Судьба гуманизма в XXI столетии

Восхваляя Мегалезийские игры в честь Матери Богов, Овидий прямо говорит об Идейской Матери.

Трижды пускай небеса на оси обернутся извечной,
Трижды коней запряжет и распряжет их Титан, —
Тотчас затем запоет берекинтская флейта кривая
И поведет чередой праздник Идейская Мать.

Берекинтская флейта — это флейта, на которой играли в культовом центре Матери Богов — Кибелы, расположенном на фригийской горе Берекинт. Берекинтами называлось одно из некогда существовавших фригийских племен. По имени этого племени названа некая страна, богатая ценным деревом самшитом.

Кибелу иногда называли не только Идейской, но и Берекинтской Матерью. Впрочем, и само слово «берекинтская» поэты использовали вместо слова «фригийская».

О берекинтской (берекинфской) богине пишет Вергилий в своей «Энеиде», упоминая ее в связи с Ромулом, которого Вергилий называет «спутником прародителя» (то есть Энея). Как мы помним, Анхиз повествовал Энею, проникнувшему в царство великих теней, о том, как именно эти тени материализуются в земном мире.

Сначала напомню читателю, что именно Вергилий сообщает нам о полях Элизийских, а потом сфокусирую его внимание на одном из вергилиевских элизийских сюжетов:

Душ семена рождены в небесах и огненной силой
Наделены — но их отягчает косное тело,
Жар их земная плоть, обреченная гибели, гасит.
Вот что рождает в них страх, и страсть, и радость, и муку,
Вот почему из темной тюрьмы они света не видят.
Даже тогда, когда жизнь их в последний час покидает,
Им не дано до конца от зла, от скверны телесной
Освободиться: ведь то, что глубоко в них вкоренилось,
С ними прочно срослось — не остаться надолго не может.
Кару нести потому и должны они все — чтобы мукой
Прошлое зло искупить. Одни, овеваемы ветром,
Будут висеть в пустоте, у других пятно преступленья
Выжжено будет огнем или смыто в пучине бездонной.
Маны любого из нас понесут свое наказанье,
Чтобы немногим затем перейти в простор Элизийский.

Сообщив о том, что все маны, то есть духи умерших, обоготворенные и покровительствующие своему роду, понесут наказание за грехи, и что лишь немногие, суперизбранные (это очень важно, читатель) смогут потом перейти в благословенный элизийский простор, Вергилий далее описывает, что произойдет после того, как избранные души очистятся:

Время круг свой замкнет, минуют долгие сроки, —
Вновь обретет чистоту, от земной избавленный порчи,
Душ изначальный огонь, эфирным дыханьем зажженный.
Времени бег круговой отмерит десять столетий, —
Души тогда к Летейским волнам божество призывает,
Чтобы, забыв обо всем, они вернулись под своды
Светлого неба и вновь захотели в тело вселиться.

Сообщив об этом сыну, Анхиз увлекает двух живых, проникших в элизийские просторы (сына и сопровождающую его кумскую Сивиллу) на некий потусторонний холм, с которого можно обозреть всю вереницу душ, вглядевшись в их лица. Повествуя об этих душах, ждущих своего будущего вселения в тела, Анхиз, в частности, говорит о Ромуле и в связи с ним упоминает интересующую нас Великую Мать, которую называет Берекинфской богиней. Ромул называется тем, кто станет спутником прародителя, то есть Энея. Что же касается упоминаемой богини, то сказанное о ней заслуживает того, чтобы весь сюжет с Ромулом был приведен здесь без сокращений:

Вот и тот, кто на век прародителя спутником станет,
Ромул, рожденный в роду Ассарака от Марса и жрицы
Илии. Видишь, двойной на шлеме высится гребень?
Марс-родитель его отличил почетной приметой!
Им направляемый Рим до пределов вселенной расширит
Власти пределы своей, до Олимпа души возвысит,
Семь твердынь на холмах окружит он единой стеною,
Гордый величьем сынов, Берекинфской богине подобен,
Что в башненосном венце по Фригийской стране разъезжает,
Счастлива тем, что бессмертных детей родила, что и внуки
Все — небожители, все обитают в высях эфирных.

