Советское наследие как спасение от погибели
Разве недостаточно явленного нам воочию для того, чтобы говорить о погибели? Что ж, ждите новых доказательств ее пришествия или воспевайте как благо это очевидное наползание всемирной постисторической тьмы, она же — коронавирус и пр.
Те же, кому погибель очевидна, либо смиряются с нею, либо хотят с нею бороться. Причем не лежа на диване, а иначе. Им и адресована эта передовица.
В передачах «Суть времени» (снимавшихся, когда наползание тьмы еще не было столь очевидно) я не только говорил о чудовищности последствий распада СССР и краха советского коммунистического проекта, но еще и предпринял попытку развернутого описания всего того, что явлено нам в виде этих последствий. Потому что бороться можно, только опираясь на настоящее понимание природы и возможностей того, с чем хочешь бороться. Сначала — это, потом — всё остальное.
Хочешь бороться с болезнью — изучи ее подобающим образом. Хочешь сражаться с драконом — разберись в его повадках, найди его слабые точки, придумай, как использовать его силу так, чтобы она тебе помогла погубить его. Вот я и описываю эту тьму, как ее ни назови — болезнью, драконом или иначе.
Конечно, нервные люди воскликнут: «А зачем вы нам это всё описываете, если нас всё равно пожрет дракон?!» Или: «Зачем вы нам так подробно описываете смертельное заболевание, которое обрушила на нас то ли судьба, то ли чья-то злая воля, то ли наш собственный идиотизм? Зачем нам нужно всё это знать, если ниспосланная нам беда огромна, а мы сами ничтожны?»
Конечно, если быть уверенными в том, что многие знания умножают только скорбь, то, может быть, лучше этих многих знаний и не иметь. Но кто сказал, что эти самые знания умножают только скорбь? То есть то, что они умножают скорбь, — понятно. Но только ли ее они умножают?
Многие знания (по поводу болезни, дракона etc.) даруют не только скорбь, но и шанс на избавление от погибели. Да, этот шанс мал. Да, для того чтобы его использовать, нужны действия, которые не просто подымут тебя с дивана, а буквально вывернут наизнанку. Потому что эти действия очень сложны, трудозатратны, болезненны. Потому что успех их не гарантирован, а для того чтобы их совершить, нужно распроститься с последней возможностью вкусить домашнего тепла напоследок, насладиться любимой музыкой или чем-нибудь еще… незатейливыми любовными утехами, семейным счастьем, сладким сном, наконец. Этим сном-то ведь труднее всего пожертвовать, сказав: «Ну пожрет дракон… все мы смертны…» Ан нет — иди в гору, пройди по шаткому мосту через пропасть, доберись до Кощеевой иглы и так далее. Тебе это говорят, а ты точно знаешь, что и пяти шагов в гору не сделаешь, а уж с шаткого моста наверняка упадешь. То есть всех последних сладостей лишишься, а взамен получишь не только ускоренную погибель, но и еще и осознание своей ничтожности. А можно ведь было во сне себя каким угодно героем увидеть и возрадоваться. А потом уже — дракон, хрум-хрум-хрум и прочее.
О какой же болезни я поведал не сдавшейся до конца публике в своей длинной «телеграмме» под названием «Суть времени»? Я поведал о болезни под названием регресс. Мол, СССР не просто распался на части. В каждой из этих частей вдобавок началась системная деградация, которую именуют регрессом. Ее источником стало криминальное первоначальное накопление, не позволяющее создать плохие, но жизнеспособные буржуазные государства, а превращающее эти государства в некие пиратские королевства. В условиях такого превращения негодовать по поводу коррупции, мафиозности — бессмысленно. Ибо это превращение создает совершенно новые формы организации общества, причем такие, по отношению к которым любая мафия — это средоточие добродетели, нравственности, человеколюбия и созидательности.
