Сорок пять дней в армии

Кратко о себе.

Я обычный врач-хирург. Стаж в практическом здравоохранении 13 лет. Женат. Имею троих несовершеннолетних детей.

После объявления Верховным главнокомандующим частичной мобилизации граждан для участия в СВО на Украине уже на следующий день получил повестку из своего военкомата. Ночь на сборы, прощание с семьей, и вот я нахожусь в учебной войсковой части недалеко от дома. Всё круто перевернулось, началась армейская жизнь.

Мобилизованные — народ тертый и самоуверенный. У каждого из них за плечами срочная служба, а некоторые имеют реальный боевой опыт в локальных конфликтах. Много гонора, бахвальства, мало дисциплины и уважения к командирам. От этого пьянство и непослушание. Однако кадровые командиры тоже не лыком шиты. Путем нехитрых лаконичных, но хлестких и удивительно убедительных выражений они могли подобрать ключики к душе самого высокомерного вояки.

Просто удивительно, как два-три острых слова легко заменяют целые предложения, что называется, в яблочко. Представьте себе ситуацию, когда в военную часть, где квартируются дисциплинированные срочники, в течение нескольких дней заезжает под две тысячи разношерстных видавших виды мужиков. А из них надо создать боевую единицу — мотострелковый полк. Я уже не говорю, что всех надо накормить, одеть, согреть и предоставить спальное место. Сразу скажу, что кормили хорошо, обмундирование выдали качественное, достаточно теплое. Для того чтобы вместить всех, был возведен палаточный лагерь, отапливаемый печками на дровах. Потянулись тяжелые будни учебки.

Мобилизованные распределялись по подразделениям, практиковались на полигоне: метали гранаты, стреляли из автомата, осваивали пулеметы, артиллерию и проходили обкатку танком. Последнее упражнение особенно интересно. Солдат сидит в окопе, а над ним проезжает многотонный страшно ревущий танк, вслед которому нужно точно метнуть гранату. Кто такое пробовал, не забудет никогда.

Что же касается нашей медицинской службы, то мы формировали свое подразделение — медицинскую службу полка, состоящую из медроты и медвзводов боевых подразделений — батальонов. Очень большую помощь и наставничество в организации осуществлял замечательный человек, кадровый офицер учебной части — начмед. Если бы не его помощь, как бы тяжко нам пришлось позже! Только жаль, что столь грамотный военный врач после нашего отъезда в зону СВО остался в учебной части. Так распорядилось командование. Несколько позже в наш полк мобилизовали еще четырех врачей — хирурга и одного провизора с кандидатской степенью. Жизнь завертелась.

Рабочий день состоял из бесконечного приема реальных больных, которых было меньше, и тех, кто под разными предлогами желал откосить от службы — таких было пруд пруди. Тут ругань, нервы — и бумажки, бумажки, бумажки. Просто удивляло порой, как здоровенный розовощекий детина красноречиво доказывает тебе, что он на самом деле глубоко больной человек и никак служить не может.

Были и другие мобилизованные, реально имеющие тяжелые хронические заболевания, многих из которых удалось отправить на медицинскую комиссию, после чего они были демобилизованы по состоянию здоровья. Именно здесь вскрылся огромный дефект в многолетней работе военкоматов, которые оказались не готовыми к работе в условиях форс-мажора. Учет мобилизационного резерва десятилетиями велся кое-как. Регулярные военные сборы с переосвидетельствованием группы годности к службе почти не проводились, и часто получалось, что резервист, которому лет двадцать назад была присвоена категория годности «А», призывался по мобилизации с этой же категорией как неограниченно годный. А по факту этот человек уже имеет большие проблемы со здоровьем и служить физически не может. Вот с этим всем приходилось возиться, искать выходы из военных бюрократических лабиринтов и нагромождений в попытке найти правду.

А еще беседы с родственниками, подготовка ответов на запросы военной прокуратуры и многое-многое другое. Просто ужас какой-то! И это в буквальном смысле с утра до вечера без просвета. Чтобы с этим покончить, хотелось побыстрее отправиться на фронт. Еще мы занимались образовательной деятельностью. Подготовили демонстрационный материал, стали обучать бойцов приемам тактической медицины: как накладывать жгут, как пользоваться аптечкой первой помощи, как перевязывать различные раны, как иммобилизировать конечности, как правильно перемещать раненых на поле боя и т. д. Особое внимание уделялось санитарам медвзводов батальонов.