Далее Анхиз знакомит Энея с другими героями, чьи очищенные души ждут своего вселения в тела. Мы же, получив возможность сравнить описание Вергилия с описаниями Овидия, и за счет этого сделав описание Овидия более объемным, продолжим чтение Овидия, который, как мы уже убедились, тоже говорит о некотором интервале времени, по прошествии которого только и может состояться празднование в честь Идейской Матери. Конечно, это время несопоставимо с тем временем, которое нужно, по мнению Вергилия, для очищения душ. Что ж, сходная адресация к времени у Овидия и Вергилия при разном содержании этой адресации — это и есть одна из необходимых нам философско-поэтических частностей, позволяющих сделать наше прочтение Овидия чуть более объемным или хотя бы чуть менее плоским. Итак, вернемся к Овидию. Сказав об Идейской Матери и ее празднике, который начинается по прошествии определенного интервала времени, необходимого для того, чтобы трижды обернулось нечто извечное, Овидий далее начинает описывать сам этот праздник:

Полумужчины пройдут, ударяя в пустые тимпаны,
Грянут кимвалы, о медь медью ответно звеня;
И на бессильных плечах поедут носилки с богиней
Стогнами Рима, и вой будет по всем сторонам.

Полумужчины — это жрецы, оскопившие себя в честь Кибелы. Сообщая далее о своем испуге, вызванном особой шумностью и оргиастичностью праздника, Овидий вопрошает богиню Кибелу о том, почему этот праздник так шумен. Кибела поручает своим внучкам дать Овидию необходимые пояснения. Читатель, я не в силу родственности определенных богинь говорю о том, что Овидий вопрошает не Идейскую Мать, о которой говорится вначале, а именно Кибелу. Овидий САМ ставит знак равенства между Кибелой и Идейской Матерью. Он говорит о том, что именно Кибела, а не некая Идейская Мать поручила своим ученым внучкам (то есть музам, дочерям бога Юпитера) дать Овидию необходимые разъяснения. Буквально говорится следующее:

...На ученых внучек Кибела
Глянула тут и помочь мне повелела она.

Далее одна из девяти муз, муза любовных песен Эрато подробно рассказывает Овидию о рождении Юпитера/Зевса, о том, как Сатурна обманула его жена, дав проглотить вместо Юпитера камень, как куреты и корибанты шумом своих кимвал заглушали плач младенца, спрятанного в пещере, как этому помогал напев фригийской флейты, сопровождавший пляски куретов и корибантов. Эрато рассказала об этом Овидию, который продолжает после того, как она умолкла, вникать в детали действа, творимого Кибелой, она же Идейская Мать. Больше всего Овидия интересуют львы, запряженные в колесницу Кибелы. А также ее, Кибелы, башненосный венец. И раз уж мы договорились об особом внимании к материалу, сообщаемому древними по поводу Кибелы, то необходимо не в косвенной форме передавать эту информацию читателю, а знакомить его с первоисточником.

Смолкнула муза, а я «Как дает ей свирепое племя
Львов непривычным ярмом гривы свои отягчать?»
Я замолчал, а она: «Укрощает их дикость богиня –
Видишь ты это и сам по колеснице ее».
«Но почему же главу тяготит ей венец башненосный?
Разве впервые она башни дала городам?»
Муза кивнула. «А как, — спросил я, — себя изувечить
Дикий явился порыв?» Муза ответила так:
«Отрок фригийский в лесах, обаятельный обликом Аттис
Чистой любовью увлек там башненосицу встарь.
Чтобы оставить его при себе, чтобы блюл он святыни,
Просит богиня его: «Отроком будь навсегда!»
Повиновался он ей и дал слово, поклявшись:
«Если солгу я в любви — больше не знать мне любви!»
Скоро солгал он в любви; и с Сагаритидою нимфой,
Быть тем, кем был, перестал. Грозен богини был гнев:
Нимфа упала, когда ствол дерева рухнул, подрублен,
С ним умерла и она — рок ее в дереве был.
Аттис сходит с ума, ему мнится, что рушится крыша;
Выскочил вон и бежать бросился к Диндиму он.
То он кричит: «Уберите огонь!», то «Не бейте, не бейте!»,
То он вопит, что за ним фурии мчатся толпой.
Острый он камень схватил и тело терзает и мучит,
Длинные пряди волос в грязной влачатся пыли.
Он голосит: «Поделом! Искупаю вину мою кровью!
Пусть погибают мои члены: они мне враги!
Пусть погибают!» Вскричал и от бремени пах облегчает,
И не осталося вдруг знаков мужских у него.
Это безумство вошло в обычай, и дряблые слуги,
Пряди волос растрепав, тело калечат себе.

