Великая Отечественная. Борьба мобилизационных систем

Часть I. Как хоронили «Барбароссу»

22 июня 1941 года навсегда вошло в нашу историческую память как черная дата, день начала самой страшной войны в нашей, да и в мировой истории. Но одновременно ― поскольку мы знаем, что начало войны, как завязь, содержит в себе плод Победы ― при всей трагичности этот день воспринимается (и должен восприниматься!) как день грядущего торжества.

Но в постсоветской России с самого начала стараются не замечать этого второго смысла даты 22 июня и делают из нее исключительно «день памяти и скорби». Задача этой перелицовки понятна ― тем самым и на день Победы накладывается неизгладимый отпечаток горя, катастрофы, почти ненужной жертвенности. Между тем в русской военной истории почти нет войн или даже отдельных битв, принесенные в которых жертвы можно было бы назвать бессмысленными.

Когда за родной город сражались и погибли абсолютно все защитники Козельска, «злого города», это не сдержало татар от завоевания остальной Руси ―, но разве эти жертвы были бессмысленными? Нет, тогда враг понял, что русские готовы погибнуть до последнего, но не отдать свою родину.

На Бородинском поле легло около 45 тысяч солдат и офицеров, а всего в первую Отечественную войну 1812 года ― до 200 тысяч человек. Надо ли эти потери считать ненужными, а войну против хотевшего захватить всю Россию Наполеона ― ужасающей катастрофой?

Примеры можно было бы множить, но главным здесь, на наш взгляд, является одно: конечно, гибель людей ― огромная трагедия, но эта трагедия не является бессмысленной.

В этой статье мы попытались взглянуть на начало Великой Отечественной войны, когда советским народом и были понесены наибольшие жертвы, именно с этих позиций. И подчеркнуть еще раз, что война 1941–1945 годов была в этом отношении особенной, не похожей на прежние.

Именно потому, что немецкие нацисты не собирались в обычном смысле завоевывать советский народ, чтобы превратить его в своего данника, а страну сделать колонией. Нет, они готовили куда худшую участь ― буквальное умерщвление большей части советских людей и низведение оставшихся до состояния двуногих полуживотных, обреченных до конца своих дней исполнять прихоти немецких «сверхчеловеков».

Однако эти чудовищные замыслы не были воплощены. Советский Союз смог не просто выстоять под натиском нацистской Германии, но и в конечном итоге сокрушить ее.

Нередко (а западные историки почти всегда) победу Советского Союза над Германией в Великой Отечественной войне объясняют его превосходством в людских ресурсах, которое объявляется чуть ли не абсолютным.

Да, статистика показывает, что к началу войны Советский Союз, безусловно, обладал перевесом как в общей численности населения, так и в числе военнообязанных мужчин. По оценке Центрального статистического управления, на 1 января 1941 года всё население Советского Союза насчитывало свыше 198,5 миллиона человек. Данные Госкомстата дают несколько меньшую величину ― к началу войны 196,7 миллиона человек, из них 93 миллиона мужчин. Из этих 93 миллионов около 45% составляли мужчины в возрасте от 18 до 50 лет.

Для сравнения, на середину 1940 года население Германии с учетом присоединенных к ней Австрии, Судет, западных областей Польши, Эльзаса с Лотарингией составляло 90 миллионов человек. Еще 19,5 миллиона насчитывалось в образованном из остатков Чехии Протекторате Богемии и Моравии, а также в так называемом генерал-губернаторстве, составленном из не присоединенных к Германии польских территорий.

Однако являлось ли превосходство в численности военнообязанных главным фактором? Если мы вспомним, как Германия сокрушила других своих противников в Европе до нападения на Советский Союз, то увидим, что эти противники потерпели поражение отнюдь не из-за исчерпания мобилизационного ресурса ― так, и в Польше, и во Франции ко времени их разгрома оставались еще значительные массы не мобилизованных мужчин призывных возрастов. Вермахт столь стремительно сокрушал вооруженные силы противников Германии, что те просто не успевали раскрутить маховик мобилизации, сделать ее перманентной. Собственно, в этом и заключалась стратегия блицкрига, взятая на вооружение политическим и военным руководством нацистской Германии ― стремительными ударами нанести вражеским вооруженным силам в короткие сроки такой ущерб, чтобы враг просто не успел организовать тотальную мобилизацию и перевести войну из противоборства армий в противоборство всей мощи государственных систем.