Среди этой круговерти нам очень не хватало информации о том, что нас ждет, где мы будем дальше служить, насколько это опасно и самое главное, зачем всё это происходит. Никакой просветительской и пропагандистской работы.

Но время шло и вот через три недели учебки наконец наступил день икс. В авральном режиме всем мобилизованным выдали личное оружие: автоматы, рожки, штык-ножи, каски, бронежилеты, аптечки первой помощи. Подоспела гуманитарка. Прямо на плацу в руки бойцам выдавались зимние сапоги, коврики, спальники, теплые вещи и прочее. Утром нас доставили на железнодорожную платформу, где уже стояли два подготовленных эшелона, состоящих из грузовых и пассажирских вагонов. Погрузка заняла целый день. Только теперь мы увидели и наше медицинское имущество, с которым предстояло работать на фронте. Там были: новенький КамАЗ с дезинфекционно-душевой установкой (ДДУ), с дюжину деревянных ящиков с еще советским оборудованием, противогазы, различные лекарства в большом количестве из гуманитарной помощи, коробки с промедолом для личного состава, гора складных армейских носилок и подставки под них. Всё это надо было погрузить, закрепить на платформе и опломбировать вагон.

Поезд был веселым. Иногда доходило до безобразий (не буду их описывать). Появились первые санитарные потери. Одна из них мне запомнилась особо. Некий офицер во время диспута с рядовым плеснул ему кипяток в глаз. Ожог роговицы, кератоконъюнктивит, значительное снижение зрения… Позже мы его комиссовали. Вот и повоевал.

Больше суток полз наш эшелон до станции В. в Белгородской области, где мы и высадились. Связь еще ловила, и бойцы общались с близкими, готовясь длительно не выходить на связь, так как в зоне боевых действий со связью проблемы.

На станции случилась неприятная история. Какие-то формирования нашего полка, отбывшие раньше нас «за ленточку», вскрыли наш грузовой вагон, хорошенько пошуршали по личным вещам, стащив обувь, спальники, каски, бронежилеты и другие полезные на войне вещи. При этом наши рюкзаки и сумки были варварски вывалены на перрон. Отчаянию и злобе не было предела. Это же сделали свои! Попытались найти правду у командиров, у военной полиции. В итоге сами получили люлей за то, что не выставили дежурных у своего вагона. От бывалых выучили фразу, что на войне не крадут, на войне про… (теряют). Скажу сразу, что позже, уже в зоне боевых действий нам удалось восполнить запасы утерянных бронежилетов, касок, аптечек. Что-то из гуманитарной помощи, а что-то оставалось от раненых, которых мы эвакуировали.

Немного оправившись от такого шока, получили на руки свои автоматы, патроны, гранаты и вечером погрузились на «Уралы», которые повезли нас в дальний путь в неизвестность. Ехали в темноте в свете габаритных огней, периодически и без света. Ехали медленно, тревожно. Сквозь приоткрытый полог задней части кузова просматривалось черное небо с мириадами звезд. Позже в небе стали появляться запущенные ракеты с огненным и дымовым шлейфом. Кто это? Наши? Враги? Подбирался холод и вместе с ним тревога перед неизвестностью.

Поездка длилась примерно шесть часов, а казалось, что целую вечность. И, наконец, в кромешной тьме мы остановились. Прозвучала команда на выгрузку. Первое, что я увидел, ступив на землю, это силуэты пирамидальных тополей на фоне звездного неба и очертания деревенских домиков с темными окнами. Покидали вещи в кучку. А куда дальше? Нашелся командир. Указал на небольшую рощу у дороги и велел располагаться. Мы расположились. Холодно. Спать невозможно. Жечь костры нельзя — война. Где-то вдали гремит канонада артиллерии, яркие всполохи взрывов озаряют небо у горизонта. Где мы? Может, враг близко? Появился слух, что вокруг на земле растяжки, а в небе сплошь вражеские дроны. Стали вглядываться в землю, в траву, в небо, вздрагивать от каждого шороха. Всё равно ничего не видно. Некоторые, у которых уцелел спальник, всё же поспали на земле. Другие, включая меня, проходили и пропрыгали всю ночь, чтобы не околеть. Повезло, что не было дождя.

