительном уровне ― такая проблема тоже существовала, причем в документах войск нередко отмечалось, что прибывающие на пополнение маршевые роты и команды приходится не доучивать, а учить. В связи с этим ГКО предписал военным округам сосредоточиться на подготовке пополнений в запасных бригадах и полках, а прибывающие на фронт маршевые подразделения вливать только в соединения, отведенные с передовой на доукомплектование, чтобы избежать попадания новобранцев в бой сходу без доучивания и слаживания с принявшими их подразделениями. При этом постановление требовало от командования армий и фронтов наладить планомерную ротацию соединений на передовой для отдыха и доукомплектования, не дожидаясь их полного истощения. Конечно, на практике это воплотить было совсем не просто, но важен сам факт внимания высшего советского военно-политического руководства к состоянию ведущих боевые действия войск, к тому, чтобы названия «дивизия», «бригада» и так далее как-то отражали действительность.
В то же время советское руководство стало предпринимать меры по реорганизации войск для увеличения их боевых возможностей.
Первые полгода войны ознаменовались многочисленными упрощениями структуры частей и соединений, призванными прежде всего ускорить и облегчить формирование ― отсюда и, например, массовое формирование стрелковых бригад. Это позволило обеспечить быстрое накопление сил для зимнего наступления, однако те же стрелковые бригады, не имевшие артиллерии серьезнее легких пушек, в боях очень быстро теряли личный состав. Поэтому в 1942 году начинается постепенное преобразование стрелковых бригад в дивизии.
Схожие процессы начались с подвижными войсками. Первая военная зима показала, что отдельные танковые бригады слишком малы и имеют недостаточно мотострелков, артиллерии и спецподразделений для самостоятельных действий на оперативном просторе, а кавалерия не обладает достаточной огневой мощью и очень уязвима перед авиацией. Правда, восстанавливать почти исчезнувшие из Красной Армии танковые дивизии не стали, а вместо этого предпочли создать танковые корпуса, объединявшие по три танковые и одной мотострелковой бригаде с корпусными подразделениями — артиллерийскими, инженерно-саперными и так далее. Доводили до ума структуру танковых корпусов еще очень долго, но процесс создания сил, позднее развивавших операции в глубину и замыкавших окружение вражеских группировок, был запущен. При этом никто не собирался отказываться от отдельных танковых бригад и других танковых частей, очень помогавших пехоте как взламывать вражеский фронт в наступлении, так и держать оборону.
Правда, для всех этих мероприятий и вообще для поддержания боеспособности войск в любом случае требовались люди. Причем люди требовались не только для армии ― в них нуждались и промышленные предприятия, и сельское хозяйство. Вообще тот факт, что резкое изъятие из производства менее чем за год чуть ли не 15 миллионов человек, причем наиболее трудоспособных, не развалил советскую экономику, представляется чудом ― напомним, для России в Первую мировую оказалось непосильной нагрузкой изъятие примерно того же числа работников, растянутое почти на три с половиной года. Так что освобождение оккупированных врагом советских земель становилось уже не политической задачей, а насущным военным и экономическим требованием. Кстати, еще 9 февраля 1942 года Ставка Верховного Главнокомандования издала приказ № 089, дозволявший военным советам армий самим проводить на освобождаемых территориях мобилизацию мужчин 17–45 лет, для обучения которых при армиях следовало создать запасные полки. Таким образом, организация пополнения теперь возлагалась в том числе и на сами действующие войска. Стоит отметить, что схожая практика фронтовых мобилизаций существовала в Красной Армии во время Гражданской войны. Правда, пока мобилизация с освобожденных территорий значительного притока людей не давала, поскольку и освободили не так много.
Тем не менее при всех возникших трудностях и потерях Советский Союз смог ко второму военному лету даже нарастить силы как в целом, так и на фронте ― в начале мая 1942 года численность действующих советских сухопутных и воздушно-десантных войск составляла почти пять миллионов человек, и еще более 112 тысяч числилось в резерве Ставки. Общая же численность Вооруженных сил превышала 10,94 миллиона человек, из них более 9,54 миллиона приходилось на сухопутные и воздушно-десантные войска.
