О стрельбе в Казани

Еще совсем недавно констатация того, что все мы люди, была безусловной. Но поскольку теоретики новой фазы капитализма прямо говорят, что есть еще и постлюди, то, говоря о том, что я как человек искренне сострадаю всему, что произошло в Казани, всем жертвам изувера, всем, кто потрясен случившимся, я уже констатирую совсем не очевидное обстоятельство, что все мы люди. Потому что тот, кто это делал, вряд ли может быть назван человеком. Да он и не хочет быть им назван — он кривляется, молотит то ли под бога, то ли под дьявола — не важно, под кого, не в этом дело.

А в том, что теоретики новых процессов, повторяю, прямо говорят, что пришли постлюди. И что-то подсказывает, что они не только лгут, что что-то такое стучится в дверь. Тем важнее нам всем быть людьми и помнить, что «нам сочувствие дается, как нам дается благодать»,  — и в этом наша миссия людей, если мы хотим ими оставаться и выстаивать.

Но я взял на себя и другие функции — функции экспертизы в общественной деятельности, поэтому я не могу ограничиться этим сочувствием, которое дается как благодать. Я только могу заверить всех, что оно искреннее, идет из глубины души и не имеет никакого отношения к дежурным реляциям.

Так вот, как эксперт я должен сказать честно, что эта боль пройдет, как проходила другая. Боль Беслана была огромна, но и она прошла, а было еще много таких вещей, которые, казалось бы, должны «повернуть наши глаза внутрь», задать какие-то предельные вопросы нашим душам и изменить нас, но этого не происходило. Герой Достоевского говорит: «Ко всему-то подлец-человек привыкает». И продолжает: «А коли и вправду он подлец, то…»

Вопрос о том, подлец ли человек, ко всему ли он привыкает, — сейчас встает ребром. Это главный вопрос современности, это метафизический вопрос, и политика по отношению к нему уходит на второй план, притом что сам этот вопрос всё более приобретает политический характер.

Человечество напоминает огромный курятник, из которого время от времени вытаскивают кур, чтобы изготовить из них какое-нибудь сациви или что-нибудь еще, и угостить кого-то этим сациви. Куры кудахчут, возбуждаются, а потом успокаиваются. И если человечество будет таким — ему конец. А оно пока что такое, и не казанский эксцесс изменит его целиком или хотя бы частично. Всё успокоится, к моему глубочайшему сожалению и отвращению.

Но дело заключается в том, что это всё только первые ласточки чего-то гораздо большего, и рано или поздно придет то, по отношению к чему успокоиться уже будет нельзя. Я не хочу рекламировать некие сообщества, которые ведут себя так, как этот нелюдь и подонок, но это большие сообщества, и они разрастаются. И опять-таки они являются следствием чего-то большего. Чего?

Десять лет назад, в момент, когда только формировалось движение «Суть времени», я сказал, что президент России Владимир Владимирович Путин стабилизирует регресс. Он этот регресс, запущенный в постсоветскую эпоху, сдер-жи-ва-ет. И это правда. Благодаря этому сдерживанию всё еще не развалилось, и даже есть какие-то приобретения: Крым и так далее. Но когда регресс сдерживают, это значит, что он движется, и он подходит к черте невозврата. За этой чертой исчезнет счастливая возможность уподобляться курицам, которые покудахчут, покудахчут и успокоятся. Там уже успокоиться будет нельзя. Там придет нечто, по отношению к чему успокоение кончится. И оно придет.

И моя задача как эксперта, как общественного деятеля и гражданского активиста каким-то способом предуготовить к тому, чтобы в момент, когда оно придет — а оно придет еще не сейчас, но придет — люди не оказались ввергнуты в бесконечную панику, которая сменит их счастливое существование курятника, а могли чему-то и как-то сопротивляться. Чтобы они понимали, чему, и чтобы они знали, как.

Мой жизненный путь отнюдь не усеян розами, и в своей жизни я занимался не только написанием книг и постановкой спектаклей. Я руководил геологическими, точнее, геофизическими коллективами в условиях дикой тайги, я работал в горячих точках. В конце концов, и мой опыт существования в коммуне тоже не является сплошной идиллией и райскими песнями.