Утро. Солнце осветило местность. Оказалось, что мы на Луганщине в растянувшейся вдоль дороги деревне Н. с бедными невзрачными домиками, по большей части покинутыми своими хозяевами. Вокруг бескрайние черноземные поля с неубранными подсолнухами и кукурузой. Оказалось, что боевые подразделения нашего полка (батальоны) уехали дальше к линии фронта занимать позиции, окапываться. А тыловые подразделения, включая нас, пока остались здесь. Каждое из оставшихся подразделений приступило к поиску места для своей дислокации. Наши ребята, что посмелее, пошли на разведку и обнаружили поблизости одноэтажный дом, в котором ранее располагалось придорожное кафе. В доме были хозяева — пожилая супружеская пара, всё еще державшие в одной из комнат магазинчик с продуктами. Они рассказали, что в ближайшее время собираются уезжать, потому что здесь опасно. Нам было разрешено занять их дом и оборудовать его под медицинский пункт. Спасибо большое добрым людям!

Усталые бойцы перетащили все вещи в дом, но отдохнуть не получилось. От тревожных разведчиков пришел слух, что ровно в 19:00 строго по расписанию со стороны противника состоится артобстрел. Многие, конечно, поверили в этот бред и ко времени отправились в лесополосу пережидать опасность. Но обстрела так и не случилось, и раздосадованные уставшие бойцы притащились обратно. Один из таких тревожных разведчиков, который больше всех любил стращать неопытных солдат, особенно нам досаждал. Сказывалось многодневное беспрерывное употребление алкоголя. Он частенько заходил к нам, рисовался как суперсолдат, набивая себе цену. Утверждал, что за его голову хохлы готовы отдать сотни тысяч долларов. Везде ему мерещились дроны и ДРГ. Уже позже я узнал, что этот бравый боец был всё-таки эвакуирован в госпиталь в состоянии психоза. Такая вот «боевая» алкогольная травма, повлекшая за собой санитарную потерю.

Переночевали в холодном доме на полу в спальниках (у кого они остались) и на теплых ковриках. Только на следующий день появилась хоть какая-то определенность. Наш начмед, худощавый парень за тридцать, стал ходить на собрания командиров два раза в день, добывая нам по крупицам необходимую информацию о том, как нам жить. Нашу медроту поделили на две части. Пять человек поселились в отдельной избе километра за два от нас и отправились разбираться с КамАЗом ДДУ, освоение которого заняло примерно неделю из-за сложности устройства и управления. Но ребята справились, и уже вскоре КамАЗ стал выполнять свою функцию по помывке бойцов, оперативно передвигаясь по позициям. Все остальные занялись обустройством медицинского пункта в занятом доме.

Одна за другой стали приходить грузовые машины с нашим оборудованием. На разгрузку и разборку этих ящиков уходили дни. Оборудование: стерилизаторы, медицинские инструменты, биксы, мебель, стойки для капельниц и т. п. поступало к нам в специальных наборах, хранившихся на складах с 50–60-х годов прошлого века. Всё это необходимо разобрать, отсортировать и очистить от солидола. Очень обрадовали качественные хирургические наборы, а также стоматологический набор, включающий всевозможные щипцы, леваторы и другие приспособления. Всё отличного советского качества.

Пространство дома разделили на офицерскую комнату, где стоял котел на дровах, обеспечивающий отопление всех помещений, комнату для солдат с барной стойкой — место бывшего кафе, стационар на двенадцать коек — бывший магазин, перевязочную-операционную в маленьком закутке и складские помещения, использовавшиеся под аптеку, хранение личных вещей и хозяйственных принадлежностей. Еще была так называемая майорская — холодная комнатушка без окон.

О ней и о Майоре подробнее. Еще в учебке, чтобы собрать воедино ежедневно прибывающий персонал формирующейся медроты, нам приходилось самостоятельно разыскивать своих бойцов среди сотен мобилизованных. В один из дней в штатке появилась информация, что прибыл фельдшер. Отыскать его за весь день не удалось. Работу продолжили без него. А в то время практически ежедневно в наш медпункт приносили бойцов в состоянии алкогольного судорожного припадка, чаще всего уже самостоятельно купировавшегося. И вот поступает очередной такой персонаж в пограничном состоянии, однако сумевший назвать свое ФИО. Ба, да это же наш фельдшер! Так и познакомились.

Позже наши солдаты дали ему прозвище Майор, не знаю за что. В первый же день «за ленточкой» Майор нашел в офицерских вещах запас спирта и в состоянии алкогольной неги находился сутками, живя в облюбованной им холодной комнатушке, так и получившей свое название Майорская. Прервать такое времяпрепровождение Майора удалось не сразу — только после изъятия тщательно спрятанного спирта. Но стоит отметить, что Майор как опытный фельдшер впоследствии стал очень полезным работником. Вел прием, исполнял врачебные назначения, проводил санобработку. Такие вот метаморфозы.