И в отношении Советского Союза нацисты собирались поступить примерно так же, о чем недвусмысленно свидетельствует установка, данная Гитлером в директиве № 21 от 18 декабря 1940 (тот самый план «Барбаросса»): «Основные силы русских сухопутных войск, находящиеся в Западной России, должны быть уничтожены в смелых операциях посредством глубокого, быстрого выдвижения танковых клиньев. Отступление боеспособных войск противника на широкие просторы русской территории должно быть предотвращено».

Условия, в которых произошло нападение на Советский Союз, вполне позволяли данную задачу выполнить. Силы Красной Армии в военных округах на западе страны не успели завершить оперативное развертывание, начало войны застигло их разбросанными в движении к границе и не имеющими времени создать фронт даже удовлетворительной плотности. Более того, поскольку до начала войны мобилизация в Советском Союзе не проводилась, то Красная Армия еще не была доведена до штатов военного времени и насчитывала с учетом войск НКВД менее 5,9 миллиона человек, тогда как численность вооруженных сил Германии превышала 7,2 миллиона.

Еще разительнее было неравенство сил на западе, откуда и производилось вторжение ― Советский Союз имел в пяти приграничных военных округах группировку численностью менее 3,1 миллиона человек против германских войск численностью около четырех миллионов. При этом, напомним, советские войска не успели завершить оперативное развертывание, так что непосредственно у границы уже сосредоточенной германской армии противостояла весьма рыхлая завеса из сил прикрытия. Да, еще было более 600 тысяч в советских армиях так называемого второго стратегического эшелона, выдвигавшихся с конца весны из внутренних военных округов и с Дальнего Востока, но они находились на линии Западной Двины и Днепра и к приграничным сражениям не успевали.

Нередко утверждается, что незавершенность развертывания следует считать чуть ли не за благо ― мол, благодаря этому противник уничтожил только ту часть сил, что находилась у границы, а иначе перемололи бы большинство войск военных округов на западе страны. Вот только при этом забывается, что германские танковые группы вообще-то вели прорывы на очень большую глубину. Например, в Белоруссии 3-я танковая группа Германа Гота и 2-я танковая группа Гейнца Гудериана соединились аж под Минском, так что в огромном котле оказалась примерно половина сил Западного фронта, он же до войны Западный особый военный округ. Собственно, в этом и состояли те самые «смелые операции посредством глубокого, быстрого выдвижения танковых клиньев». И напомним, что Минск пал 28 июня, то есть всего спустя неделю после начала войны ― и такая скорость прорыва не в последнюю очередь объяснялась именно низкой плотностью фронта с советской стороны.

Так что перемалывание или как минимум обескровливание большей части сил приграничных военных округов как раз и произошло в действительности.

Укажем конкретные статистические показатели. К началу войны в пяти военных округах у западных границ находилось 170 дивизий, и еще 57 дивизий входили в те самые армии второго стратегического эшелона, с которыми противник к исходу приграничных сражений уже вступил в соприкосновение ― итого получается 227 дивизий. Так вот, к исходу первой декады июля 28 дивизий были уничтожены, а еще более 70 потеряли не менее половины личного состава, то есть были обескровлены.

В общем, если бы не произошел перелом заданного приграничными сражениями хода событий, то разгром Красной Армии в предусмотренные планом «Барбаросса» четыре-шесть месяцев вполне мог стать реальностью. А перелом не представлялся возможным без очень значительного подкрепления действующих войск в сжатые сроки.

Но кем подкреплять? Из 303 дивизий сухопутных войск, имевшихся в Красной Армии к началу войны, не задействованными оставались всего 76, что не так уж много. К тому же большая часть этих дивизий оберегала южные и дальневосточные рубежи страны, которые нельзя было оголять во избежание возможных очень серьезных военно-политических последствий, особенно со стороны оккупировавшей весь северо-восток Китая Японии ― пусть не безусловной и себе на уме, но всё-таки союзницы Германии.

По большому счету, уже к 10 июля 1941 года ситуация была практически необратимой. И наше счастье, что в Москве остроту угрозы осознали намного раньше. Конечно, по сводкам Совинформбюро самых первых дней войны трагичность положения понять невозможно ― они были выдержаны в духе «Всё хорошо, скоро будет дан отпор». Однако решения, принятые советским руководством уже в первый день войны, резко расходятся с бравурностью официальных реляций.