А вот нацисты роста сил на Восточном фронте не добились, хотя и принимали меры по увеличению численности вермахта, которая к июлю 1942 года превысила 8,4 миллиона человек. Из этого числа около шести миллионов приходилось на сухопутные силы (включая войска СС), состав которых благодаря формированию новых войск увеличился за год с 208 дивизий до 233. Вот только если к началу войны против Советского Союза сухопутные силы и войска СС не испытывали некомплекта в людях, то теперь он зашкалил за 600 тысяч человек. А группировка сухопутных войск именно на Восточном фронте, увеличившись со 153 до 183 дивизий, по численности не дотягивала до трех миллионов (напомним, к началу операции «Барбаросса» было 3,35 миллиона). Войска союзников Германии, действовавшие против СССР, насчитывали еще около 0,8 миллиона человек.
Конечно, нельзя сбрасывать со счетов, что далеко не безграничный мобилизационный потенциал Германии был в значительной степени использован еще в 1939–1940 годах, да и к новым изъятиям рабочих рук из экономики верхушка нацистской Германии относилась весьма настороженно. Не говоря уж о хозяевах этой самой экономики, особенно о промышленных воротилах ― хотя, казалось бы, они-то частично компенсировали нехватку рабочих рук за счет использования подневольного труда людей с оккупированных территорий.
Так что практически единственным контингентом, который вермахт мог получить без особых внутриэлитных конфликтов и затруднений, оставалась достигавшая призывного возраста молодежь. Впрочем, даже этот контингент использовался не с той интенсивностью, с какой можно было бы. Так, только в марте-апреле 1942 начался призыв молодежи 1923 года рождения, причем до самого октября этих призывников планировалось готовить в армии резерва (часть германских сухопутных сил, отвечавшая за обучение личного состава, формирование и пополнение войск), то есть рассчитывать на них действующим войскам в летней кампании 1942 года по большому счету не приходилось. Напомним, с нашей стороны 1923 год рождения мобилизовали еще в августе 1941 года.
В общем, на резкое наращивание мобилизационного напряжения для новой летней кампании нацисты не пошли, равно как и не приняли мер к повышению оперативности пополнения действующих войск. В результате даже прибытие новых соединений не восстановило численность группировки на Восточном фронте, большая часть которой продолжала испытывать сильный некомплект. Пополнение в объемах, достаточных для доукомплектования близко к штатной численности, получили главным образом соединения на юге советско-германского фронта, где гитлеровцы наметили для себя основную задачу новой кампании ― прорыв к нефтепромыслам Кавказа. А что до других направлений, то все просьбы штаба сухопутных войск дополнительными мобилизационными мероприятиями или еще какими способами обеспечить приток личного состава в действующие силы натолкнулись на уверения верховного командования вермахта, что все заявки на пополнения будут удовлетворены.
А в ожидании этого удовлетворения германским командирам и штабам на Восточном фронте приходилось крутиться самостоятельно. В частности, пополнять боевые подразделения солдатами из частей обеспечения, вербуя на их место «хиви» из советских военнопленных и гражданского населения оккупированных территорий. Или расформировывать третьи батальоны в пехотных полках для доукомплектования двух других высвободившимися солдатами и офицерами.
Тем не менее германское командование надеялось, что превосходство Красной Армии в сухопутных войсках получится нивелировать, добившись решительного продвижения на юге, а также активностью на других направлениях, где планировалось проведение местных наступательных операций. И начало летней кампании 1942 года вроде даже дало основания полагать, что эти надежды оправдаются. В мае — июне гитлеровцы смогли смять советскую оборону в полосе от Курска до Таганрога, завершить оккупацию Украины, Донбасса и Крыма. Уже в середине июля германская группа войск «Б» прорвалась в большую излучину Дона, а группа войск «А» форсировала его в нижнем течении и устремилась в сторону Кубани и Кавказа.
А вот дальше начались неожиданности. Выяснилось, что советское командование к лету снова накопило значительные резервы, предполагая использовать их в собственных наступательных операциях, но теперь направило их для восстановления посыпавшегося фронта на юге. Немедленного перелома в ходе боевых действий это не дало, но вынудило противника перетасовывать силы. В ответ на упорное сопротивление в большой излучине Дона, созданное главным образом за счет резервных армий Сталинградского фронта, германскому командованию пришлось развернуть часть сил из выполнявшей главную задачу кампании группы войск «А» на восток, к Сталинграду, сражение за который стало приобретать затяжной характер.