Подробнее расскажу о некоторых специальных помещениях. Это интересно, ведь создавалось всё без четкого представления о целевом результате.

Операционная-перевязочная. Небольшая комнатушка с занавешенным плащ-палаткой окном и со старой плиткой на стенах. В центре комнаты расположился длинный обеденный хозяйский стол, приспособленный под операционный, с постеленной на него клеенкой и со свернутым ковриком-пенкой в изголовье для удобства. Справа «стерильный» стол для хранения инструментария, перевязочного материала, антисептиков. Также был противошоковый столик с приспособлениями для внутривенных введений и с необходимыми препаратами первой помощи. Подоконник завален свертками с перевязочным материалом. Входили в операционную в уличной обуви, занося грязь. Что поделаешь, война. В соседней комнатушке установили бачки-рукомойники. Тут же недалеко располагался склад с лекарствами: таблетки, инъекционные препараты, инфузионные среды и многое другое. Здесь был идеальный порядок, ведь за всем следил наш провизор — человек очень грамотный, кандидат наук с жилкой исследователя. В пятилитровой пластиковой канистре он содержал привезенных с собой дафний, которые могли пригодиться для оценки безопасности питьевой воды. Рядом стоял стальной советский стерилизатор, в котором мы кипятили инструменты. Причем кипятить можно было как на огне, так и от электричества.

Следующее помещение — стационар — просторная светлая (до тех пор, пока мы не заклеили в ней окна) комната, в которую мы вместили двенадцать носилок, уложив их в два яруса на специальные кронштейны. Там же был смотровой уголок для поступающих — лавка, стул, столик. Надо сказать, что бойцы, поступающие к нам на лечение, любили находиться в стационаре. Здесь они находили всё то, чего так не хватает в окопах: тепло, сухость, удобное лежбище. Отсыпались целыми днями.

Центральной комнатой медпункта стал зал бывшего кафе — просторный, с большим барным столиком, за которым мы разместили ящики с гранатами, оружием и патронами. Там же на полках хранились съестные припасы. К этому добру был приставлен солдат, которого прозвали начпродом. Он практически неотлучно находился за стойкой, следил за порядком, выдавал по просьбе продукты. Рядом с начпродом на оружейном ящике поселился и наш начмед. Тут же на ящике было его рабочее место, где он обычно уютно возлежал и работал с документацией.

Все остальные солдаты и офицеры спали на носилках на полу. Это не очень-то удобно, зато тепло. В углу комнаты установили обеденный стол с лавками — место для питания. Кормили нас хорошо. Помимо всевозможной еды из гуманитарной помощи мы два раза в день посещали полевую кухню. Меню не отличалось разнообразием, но было достаточно вкусно и сытно. Утром обычно подавали макароны с тушенкой, названные нами лазаньей.

В обед нас радовали различными супами на первое, а на второе часто попадалось гороховое пюре с тушенкой или, как мы это называли, бобовая капричиоза. Такое питание способствовало здоровому пищеварению, что немаловажно для проживания в непривычных условиях. Первое время наш медпункт работал на прием заболевших. Это были бойцы с ОРВИ, обострением бронхита, гайморита, с болями в спине и еще много с чем по мелочи. Раненых не было.

Запомнилось одно происшествие в первые дни службы. Попросили помощь реабаторщики. Один из их солдат с заряженным автоматом укрылся в стоге сена, откуда истошно орал об опасности каких- то биополей, дронов и т. д. Требовал, чтобы все легли на землю и спрятались в укрытие. Была проведена целая спецоперация с участием других солдат и нашего врача нейрохирурга, чтобы окружить бунтаря и обезоружить. Отвезти помешавшегося на эвакуацию в госпиталь удалось лишь на следующий день. Сопровождал бойца наш доктор, участвовавший в его поимке. По пути в госпиталь боец выглядел адекватным и абсолютно нормальным, и это вызывало беспокойство: примут ли его или вернут обратно? Ситуация положительно разрешилась лишь тогда, когда в ответ на вопрос врача госпиталя о том, что беспокоит больного, тот истошно заорал, что биополя, пронизывающие его насквозь, руководят им, искренне удивился, почему другие этого не видят. Бойца забрали без вопросов. Дело было сделано. Отлегло!