22 июня Президиум Верховного Совета СССР издал указ о мобилизации военнообязанных 1905–1918 годов рождения в 14 военных округах из 17. Общая численность этого контингента достигала 10 миллионов человек ― больше, чем предусматривалось мобилизационным планом, который предписывал общую численность вооруженных сил по штатам военного времени с учетом вольнонаемного персонала и вспомогательных формирований гражданских наркоматов в 9,2 миллиона человек. То есть уже в первый день войны Сталин и его сподвижники осознали, что мобилизационный план, как и многие другие предвоенные планы, уже не актуален, и нужно принимать срочные меры.

Проведение мобилизации в объемах, превышающих мобплан, позволило, прежде всего, начать поточное формирование новых частей и соединений. Эта мера также не предусматривалась предвоенными планами, но диктовалась ходом событий ― повторимся, без массового подкрепления истекающих кровью действующих войск едва ли можно было предотвратить развал фронта. И новые части и соединения требовались, что называется, уже вчера, а потому сроки на их подготовку отводились предельно сжатые.

Поскольку массовое формирование новых войск предвоенными планами не предусматривалось, оно закономерно столкнулось с множеством трудностей. Десятки единовременно создаваемых с нуля дивизий требовалось обеспечить вооружением, обмундированием, техникой ― причем в таких объемах, которые еще не переведенная на военный режим промышленность, к тому же охваченная суматохой эвакуации, никак не могла быстро изготовить.

В некоторой степени проблема сглаживалась тем, что перевооружение Красной Армии в 1930-х годах создало большие запасы старого вооружения ― во всяком случае, винтовок и трехдюймовых пушек имелось много. Но вот по другим категориям такого, увы, сказать нельзя, так что штаты пришлось резать. Насколько жестко, можно понять на примере артиллерийской группы стрелковых дивизий ― если штат апреля 1941 года предусматривал два артиллерийских полка, имеющих вместе на вооружении 12 152-мм, 32 122-мм гаубиц и 16 76-мм пушек, то в июле дивизии формировались уже с одним артполком, имеющим на вооружении 8 122-мм гаубиц и 16 76-мм пушек. Для сравнения, в германской пехотной дивизии артполк имел по штату 12 150-мм и 36 105-мм гаубиц, в танковой или моторизованной ― 12 150-мм и 24 105-мм гаубиц.

Еще сложнее обстояли дела с кадрами, причем их дефицит возник еще задолго до войны ― прежде всего из-за увеличения вооруженных сил, хотя и пресловутые репрессии сказались. И если, скажем, лейтенантов можно подготовить за несколько месяцев из сообразительных и умеющих вести людей за собой парней, смирившись с поверхностностью такой подготовки и понадеявшись на «доучивание» на фронте, то уже с майорами, полковниками и тем более генералами подобное невозможно. Так что свойственное предвоенной Красной Армии стремительное продвижение командиров вверх по иерархической лестнице укоренилось еще крепче.

Колоссальный советский мобилизационный экспромт начала войны, конечно, сопровождался еще многими трудностями, которые на западе страны усиливались еще и воздействием быстро наступающего противника. На железнодорожный и автомобильный транспорт помимо перебросок войск и снабжения действующей армии свалилась тяжелейшая нагрузка по перевозкам огромных масс мобилизованных, вынудившая резко перестраивать всю работу. Организацию вывода военнообязанных из оказавшихся под угрозой оккупации районов пришлось фактически импровизировать, и значительную часть эвакуировать не успели ―, а это, в свою очередь, привело к тому, что имевшиеся к началу войны учетные сведения о мобилизационных ресурсах в существенной степени перестали отражать действительность. Само собой, возникли и накладки с распределением мобилизованных. И для народного хозяйства вырывание такой массы рабочих рук стало тяжелым ударом.

Тем не менее при всех издержках, неурядицах, суматохе и неразберихе на местах, неизбежных при переходе таких масштабов с мирных на военные рельсы, мобилизация дала результат. Немало новых советских соединений влились в действующую армию уже в июле, так что к августу она насчитывала уже 297 дивизий. И это сказалось на ходе боевых действий ― так, в Смоленском сражении контрудары оперативных групп, составленных, в числе прочего, из новых войск, позволили существенно задержать окружение 16-й и 20-й армий, на северо-западе удалось вынудить противника приостановить наступление на Ленинград, на юго-западе отбить второй штурм Киева.