Вновь обнажились примерно те же трудности, с которыми вермахт столкнулся годом ранее, в том числе трудности с пополнением. В июле ситуация выглядела для немцев очень неплохо: прибывшее в группы войск «А» и «Б» пополнение численностью в 71 тысячу человек полностью покрыло убыль за этот месяц, исчислявшуюся в 70,6 тысячи человек. А вот уже в августе убыль возросла до 132,8 тысячи, а пополнение просело до 36,6 тысячи. В сентябре пополнение составило 33,1 тысячи человек при убыли в 79,2 тысячи. Неудивительно, что наступавшая на Сталинград 6-я армия подошла к нему изрядно прореженной, и уже в сентябре, в разгар боев за город, офицер связи верховного командования сухопутных войск докладывал о состоянии ее пехоты следующее: «Численность стрелковых рот в настоящее время в среднем 10–15 солдат. Особенно высоки потери в офицерах, большая нехватка унтер-офицеров и опытных бойцов… Душой сражения являются полковые командиры, которые лично ведут в бой свои полки ― на деле это уже практически усиленные роты численностью 150–180 человек… Из-за постоянных уличных боев, превышающих их возможности, солдаты очень устали и отупели».
Что же касается других частей советско-германского фронта, то здесь ход событий еще более разошелся с замыслами противника. Основные резервы группы войск «Центр» ушли на поддержание обороны на Ржевском выступе, на который развернули мощный натиск войска Западного и Калининского фронтов. Что до группы войск «Север», то ей пришлось задействовать прибывшие из Крыма после взятия Севастополя силы не для запланированного наступления по установлению полной блокады Ленинграда, а для отражения начавшейся в конце августа очередной советской деблокирующей операции. Да, ни ликвидировать Ржевский выступ, ни пробить блокаду Ленинграда летом — осенью 1942 года Красная Армия не смогла, но вермахт на этих участках оказался загнан в оборону.
Впрочем, не сказать, что срыв вражеских планов сам по себе гарантировал победу, что вывод разбитых соединений и налаживание пополнений легко давались Советскому Союзу. Напротив, тяжелейшие потери Красной Армии и продвижение противника, в результате которого под оккупацией оказалась уже территория, на которой до войны проживало в общей сложности 80 миллионов человек, поставили нашу страну в очень неустойчивое положение.
В сентябре 1942 года Щаденко представил доклад о мобилизационных ресурсах, в котором рисовалась совсем не оптимистичная картина. Оставшийся еще не задействованным и не оказавшийся в оккупации мобресурс составлял в общей сложности около 6,6 миллиона человек (не считая еще 1,15 миллиона в местах лишения свободы), из которых почти 2,8 миллиона были забронированы за народным хозяйством, а еще 1,3 миллиона трудились в рабочих колоннах.
Щаденко делал вывод, что «из оставшихся в стране ресурсов военнообязанных в ближайшие 6–7 месяцев войны, то есть до весны 1943 г., при настойчивом нажиме можно получить для Красной Армии… 2 300 000 [человек]». Заметим, что в это число начальник Главупраформа включил ожидаемое за шесть месяцев возвращение в строй 600 тысяч выздоровевших раненых, то есть именно мобилизационные мероприятия, по его оценке, могли дать в ближайшие полгода только 1,7 миллиона человек. Причем «настойчивый нажим», о котором он писал, подразумевал уже призыв в армию парней 1925 года рождения.
Вместе с тем в докладе отмечалось, что на оккупированной территории осталось свыше 5,6 миллиона военнообязанных. В общем, получался достаточно простой расклад: либо в ближайшие месяцы Красная Армия наносит тяжелые потери противнику и освобождает значительную территорию, либо весьма скоро приток людей в нее перестанет возмещать потери.