Можно приводить самые разные описания того, что именуется отношениями между Кибелой и Аттисом. Как мы помним, далеко не все древние авторитеты с такой легкостью, как Овидий, раскрывают профанам смысл этих отношений. Но мне представляется, что описание Овидия ценнее сотни кибеловедческих научных текстов, написанных через тысячелетия после того, как справлялись в Риме те обряды, которые лицезрел Овидий. Впрочем, все приведенные мною выше овидиевские поэтические свидетельства лишь позволяют нам правильно подойти к основной теме, каковой является для нас сейчас тема установления в Риме культа Кибелы.

Знакомясь с текстом Овидия, мы вплотную подошли к тому, что нас в данный момент интересует больше всего — к этому самому приходу «кибелизма» в Рим. И вновь слово Овидию.

Но, вдохновляя мой труд, расскажи мне, откуда ж богиня
К нам снизошла? Иль всегда в городе нашем жила?

Ясно, что изначально Кибела в Риме не жила, что она намного древнее Рима, и с другими, неиталийскими, землями связана. Но каковы этапы «кибелизации» Рима? Ведь именно их, эти этапы, прежде всего описывает муза, отвечая на вопрос Овидия.

Сначала муза говорит о тех землях, которые для Кибелы являются по-настоящему родными.

Диндим, Кибелу, ключи родниковые Иды прелестной,
Так же как весь Илион, Матерь любила всегда.

Диндим мы уже обсуждали. Это горная вершина на полуострове Пропонтиде. Там был расположен город Кизик, в котором находился основанный аргонавтами храм Кибелы. Но Диндим — это еще и горная цепь на границе Фригии и Галатии, к северу от Пессинунта. Там тоже были храмы Кибелы.

Что же касается ключей родниковых Иды, то совершенно ясно, что речь идет не о критской Иде, а об Иде троянской, об этом прямо говорится, мол, любезна была и Ида, и весь Илион, то есть Троя. В конечном счете, речь идет о том, что родиной Кибелы является не только Пессинунт, не только Диндим в его разных модификациях, но и Троя. И здесь древний текст Овидия пересекается с относительно современным текстом Зелинского. Потому что Зелинский тоже говорит о том, что главная богиня Трои — Кибела, а не какая-то Афродита. И что иначе просто не может быть. Теперь мы в том же самом убеждаемся, прочитав Овидия.

Но каков же первый этап переноса фригийско-троянской Кибелы в Рим? Об этом первом этапе муза сообщает Овидию следующее:

В дни же, как Трою Эней перенес в Италийские земли,
Чуть и богиня за ним на корабли не взошла;
Но, усмотрев, что судьба еще не зовет ее в Лаций,
Не пожелала она области бросить свои.

Итак, уже Эней всячески стремился перевести Кибелу в Рим, чьим первооснователем он являлся, по мнению Овидия и Вергилия. Но почему-то тогда Кибела не взошла на корабль Энея. То ли ей было жалко покинуть фригийско-троянскую родину... То ли она ощущала несвоевременность такого своего десантирования на еще не освоенную Энеем италийскую землю.

Десантировалась она на эту землю лишь на втором этапе своей троянско-римской эпопеи. Вот что сообщает Овидию муза по поводу этого второго этапа:

После ж, как пятый пошел уже век могуществу Рима,
Вставшего гордой главой над покоренной землей, —
Жрец на Евбейские тут посмотрел роковые заветы
И, посмотрев, прочитал в них таковые слова:
«Матери нет, и сыскать, о Римлянин, должен ты Матерь,
А как придет, ты ее чистой рукою прими!»

Тут необходимы краткие пояснения. Евбейские заветы — это на самом деле пророчества кумской Сивиллы. Дело в том, что Кум, где обитала Сивилла, пришедшая в Рим со своими пророчествами, был колонией греческого острова Евбеи. Евбея известна еще по «Илиаде» Гомера.