Мобилизация сверх предвоенных планов обеспечила не только формирование новых соединений, но и позволила наладить пополнение войск личным составом. Здесь тоже пришлось пойти вразрез с предвоенными планами и значительно увеличить количество и штатную численность предназначенных для подготовки маршевых пополнений запасных частей, а также установить очень короткие сроки подготовки пропускаемого через них переменного состава: на обучение рядовых из необученного контингента отводилось полтора-два месяца, на младших командиров три. Конечно, выучка такого пополнения оставляла желать лучшего, зато поступало оно регулярно и массово ― уже в августе на фронт отправилось маршевое пополнение общим числом 613 тысяч человек.

В конце июля Государственный комитет обороны для упорядочения процессов формирования и восстановления войск учредил Главное управление формирования и укомплектования войск Красной Армии (Главупраформ), которое возглавил армейский комиссар 1-го ранга Ефим Афанасьевич Щаденко, ветеран Гражданской войны. Вообще стоит отметить, что по сути меры советского руководства воспроизводили опыт Гражданской войны, когда посреди разорванной на части разоренной страны почти с нуля создавалась Красная Армия.

Огромные потери вынудили Президиум Верховного Совета 10 августа санкционировать мобилизацию военнообязанных 1904–1890 годов рождения и призывников 1922–1923 годов рождения. Тем не менее к тому времени стало ясно, что понесенный Красной Армией урон при всей чудовищности всё же не стал фатальным. Если в начале второй декады июля казалось, что германское наступление скоро примет характер добивания рассыпающихся на очаги сопротивления советских войск и будут заняты наиболее экономически важные районы, то в новых условиях страшная перспектива подобного надлома хотя бы отдалилась.

В свою очередь, германское командование пошло на определенные перемены в ведении операций. Осознавая большую проблематичность одновременного масштабного наступления на всех трех стратегических направлениях против получающих всё новые подкрепления и пополнения советских войск, командование вермахта решило временно перевести нацеленную на Москву группу войск «Центр» в состояние обороны, чтобы за ее счет усилить группы войск «Север» и «Юг». Кроме того, противник стал гораздо осторожнее, не в пример тому, как в июле танковые группы Гота и Гудериана устремились за Западную Двину и Днепр замыкать окружение советских войск под Смоленском, не дожидаясь подхода из Белоруссии полевых армий.

Но всё же симметричного, пусть и не столь масштабного ответа на совершенное Советским Союзом беспрецедентное мобилизационное напряжение Германия не предприняла. Какие-то отдельные меры предпринимались ― так, в августе на Восточный фронт прибыла одна пехотная дивизия с запада, но в силу низкой боеспособности она занималась охранной службой в тылу. Вскоре из находившихся на западе дивизий были изъяты и направлены на восток 10 пехотных батальонов для восстановления наиболее прореженных частей. Однако эти меры не могли сколь-нибудь значительно нарастить действующую против Советского Союза группировку или хотя бы восполнить понесенные потери. И вообще пополнение поступало совсем не с той частотой и не в тех объемах, чтобы остановить падение укомплектованности войск. Общая численность поступившего до конца 1941 года на Восточный фронт пополнения лишь немного превышала полмиллиона человек ― сравним это с тем, сколько маршевых пополнений отправил на фронт Советский Союз только в августе.

Поскольку вермахт ориентировался главным образом на интенсивные, требовавшие колоссального напряжения, но скоротечные конфликты, то регулярное пополнение войск непосредственно в ходе боевых действий не стояло в числе приоритетов. А зачем, если ставка делается на сокрушение противника в несколько недель или месяцев, и уже после победы можно в спокойной обстановке заняться восстановлением сил, что называется, по полной программе?

Однако кампания против Советского Союза уже шла дольше польской или французской, возможность ее быстрого завершения уже находилась под вопросом, а германские войска на Восточном фронте понесли пусть не подрывавший их боеспособность, но ощутимый урон ― так, начальник штаба сухопутных войск вермахта генерал-полковник Франц Гальдер 28 августа записал в своем дневнике: «Пехотные дивизии почти все боеспособны. Укомплектованность их в среднем на одну треть ниже нормы». В общем, ситуация еще казалась гитлеровцам некритичной, тем более что в течение лета ее выправило введение в дело заранее выделенных для восточного похода резервов, а также постепенная активизация союзников Германии, прежде всего Финляндии и Румынии.