Между тем по ту сторону фронта командование германских сухопутных сил продолжало искать способы увеличить пополнение войск личным составом и в качестве одного из возможных источников обратило внимание на люфтваффе. Военно-воздушные силы Германии того времени включали отнюдь не только летный состав и части аэродромного обеспечения, но также многочисленные силы ПВО, строительные, учебные, охранные подразделения ― в общем, это была огромная разветвленная структура, численность которой уже приближалась к двум миллионам военнослужащих.
В принципе, идея запросить у руководства люфтваффе передачу части личного состава для доукомплектования сухопутных войск была закономерной. Вот только главнокомандующему люфтваффе рейхсмаршалу Герману Герингу эта идея совсем не понравилась. Напомним, Геринг на тот момент ― наци № 2, официальный преемник Гитлера. Так что он обладал сильными рычагами влияния, позволившими не допустить «ограбления» его ведомства. В итоге вместо передачи солдат люфтваффе в сухопутные войска было решено сформировать непосредственно в составе военно-воздушных сил так называемые полевые дивизии для участия в наземных боях.
Казалось бы, найдено «соломоново решение»: и Геринг не в обиде, и для действий на земле появятся дополнительные соединения. Вот только на деле получилось совсем не так гладко. В люфтваффе оказалось туго с кадрами, разбирающимися в боевых действиях на земле. Такой известный германский военачальник, как Эрих фон Манштейн, уже после войны небезосновательно писал: «Где могли эти дивизии получить необходимую боевую и общевойсковую подготовку… Откуда в составе ВВС могли взяться командиры дивизий, полков и батальонов?» Забегая вперед, отметим, что ни при первом применении зимой 1942–1943 годов, ни позднее пехота Геринга, мягко говоря, высоких боевых качеств не проявила. Проект «не взлетел», и германские сухопутные войска остались без десятков тысяч солдат, которых могли бы получить.
В свою очередь, советское руководство осенью 1942 года, добившись относительной стабилизации положения на фронтах, занялось накоплением сил для зимнего контрнаступления. Конечно, возможности для этого были уже не такие, как в 1941 году. Например, маршевое пополнение, отправленное в действующие войска за 1 октября — 20 ноября 1942 года, насчитывало 327 тысяч человек. Тем не менее это пополнение вкупе с передаваемыми фронтам новыми, а также прошедшими переформирование частями и соединениями, позволило довести численность действующих сухопутных войск до 5,5 миллиона человек, и еще 382 тысячи (с учетом воздушно-десантных войск) насчитывалось в резерве Ставки.
Для сравнения, германские сухопутные силы на Восточном фронте к тому времени насчитывали около 3,05 миллиона человек. Правда, тогда же достигла пика общая численность задействованных против Советского Союза войск союзников Германии ― она перевалила за миллион человек. Тем не менее численный перевес оставался за Красной Армией, и к тому же фронт на юге очень сильно растянулся в результате веерообразного наступления по расходящимся направлениям, что совсем не способствовало устойчивости вражеской обороны, особенно на том направлении, которое в итоге оказалось решающим ― под Сталинградом и на Среднем Дону.
В результате советские войска в ноябре стремительно опрокинули румыно-германские войска на флангах сосредоточенной у Сталинграда 6-й армии вермахта и взяли ее в глубокий котел, а в декабре 1942 года не оставили германскому командованию никаких возможностей для ее спасения, отразив попытки деблокирования в калмыцких степях и одновременно разгромив 8-ю итальянскую армию на Среднем Дону и тем еще более углубив окружение. А обвал вражеского фронта на сталинградском направлении создал угрозу тылам вражеских сил, наступавших на Кавказ, вынудив гитлеровцев свернуть поход за нефтью. Не везде советские операции зимы 1942–1943 были победными, не обошлось и без провалов, вроде той же неудачной операции «Марс» на Ржевском выступе. Однако в общем стратегическое наступление Красной Армии во второй зимней кампании оказалось очень результативным и нанесло Германии и ее союзникам крайне болезненный ущерб.
Советскому Союзу в 1942 году вновь удалось выдержать мощные вражеские удары, а затем на исходе года вновь развернуть масштабное наступление, причем намного более сокрушительное, чем в прошлую зиму. Причем на этот раз в силу значительного исчерпания мобилизационных возможностей особую важность приобрели рациональное использование оставшегося мобресурса и ответственный подход к накоплению и своевременному применению резерва.