Каждый раз, когда ты сталкивался с глядящими на тебя так, как сейчас глядят на тех, кто его снимает, глаза подонка, убившего людей в Казани, каждый раз, когда ты сталкивался с такими глазами, ты понимал, что на тебя смотрит пес ада. Не бог, не сатана и не невесть что, а настоящий пес ада. Что там внутри уже, в самой сердцевине, поселилось зло, и оно будет себя реализовывать.

Если бы была сталинская эпоха, то это надо было бы просто ликвидировать, но ты-то — я геологическими партиями в семидесятые годы руководил — ты-то понимаешь, что это другая эпоха и что ты можешь просто жестко отреагировать на то, что делает подонок, — а попадались, между прочим, и подростковые экземпляры — и выкинуть его в окружающий мир, а потом он из этого окружающего мира еще раз вернется, посеяв там еще больше зла, вернется к тебе.

И ты спрашиваешь себя: а что ты будешь делать тогда? «Тогда, — ты отвечаешь, — я буду отгораживаться, а если он придет, отвечать огнем на поражение». Но ты же понимаешь, давая себе такой ответ, что он будет опять-таки ошибочным.

И понимаешь при этом, что ты не сможешь не совершить этой ошибки, потому что главное преступление — бездействие. Но ведь ошибка — это ошибка. И ты спрашиваешь себя: «А что такое правильное действие? Не ошибочное, которое ты должен совершать, потому что другого совершить не можешь, а правильное?»

И отвечаешь себе: «Правильное действие — только изменение общества, причем такое изменение, при котором расширенное производство этих подонков будет остановлено и будет запущен обратный процесс. Может быть, очень жесткий, но именно обратный, и он спасет от того, чтобы эти подонки не превратились в главный фактор общественной жизни, уничтожив эту общественную жизнь как таковую и превратив ее в бесконечный черный шалман».

Нельзя бесконечно стабилизировать регресс. Что такое бюрократия, формирующаяся в таких условиях? Это сильно криминализованное сообщество, которое на всё отвечает «мероприятиями» — ставит галки, берет откаты. Тут даже не в откатах дело, а в том, что на всё мы отвечаем мероприятиями. «Меры будут приняты, власти отреагируют». Чем? Чем вы отреагируете? Даже если вы поставите роту десантников у каждой школы, вы всё равно ничего не сделаете, потому что единственное, чем можно реагировать, — это менять жизнь так, чтобы эти орды пацанов исчезали. Ничего другого сделать нельзя.

И тогда задайте себе один-единственный вопрос: «В рамках какого тренда это всё происходит?» Этот тренд сокращенно я называю «КаКоВ» — Капитализм Конца Времен.

И я объяснил, выступая на 9 мая, что это такое. Для меня как для светского человека — это капитализм, который отказался от сдерживания греховности человека с помощью нормативных сеток. Он сломал сам эти нормативные сетки. Он обещал держать человека как некое постоянство — греховное, но сдерживаемое — и вместо этого толкнул его вниз. И это сейчас происходит. Это бесконечно усиливается интернетом. Это происходит каждый день.

У этого есть несколько слагаемых: вот этот бесконечный слом нормативных сеток, идущий повсюду, неудержимый, колоссальный рост производительности труда, при котором большая часть человечества не нужна, и ликование по поводу того, что приходит хаос, потому что этим хаосом можно каким-то способом воспользоваться и еще на нем что-то наварить. Плюс беспощадная инстинктивная сила, которая тянет весь этот капитализм к наращиванию прибыли и деланию прибыли из всего, из любых бед, из любых деструктивных тенденций.