Нацисты ожидали, что нанесение всё новых и новых сокрушительных ударов раньше или позже сломит Красную Армию. Причем эти ожидания были не беспочвенны. Внесенные командованием вермахта коррективы в планах дали весомые результаты: в сентябре германские войска на северо-западном направлении прорвались к Ленинграду и блокировали его, хоть и не полностью, а на Украине разгромили Юго-Западный фронт в огромном котле под Киевом, после чего устремились к Слобожанщине и Донбассу. Осенние поражения Красной Армии оказались страшнее летних. А начатое группой войск «Центр» в последние дни сентября наступление на Москву привело к окружению большей части оборонявших подступы к столице советских войск под Брянском и Вязьмой, так что в советском фронте к исходу первой декады октября образовалась гигантская брешь.

Положение осложнялось тем, что подготовленные резервы советскому командованию пришлось задействовать на других направлениях, чтобы выправить последствия предыдущих вражеских ударов. То есть теоретически резервы еще оставались ― формировалась очередная волна новых соединений, причем несколько стрелковых дивизий находились прямо в Московском военном округе. Вот только едва ли эти неподготовленные и не слаженные войска смогли бы сдержать рвущихся к Москве гитлеровцев, даже учитывая то, что часть сил группы войск «Центр» продолжала бои против окруженных под Вязьмой и Брянском армий, а еще часть двинулась в сторону Калинина.

Поэтому для восстановления фронта на московском направлении советское командование предпочло перебросить уже готовые войска с других направлений, а также из Средней Азии и с Дальнего Востока, а также использовать сводные части, например, из курсантов военных училищ. Это решение имело свои очень болезненные издержки ― изъятие войск с других направлений закономерно повлекло ухудшение ситуации на них: так, на северо-западе гитлеровцы прорвались за Волхов и в начале ноября захватили ключевой для снабжения блокированного Ленинграда город Тихвин, откуда их получилось выбить только через месяц. Однако оно позволило сохранить резервы, которые сказали веское слово с наступлением зимы.

Вообще бережный подход к накоплению и своевременному применению стратегических резервов являлся одним из наиболее ярких отличий советского военного руководства от германского. У немцев вообще к резервам отношение своеобразное, причем иной раз это своеобразие приобретало гипертрофированные формы ― например, еще в кайзеровские времена Альфред фон Шлиффен, начальник германского генштаба в 1891–1905 годах, высказывал такое мнение: «Вместо того чтобы накоплять позади фронта резервы, которые вынуждены пребывать в бездеятельности и которых не оказывается на решающем участке, лучше позаботиться о хорошем пополнении боевых припасов. Патроны, подвозимые грузовиками, представляют самые лучшие и надежные резервы». Конечно, подобные представления являлись скорее экстравагантной крайностью, и в целом германские военачальники и штабисты пользу резервов не отрицали. Однако при сосредоточенности германской военной школы на важности первых ударов, которые и должны определять ход боев, сражений и даже кампаний, резервы (во всяком случае, в наступлении) рассматривались больше как средство закрепления наметившегося успеха, чем как средство противодействия неблагоприятным неожиданностям. Так что неудивительно, что к декабрю 1941-го германское командование не располагало на Восточном фронте значительными резервами ― практически все войска уже были в деле.

Также важно, что воевали они уже почти полгода, на протяжении которых раз за разом проводили масштабные операции, требовавшие стремительности и огромного напряжения сил. И накапливающееся переутомление вкупе с падавшей из-за потерь укомплектованностью и растяжением коммуникаций постепенно подтачивало боеспособность германских сил. Франц Гальдер 27 ноября, спустя почти три месяца после весьма оптимистичной оценки состояния пехотных дивизий, удрученно констатировал: «Наши войска накануне полного истощения материальных и людских сил».

Гальдеру вторили другие генералы ― в частности, командующий 3-й танковой армией (бывшей 3-й танковой группой) Георг Рейнгардт, 1 декабря указавший: «Сражение за большую цель невозможно. Необходимо срочно принять решение о занятии позиций, которые люди смогут удерживать зимой». Схожий тон приняли и документы войск ― например, в журнале боевых действий 87-й пехотной дивизии за 17 ноября говорится: «Боевой состав пехоты из-за больших потерь в последних боях сильно снизился, а физическое состояние войск… оставляет желать лучшего».