Первое время мы испытывали дефицит лекарств, потому что машина с самым ценным имуществом так и не пришла к нам. Неделю мы не знали, где она. Уже думали, что всё разграблено и распродано, о чем беспрестанно сообщали командирам, а нас всё кормили завтраками. В таких условиях приходилось выкручиваться. В одном из старых советских наборов отыскали банки. Наш нейрохирург с энтузиазмом взялся за дело. Ставил банки при всех заболеваниях, когда только можно, затем накладывал йодную сетку на больное место, и это помогало! Бойцы один за другим тянулись на целительные процедуры. Забавно было наблюдать, как суровый боец лежит с умиленным лицом на носилках под теплым одеялом, сквозь которое контурируются ряды прилепленных на спину банок. Высшей благодарностью были слова: спасибо, брат, от души!

Где-то через неделю пришла долгожданная машина с лекарствами. Не украли, слава богу! Теперь появилась возможность назначать качественное лечение, не хуже чем в любой амбулатории. Сразу скажу, что позже в рамках гуманитарной помощи стали приходить лекарства просто в огромных количествах. Почему-то особенно много было средств от поноса: лоперамид, уголь.

Раскрывая гуманитарные посылки, поражаешься, с какой теплотой люди их собирают. Часто встречаются записки с добрыми пожеланиями, трогательные письма и рисунки от детей. Люди пишут, что гордятся нами и надеются на нас. Всё это придает уверенности в себе, укрепляет веру в то, что мы делаем правое дело.

В штате нашего медпункта отсутствовал стоматолог. Ближайшую помощь могли оказать только в райцентре. Это достаточно далеко, а доставка каждого бойца туда — логистическая проблема. Поэтому пришлось стоматологическое бремя взять на себя. Пригодился советский набор. В таз летели гнилые зубы, вскрывались периоститы. Всё это происходило в условиях нашей перевязочной под местной анестезией. Ребята переносили манипуляции стоически, благодарили от души. Спустя некоторое время слава о полевой стоматологии разлетелась по округе, сформировался стабильный поток пациентов. Позже стоматологическое ремесло подхватил наш нейрохирург, который после моей демобилизации продолжил это доброе дело.

Время шло. Всё было относительно спокойно. Вокруг медпункта сформировался контингент бойцов, желавших как можно больше поваляться на теплых носилочках и как можно меньше выполнять свой боевой долг. Они придумывали себе боли и тяготы. Было недопустимо занимать драгоценные койки такими бойцами, требовалась твердая рука по разруливанию ситуации. Такая рука нашлась. Наш рентгенэндоваскулярный хирург однажды утром, не имея возможности больше терпеть такое безобразие, самопровозгласил себя заведующим стационаром и в течение нескольких минут выписал аггравантов в поле, найдя весомые аргументы. Положение, таким образом, постепенно улучшилось. Побаивались агграванты нашего заведующего.

Интересную картину можно было наблюдать на улице вне медпункта. По сельской раздолбанной дороге носились солдаты на различных гражданских транспортных средствах: трактора, старые советские легковушки, мотоциклы. Такие средства передвижения бойцы выменивали или выкупали у местных жителей. Это смотрелось нелепо, подвергало опасности наше расположение благодаря демаскировке и злило командира полка. Предупреждения не действовали, поэтому проблема была решена радикально. Однажды полковник просто расстрелял из автомата одну такую легковушку, жутко напугав ее хозяев-солдат. Никто не пострадал, но бардак прекратился.

О командире следует рассказать отдельно. Небольшого роста, но с железным характером, этот человек прошел несколько локальных конфликтов, последним из которых был сирийский. Настоящий военный. Его было невозможно пронять жалобами на трудности и проблемы. Двумя-тремя острыми фразами мог вправить мозги любому. Однако в минуты благодушия любил предаться воспоминаниям о делах минувших дней. Частенько бывало, что звучавшие из его уст истории повторялись из раза в раз, но все слушали с большим вниманием из уважения. Командир всё же, попробуй тут отвлекись.