Я настаивал на том, что поскольку произошедшее с СССР (я называл это в ряде своих работ постгосударственной стадией системного кризиса) привело к регрессу на постсоветской территории, этот регресс обернется таким нисхождением, таким вовлечением в темный водоворот, при котором весь мировой процесс приобретет характер неизмеримо более чудовищный, нежели всё, испытанное ранее человечеством. И я подробно описывал, что такое эта чудовищность (ад земной, усовершенствованный Освенцим, темная зона расчеловечивания и так далее).
Но я описывал не только это. Я описывал также невозможность классических форм сопротивления данной напасти, поскольку сама эта напасть породила постклассический мир. В котором, например, нет места классовой борьбе, потому что нет классов. В котором невозможна революция (не «оранжевая», а настоящая), потому что настоящая революция есть часть восходящего исторического процесса, часть не поломанного исторического времени.
Если исторический процесс убит, историческое время поломано, то ни революции, ни способные на них макросоциальные величины не только не возникают как некие благие кристаллы, порожденные пагубным субстратом. Напротив, любые пародии на революции (а при регрессе возможны только пародии) добивают всё, связанное с благом и приводят к ускорению регресса, нисхождения, погибели. Такова специфика дракона под именем Регресс, такова специфика заболевания под названием Пост- и Антиисторичность.
Если перевести это на совсем упрощенный язык, то получается примерно следующее. Новые формы организации общества, про которые можно, перефразировав Сталина, сказать: «Эти формы пострашнее, чем „Фауст“ Гёте», конечно же, отвратительны. И эта их отвратительность была мной предсказана тогда, когда всем грезился на месте несовершенного СССР «улучшенный шведский социализм».
Еще в конце 1980-х, когда сошедшие с катушек позднесоветские люди свято верили в благое пришествие замечательного шведского социализма, который не чета «отвратительному совку», я предупреждал, что они получат не шведский капитализм, а капитализм совсем иной — похлеще колумбийского, и что беда к этому не сводится. Что эта беда состоит вдобавок в том, что любое разрушение этих чудовищных квазиколумбийских форм капитализма при существующих качествах общества будет пародией на революцию и немедленно породит еще худшие формы. Это как при некоторых видах онкологии: опухоль очень плохая, но только тронь ее скальпелем — и вместо освобождения от опухоли получишь тысячу других и ускоренную страшную смерть пациента.
Нервные люди тут же стали меня спрашивать, что же, собственно, я предлагаю вместо революции. «Вы предлагаете консервацию существующей отвратительности во имя недопущения худшего, — сказали мне эти люди, — но ведь вы сами говорите, что эта отвратительность нарастает, и что обернется она абсолютной погибелью».
Этих нервных людей я раз за разом отсылал к историческому опыту излечения деградационных болезней и побед над драконом под именем Темные времена. Я обращал внимание этих людей на то, что линейная теория прогресса явным образом неверна и что человечество иногда так глубоко «залетало», что любое упование на революционное спасение являлось очевиднейшим и горчайшим блефом. И что от погибели, насылаемой такими периодами, крупные человеческие сообщества иногда (но именно иногда!) спасались с помощью так называемых катакомб, которые по своей природе вроде бы имеют и не исторический, и не классовый, и не революционный характер, но которые в итоге оказываются эффективнее самых сногсшибательных революций.
Конечно же, ярчайшим примером подобного катакомбного спасения является христианизация Древнего Рима, которая породила следующее.
Во-первых, некоторое продление существования западного Древнего Рима.
Во-вторых, длительный процесс восстановления этого западного Древнего Рима в виде христианской священной Римской империи (не было бы христиан — терзали бы Европу варварские банды не только в первые века христианской эры, но и в течение гораздо более долгого срока).
В-третьих, создание восточного христианского Древнего Рима, он же — Византия. А тут уже речь идет не о кратком, хотя и существенном продлении жизни западного Древнего Рима на несколько сотен лет, а о продолжении жизни Древнего Рима в его византийском обличии аж на тысячелетие.
В-четвертых, принятие Московской Русью эстафеты у Византии.