Для меня это называется капитализм конца времен — и другого уже нет. Человечество представляет собой колонну, которая движется по дороге этого капитализма конца времен. И не говорите мне, что где-то там коммунизм. Коммунизм был в сталинский период в Советском Союзе. Его нет ни в Китае, ни во Вьетнаме, ни на Кубе — нигде. Есть большая колонна, которая движется в одну сторону, и она показала это в пределах ковида — и это только первые репетиции будущего ликвидационного процесса. Айне колонне марширт (нем. — eine kolonne marschiert. — Одна колонна марширует), других колонн нет — всё.

Да, Россия не является авангардом этой колонны. В авангарде — Запад, а в авангарде авангарда — США, но это не значит, что она не движется в пределах этой колонны, что она может из нее выйти. Она в сегодняшнем ее виде выйти не может, а она должна, ибо это — колонна погибели.

Есть религиозные люди, которые говорят: «А что поделать, это Апокалипсис». Но у религиозного человека есть на вооружении концепция катехона, которая позволяет сопротивляться Апокалипсису. Поэтому никто не имеет права ссылаться на то, что он религиозен и поэтому не будет сопротивляться приходу врага человечества. Если же религия начнет разводить руками и говорить: «А что поделать, таков уж наш удел», — то эта религия превратится в деструктивную силу. И да не будет так.

Мы имеем право сопротивляться приходящему врагу человечества и должны. Но мы должны назвать имя этого врага не только метафизически-религиозно, но и светски. И это имя — «капитализм конца времен», и другого нет. Это единая колона, которая marschiert в сторону этого самого конца времен. Это сломанные нормативные сетки, это непрерывное воспроизводство, расширенное, таких подонков, одного из которых вы видите. Их много, их уже сейчас страшно много, а потом их будет совсем много.

Никакая бюрократия с ее галочками, мероприятиями и ее дежурно-стеклянными тезисами о том, что меры приняты, ничего не изменит. Она бессильная, вороватая и бездарная.

Есть несколько возможностей что-то делать.

Возможность минимальная — обособиться. Если вы не хотите, чтобы завтра ваши дети оказались в руках подобных подонков, — обособляйтесь: на законных основаниях, спокойно. Не сделаете этого — подонок придет к вам, потому что его производит жизнь. Производит расширенно, в рамках мирового процесса.

А внутри России, которая приняла этот тренд поганый и не хочет от него отказаться так, как должна, это будет происходить еще быстрее, чем в остальном мире, потому что есть очень много пагубных оснований внутри страны, есть эта продажа первородства за чечевичную похлебку — она не отменена.

Политические силы? Что вы имеете в виду? Есть власть в том виде, в котором есть. Она вот так вот, с помощью мероприятий и галочек, уныло и покорно сдерживает какие-то тенденции. У нее есть оппоненты? Эти оппоненты — ухудшенный клон власти. Откройте глаза! Посмотрите на то, что происходит. Что такое нормативные оппоненты? — это ухудшенный клон власти. Такой же бессильный, такой же галочный, с тем же менталитетом внутри. И еще полностью лишенный всякого чувства ответственности. Есть оппоненты оппонентов? Это — еще более ухудшенный клон.

Значит, программа минимум-миниморум — это обособление. Законное, спокойное и достойное. Следующая программа, о которой я говорил уже не раз, и которая очень негативно воспринимается всякими ревнителями патернализма и всего прочего, — это передача школ в руки родительских комитетов.

Вы исповедуете капитализм, вы от него не отворачиваете? Тогда отдайте не только деньги, но и основные фонды в руки родительских комитетов, которые и будут организовывать защиту школ, программы и создание там того или иного морального климата. И не говорите мне, что при этом будет разрушена унификация, единство образовательного процесса. Вы сами его разрушаете расширенно с вашими ЕГЭ и прочим дерьмом.

Вы капиталисты? Ну так будьте ими до конца и отдайте родительским комитетам, сообществам людей, которые готовы держать школы, не только бюджетные средства, которые вы пилите, но и основные фонды, то есть школьные помещения, а также всё остальное и все права.