Периодически заезжали к нам различные военные врачи — начальники эвакуационных подразделений. Был даже начмед дивизии. Все как один указывали на опасность нашего расположения: достаточно крупное заметное здание в деревне, постоянно присутствующая военная техника вокруг. Ведь кроме медпункта здесь же находились склады роты материального обеспечения, полевая кухня и саперный взвод. Такая движуха очень заметна с воздуха, поэтому данное место привлекательно для прицельного огня из РСЗО. Тем более что американские РСЗО HIMARS с легкостью добивали до нашего района, о чем свидетельствовала разрушенная таким прилетом школа метрах в двухстах от нас. Произошло это за две недели до нашего приезда. Тогда никто не пострадал. А уже позже, при нас, в дом с бойцами в соседнем селе, находившимся на том же удалении от линии фронта, что и мы, прилетела ракета, разом уложившая двенадцать человек. Все советовали окапываться и жить в блиндажах, приходя в медпункт только для работы.

Воодушевившись этой идеей, создали инициативную группу, состоявшую из меня и двоих Рэмбо. Рэмбы — так мы прозвали двоих друзей-бойцов из нашей роты. Это парни небольшого роста, постоянно носившие бронежилеты и оружие. Так они отличались от других, пренебрегавших постоянным ношением солдатских атрибутов. В свободное время парни пили энергетики и отжимались. Рэмбы, и всё тут.

Раздобыли лопаты, начали копать совместно с Рэмбо. Однако энтузиазм у друзей быстро иссяк, дело они забросили, поэтому завершать начатое пришлось мне одному. В итоге за четыре дня получилась большая яма по грудь. Сверху ямы были настелены ветки. Вышла небольшая землянка. Правда, до ночевок в ней дело так и не дошло. Но труд не был напрасным. Когда работа медпункта постепенно устаканилась, возникало свободное время, которое нужно было чем-нибудь занять. В противном случае подкатывала тоска по дому, по родным. Рытье землянки оказалось неплохим средством от тоски.

Связь с родными удалось наладить примерно через неделю нашего пребывания «за ленточкой». Всё это время они находились в полном неведении, где мы и что с нами. Через местных жителей раздобыли несколько сим-карт местного оператора. Дозвониться удавалось не всегда, но и этого было достаточно, чтобы узнать последние новости из дома и сводку об оперативной информации на фронтах. Как нам не хватало информации! Жили мы в маленьком мирке, ограниченном нашей захолустной деревней. Мы даже толком не знали, где располагаемся конкретно, где стоят наши части, где враги, кто кого лупит разносящейся круглосуточно по округе канонадой, наступаем ли мы или наоборот?

Информационный вакуум заполняли всевозможные слухи, домыслы. Один пример. Однажды утром прошла информация, что одна из рот нашего полка полностью разбита и осталось в живых всего три человека. К обеду оставшихся в живых стало двадцать семь, а к вечеру ситуация прояснилась. Ночью под напором минометного обстрела и вражеской бронетехники рота, состоявшая из необстрелянных бойцов, почти полным составам оставила без боя свои позиции и сбежала в тыл. Один раненый, убитых нет. Вот и всё. А паники было!

Информационный вакуум допускать нельзя. В связи с этим просто необходимо, чтобы замполиты исполняли свои обязанности по оперативному информированию и мотивированию личного состава. Тогда слухов и кривотолков будет меньше, а моральный дух войск повысится. Надо четко знать, за что воюешь, тогда будет лучше результат.

На войне приходилось общаться с очень разными людьми с разным мировоззрением: от паникеров и хвастунов до настоящих твердых в своих убеждениях и с крепким моральным духом бойцов. Один из таких запомнился особо. Это кадровый офицер-танкист, командир танкового взвода. Парень лишь немногим за двадцать производил впечатление взрослого непоколебимого вояки. Он рассказал, как после удачного наступления летом этого года наша армия дошла до пригородов Харькова, и как одним сентябрьским днем всё рухнуло из-за недостатка сил, средств и от ошибок командования. Подразделения врага прорвали оборону под Балаклеей и зашли нашим подразделениям в тыл. Над группировкой войск нависла реальная угроза окружения и уничтожения. Пришлось отступать. Как обидно было оставлять занятые позиции, отдавать обратно на растерзание вражеским карательным отрядам освобожденные земли и людей, поверивших России.

Но твердая уверенность этого парня в победе, стойкость взглядов и вера в правоту общего дела вселяла спокойствие в наши сердца и уверенность в завтрашнем дне, вдохновляла на дальнейшую борьбу. Всё-таки пока не хватает на фронте таких командиров, особенно среднего и низшего звена, способных завоевать авторитет у солдат и повести за собой сражаться за Россию, за победу. Но я думаю, дело поправимо. Всё приходит с боевым опытом.

(Окончание следует.)