В-пятых, принятие большевиками фактически этой же эстафеты. В самом деле, перенос Лениным столицы из Петрограда в Москву и восстановление Сталиным патриаршества, разрушенного Романовыми, были частными знаками восстановления именно Святой Руси в ее красной ипостаси. То есть восстановлением Святого Царства в красной (коммунистической) ипостаси.
Вот что дали миру христианские катакомбы, порожденные общественной реакцией совокупной ойкумены (почти что равной тогда всему человечеству) на чудовищную деградацию Древнего Рима.
Но разве другие крупнейшие государственные величины не создавались сходным образом? Разве не создавались практически так же США? Разве не из катакомб в их ином обличье исходила воля к восстановлению Китая после различных темных эпох?
Разъяснив слушателю «Сути времени», почему в условиях регресса постисторическую криминальную опухоль нельзя трогать скальпелем, почему надо искать иглу для победы над драконом, а не спать сладким предсмертным сном и не махать попусту кулаками, дубиной или даже мечом, я не призывал к бездействию или охранительству, а заговорил о контррегрессивном внутреннем «исходе» в еще не познанную или позабытую «советскость без дураков». И я привел доказательства того, что только такой исход может быть победителен и спасителен в условиях болезни под названием регресс.
Существенными слагаемыми такого исхода являются возможности, предоставленные нынешней ситуацией так называемому гражданскому обществу. Можно сколько угодно, причем с абсолютной теоретической правотой, говорить о том, что гражданам нужно государственное, качественное, предельно централизованное образование. Но это та теоретическая правота, про которую один из героев «Педагогической поэмы» Макаренко говорил: «Теорехтически это, конечно, лошадь, а прахтически так она падает».
Да, нужно централизованное, классическое образование, предельно высококачественное, бесплатное, государственное, сочетающее в себе все лучшие традиции советского и досоветского периода, устремленное в будущее. Но разве советское образование не было близко к этому идеалу? И не те ли, кто к нему сейчас апеллируют, низвергли в бездну и это образование, и многое другое — во имя непонятно чего?
Так что «теорехтически» это «лошадь». А «прахтически» — имеем то, что имеем. Внимательно вникните в рассуждения нынешнего министра просвещения, они же — то, что мы имеем «прахтически». И перестаньте видеть сладкие советские сны, которые сами же прервали невесть зачем. Вы их хотите восстановить? Как? Трогая скальпелем весьма специфическую опухоль?
Болезнь находится пока в той стадии, когда с неимоверными усилиями и непредсказуемым результатом еще может быть осуществлен контррегрессивный внутренний исход, опирающийся на некие горькие дары ужасной эпохи. Эти дары — не до конца обнуленные возможности гражданского общества, рынок, плюрализм, частная собственность. Да, это очень горькие дары эпохи нарастающего ужаса, формируемого именно этими дарами. Это страшные, почти смертельные яды. Но они же могут быть средствами излечения — весьма проблематичными, негарантированными, неимоверно трудо- и душезатратными. Просто других средств нет вообще.
И именно поэтому я две трети своего времени провожу в Александровской коммуне, которую считаю одной из точек позитивной контррегрессивной катакомбности. Я придаю при этом огромное значение тому, чтобы эта катакомбность была именно контррегрессивной, чтобы это даже отдаленно не пахло землянками, сектами, бегством от жизни. Разумеется, данная точка является хранительницей советского наследия. Причем хранители верят, что это наследие — фактор будущего.
Но я совершенно не понимаю, почему американцы могут создавать фонд «Наследие», а мы нет. И я достаточно долго занимаюсь этим наследием для того, чтобы понять меру его поврежденности еще в советский период.
Кому и зачем надо было свести фактически к нулю советское медицинское наследие Ухтомского, Сперанского и других? Почему еще в советский период всё должна была подмять под себя другая школа медиков и физиологов (в первом приближении анохинская)?
Кому и зачем нужно было свести к нулю психологическое советское наследие Выготского, Леонтьева и других? Почему так нужно было противопоставлять всему этому другую школу (в первом приближении — имени Зинченко)?
Что произошло с советской вычислительной техникой? Советской педагогикой?