Во-первых, это вряд ли будет сделано, хотя за это надо бороться. Во-вторых, я боюсь, что очень немногие в обществе этим воспользуются, потому что корень беды не во власти, которая вполне себе такая, как я сказал, и не в ее оппонентах, которые являются ее клонами. Корень беды — в обществе. В обществе, отрекшемся от себя, в обществе, наслаждающемся расслабухой, в обществе, не готовом к мобилизации, в обществе, не готовом искупить преступление отказа от СССР и коммунизма, — там корень, там лежит «гнойник довольства и покоя». И пока он не вскроется, пока не наступит эпоха искупления произошедшего, все наши меры будут паллиативными.

Теперь я могу сказать твердо, что произойдет в этом самом конце времен, который наступит не сегодня, малым знамением которого является Казань и ее трагедия, которой я бесконечно соболезную.

Вот когда это придет в настоящем объеме (а оно придет), то ответом на это будет система, по отношению к которой сталинский ГУЛАГ — это веселый крик на лужайке, это райская сентиментальность и гуманизм. Когда это придет по-настоящему, то это можно будет только залить кровью. Подонков — казнить публично.

Всё, что связано с расслабухой, алкоголизмом и с прочими делами — перевоспитывать гораздо более мощно и репрессивно, чем это делалось при Сталине, потому что этого будет больше, и оно будет разнуздано. И это будет горькая альтернатива смерти. Наркоманов и иже с ними — расстреливать.

И тут встанет главный вопрос: кто это будет делать? Где тот человеческий ресурс, который сможет реализовывать эту горькую необходимость тогда, когда ее альтернативой будет паника и абсолютный конец. Это будет главный вопрос, об этом надо думать сегодня.

Чем быстрее Россия откажется от этого КаКоВа и от этого движения в eine kolonne, тем мягче будут средства, с помощью которых можно будет остановить массовое безумие, маленькой частицей которого является казанский подонок. Надо выйти из этой eine kolonne. Надо не говорить, что мы там в тренде и нам надо в этом тренде занимать такие или другие места, — из него надо выйти. Надо выйти из расслабухи, надо выйти из этой сладкой катастрофы, надо выйти из этой неспособности к трудовому усилию, надо выйти из этого вожделенного хлева, в котором все чавкают на разный манер — как богатые, так и бедные.

Нужно закусить губы и создать такое трудовое усилие и такие очаги чистой жизни и деятельности, при которых развитие экономики достигнет 15–20% в год на мобилизационной основе.

А рынок окажется там, где ему место, — у параши мелкого частного потребления. Еще можно сейчас сохранить какую-то смешанность и какие-то меры свободы, если выйти из этого. Но я не вижу никаких симптомов этого выхода, а все меры по стабилизации этого и упорядочиванию этого я как поддерживал десять лет назад, так и поддерживаю. Но как говорил десять лет назад, что это мертвому припарки, так говорю и сейчас. Это будет сдержано до определенного предела — оно всё равно ползет вниз. Да, медленнее, слава богу. Мы покупаем какое-то время. Время на что? На что?

Вот то немногое горькое, что я могу по-крупному как эксперт и человек, занимающийся общественной деятельностью, сказать. И не надо говорить, что я кого-то чему-то учу, — это боль моей души, это моя правда. Хотите ее опровергнуть — опровергайте. Для меня она такова, и не сегодня она родилась в моей душе по причине очередных событий. Она родилась, когда я смотрел, как разваливают Советский Союз, когда я видел, как сдирают кожу с детей в Таджикистане, когда я смотрел на залитую кровью страну, когда я видел, как наглеют американцы, и когда было видно, куда они волокут мир.

Вот этот КаКоВ. Любуйтесь им — он производит подонков, они ему нужны. Он производит их, а они — его, в расширенных масштабах.

И не бормочите по этому поводу, что где-нибудь в Америке и где-то еще истребляют еще больше людей в школах. Это правда. И что говорит эта правда? Что вы не первые ученики, что вы не best pupils в этой школе? Это одна школа, это школа КаКоВа — капитализма конца времен. И каждый, кто говорит, что внутри нее возможна хоть какая-то жизнь, — обманывает себя и других.

Выйдите из этого обмана, проснитесь однажды, оглянитесь вокруг и действуйте!