Не то что бы раньше германские военачальники не замечали изнурения своих войск. Замечали и тревогу по этому поводу испытывали, однако… успокаивали себя мыслью, что в Красной Армии всё гораздо хуже, и она вот-вот сломается. Так, командующий группой войск «Центр» генерал-фельдмаршал Теодор фон Бок в начале ноября заклинал, что «враг находится на излете своих боевых ресурсов» и «не располагает необходимой глубиной обороны и находится в куда худшем положении, чем мы». И даже когда германская разведка в начале декабря фиксировала сосредоточение советским командованием ударных кулаков на московском направлении, командование группы войск «Центр» высказывало мнение, что это перегруппировки с других участков фронта для проведения частных контрударов и вообще «боевые возможности противника не столь велики, чтобы он мог этими силами, находящимися перед фронтом группы войск, начать в настоящее время большое контрнаступление».

Реально же соотношение сил по сравнению с началом войны существенно изменилось в пользу Красной Армии, к началу декабря располагавшей действующими сухопутными войсками численностью более 3,5 миллиона человек и еще резервом Ставки из 700 тысяч. В свою очередь, численность сухопутных сил вермахта на Восточном фронте просела до трех миллионов с имевшихся в начале войны 3,35 миллиона. 400 тысяч человек в контингентах союзников Германии принципиально ситуацию не меняли.

В декабре 1941 года советское командование, вводя в дело резервы, начало контрнаступление, и гитлеровцам пришлось сначала перейти к обороне, а потом начать отступление.

К сожалению, понесенные за полгода колоссальные потери в людях и в вооружении, обозначившийся в начале 1942 года острый дефицит артиллерийских боеприпасов, недостаточная выучка войск и многие другие факторы не позволяли Красной Армии громить врага, и ее наступление в первую военную зиму представляло по большей части тяжелое, кровавое выдавливание гитлеровцев на запад. И уже весной советское наступление выдохлось. Впрочем, это не меняло главного — замысел быстрого сокрушения Советского Союза потерпел крах, а силы вермахта на Восточном фронте были изнурены и прорежены. И одной из основных предпосылок этого достижения стало оперативно предпринятое Советским Союзом мобилизационное сверхусилие, не имеющее подобия в мировой истории.

В начале войны наши вооруженные силы без войск НКВД насчитывали чуть более 5,5 миллиона человек. К маю 1942 года было мобилизовано в общей сложности еще почти 14,6 миллиона.

Чтобы мобилизовать такую массу людей в столь короткий срок, недостаточно просто иметь большое население. Вообще выводить мобилизационные возможности только из численности населения неверно. Вспомним, что в Первую мировую войну Российская империя за 1914–1917 годы при населении в 178 миллионов человек привлекла в вооруженные силы с учетом служивших в них к началу войны около 15,8 миллиона, тогда как Германская империя с населением метрополии около 68 миллионов человек привлекла за 1914–1918 годы 13,25 миллиона. И заметим, что тогда изъятие из жизни страны такой массы рабочих рук имело самые пагубные последствия.

Так что Советский Союз выстоял отнюдь не только потому, что имел почти 200-миллионное население, а прежде всего потому, что был в состоянии быстро мобилизовать такую массу людей, которую никто и никогда не отмобилизовывал. И очень важно, что эта мобилизация началась своевременно. А чтобы ее своевременно начать, советское руководство во главе со Сталиным должно было проявить недюжинную прозорливость и гибкость. А еще иметь очень большую силу воли, ведь организация такого мобилизационного сверхусилия была морально очень тяжелым шагом, поскольку мобилизация вообще тяжким бременем ложится на страну и ее народ, а уж такая мобилизация — тем более. Выдержать такое бремя могло только государство с очень большим запасом прочности и народом, преданным этому государству и готовым отстаивать его, преодолевая чудовищные тяготы и лишения.

Советское руководство смогло высвободить для борьбы с врагом титаническую мощь, однако поддерживать ее на втором году войны было уже совсем не просто, особенно в условиях, когда значительная часть страны, на которой проживала чуть ли не треть населения, оставалась под вражеской оккупацией.

(Продолжение следует.)