Какая болезнь зародилась уже внутри позднесоветского общества? Причем не диссидентская болезнь, а другая. Кому надо было упрятать в тюрьму глубоко советского и коммунистического Побиска Кузнецова?
И что теперь творится, к примеру, вокруг того же «ковида»?
Что такое искомый полноценный коммунизм? Каково его другое название?
Его другое название — восходящее целостное человекоцентрическое развитие, которое не подчиняется техноцентризму, а использует технику во имя достижения человеческой полноты. Такое развитие можно с одинаковой правомочностью назвать коммунистическим или симфоническим. Но оно является развитием, и потому — спасительно для человечества. Ведь остановить развитие человечество не может.
А что мы видим вместо этого? Мы видим продавливание идеи спасительности техноцентрического, а значит, антигуманного развития. И это не только игры с геномом. Это всё, что нас окружает, — все эти цифровизации, «дистанционки».
Но мы видим и другое — отчаянный рывок Запада в сторону создания на Востоке спасительной для него псевдохалифатистской империи неразвития. Запад создавал такую империю с давних пор. Но он боялся создать нечто слишком опасное для себя. И потому сначала ориентировался на безгосударственные террористические организации типа «Аль-Каиды» (организация, деятельность которой запрещена в РФ) или ИГИЛ (организация, деятельность которой запрещена в РФ). А потом — на террористические организации, привязанные к слабым государствам, таким, как Саудовская Аравия.
Теперь имеет место крупномасштабная турецкая авантюра. Кровавое столкновение Азербайджана с Арменией — это крохотная часть такой авантюры. Но даже эта крохотная часть являет собой жуткий вулкан, извергающийся кровью.
Но на повестке дня другое! Крупная страна с армией, флотом, традициями, населением, подготовленностью к насилию должна, по мнению ее лидера, не просто стереть с лица земли маленькое закавказское государство, а восстановить Туран.
Бандеровский нацизм (а Бандера — именно нацист) начинает дополняться нацизмом «Серых волков». И это еще первые звенья большой цепи!
Если те, кто пошли на эту авантюру, всерьез намерены ее осуществить, то в Туран должен войти не только Крым. В него должно войти Поволжье, огромные сибирские территории, территории на северо-востоке России. Речь идет о беспощадном уничтожении России, которая находится в том самом регрессивном состоянии, которое я всё время описываю.
Мне справедливо возразят: «Ну вот вы и будете дожидаться этого конца России в своей крохотной контррегрессивной точке!»
Во-первых, я пишу эту статью в Москве, после очередного выступления по телевидению и перед очередным московским спектаклем.
Во-вторых, контррегрессивный сценарий развертывается нами отнюдь не только в Александровском.
А в-третьих… в-третьих, если я прав, то Россия может уцелеть, только если хотя бы десятая часть ее населения перейдет в режим самообеспечивающегося полувоенного существования, которое имеет в истории много аналогов. Это и казацкие поселения, и разного рода крупномасштабные начинания типа иранских басиджей, и тот военно-политический опыт, который Германия задействовала задолго до гитлеризма, поняв, что без ландсвера (то есть полувоенных самообеспечений) ее армия (то есть рейхсвер) будет обречена на абсолютную деградацию. Конечно, все мои ссылки на эти прецеденты так же условны, как ссылка на Древний Рим и христианские катакомбы. Но это не означает, что эти ссылки совсем бессмысленны.
Я вовсе не считаю, что такая самоподготовка (вновь подчеркну, эффективная при условии вовлеченности в нее десятков миллионов людей) будет а) спасительной и б) неосоветской. Не об этом сейчас идет речь, а о мощном сопротивлении огромной скверне, которое может опираться только на полноценное и всестороннее развитие каждого человека, что немыслимо без правильного воскрешения настоящего — восходящего, симфонического и в этом смысле коммунистического — советского наследия.
Вот почему эту передовицу накануне 103-й годовщины Великого Октября я посвящаю именно такому пониманию советского наследия (оно же — СССР 2.0 и коммунизм 2.0).
До встречи в СССР!