Перечисляя корабли пришедших под Трою ахейцев, Гомер пишет и о евбейском воинстве:

Дышащих яркою силой абантов, живущих в Евбее, —
Тех, что в Халкиде живут, в Гистиее, богатой лозами,
В городе Дие высоком, в Креинфе, лежащем у моря,
Тех, что Каристом владеют, живут в Эйретрии и Стирах, —
Их предводителем был Еленфенор, потомок Ареса,
Сын Халкодонта, начальник высоких душою абантов,
Волосы лишь на затылке растивших, проворных ногами,
Воинов пылких, горящих ударами ясневых копий
Медные брони врагов разбивать на грудях рукопашно.

Не только Гомер, но и Геродот. Вот что говорит об абантах этот древнейший историк: «Так вот, ионяне основали двенадцать городов и не пожелали больше никого допускать в свой союз вот по какой причине. Когда они жили еще в Пелопоннесе, у них как и у ахейцев, которые их изгнали, было двенадцать городов <...> По этой же причине ионяне основали двенадцать городов. И было даже очень глупо утверждать, что эти азиатские ионяне чистокровнее и благороднее остальных ионян. Добрую часть их составляют абанты с Евбеи, которые ничего общего не имеют даже в имени с ионянами».

Упоминает об абантах и Плутарх. Повествуя о Тесее, этот автор «Сравнительных жизнеописаний» сообщает нам следующее: «Тогда еще было принято, чтобы мальчики, выходя из детского возраста, отправлялись в Дельфы и посвящали богу первины своих волос. Посетил Дельфы и Тесей (говорят, что там есть место, которое и теперь зовется Тесея — в его честь), но волосы остриг только спереди, как, по словам Гомера, стриглись абанты, и этот вид стрижки был назван «Тесеевым». Стричься так абанты начали первыми, а не выучились у арабов, как думают некоторые, и не подражали мисийцам. Они были воинственным народом, мастерами ближнего боя, и лучше всех умели сражаться в рукопашную».

О мужах-владыках Евбеи, копейщиках славных, говорит и древнегреческий сатирический поэт Архилох (680 — ок. 640 до н. э.).

Евбея до конца VI века до н. э. вела активную деятельность по колонизации Южной Италии и Сицилии. Кумы, где в храме Аполлона обитала кумская Сивилла, были расположены совсем недалеко от Неаполя, то есть на юге Италии. Вполне правомочно назвать их евбейской колонией, хотя на самом деле он переходил из рук в руки. Но поверим Овидию.

Что же касается пятого века владычества римского могущества, о котором говорит Овидий, то первое обращение в Риме к «Сивиллиным книгам», они же — «Евбейские заветы», произошло в 549 году от основания Рима, то есть в 204 году до н. э. Разобравшись с незнакомыми для читателя сюжетами и именами, упоминаемыми Овидием, продолжим ознакомление с тем, что он нам сообщает по поводу второго этапа «кибелизации» Рима. Этот второй этап маркируется ознакомлением с «Сивиллиными книгами» и принятием решения о перевозе в Рим некоей Великой Матери, которую надо «принять чистой рукой». Но какую Мать надо принять подобным образом?

В недоуменье отцы, предписания не разумея,
Кто эта матерь и где надо ее разыскать.
Надо Пеана спросить...

Пеан — это не только хоровая песня в честь Аполлона, но и сам Аполлон. Спросить пеана — это значит спросить оракула Аполлона. Что же ответил Пеан вопрощающим римлянам?

... «Вы ищете Матерь Бессмертных, —
Молвил он, — надо искать вам на Идейской горе».
Шлют туда знатных людей. Владел тогда Фригии скиптром
Аттал: авзонским мужам в помощи он отказал.

Вообще-то авзоны, — это италийское племя, в существенной степени уничтоженное римлянами. Но в древнеримской поэзии авзоны — это италики. А авзонские мужи — это римляне, просящие Аттала о том, чтобы он отдал им Идейскую Мать. Аттал отказывается, что дальше... Разумеется, гнев богов.

Чудо свершилось: земля с продолжительным дрогнула громом,
Из тайников раздался голос богини самой:
«Быть увезенной хочу! Поспеши мою волю исполнить.
Рим — это место, где все боги должны пребывать!»

Овидий тут дает очень деликатную версию связи между богиней и Римом. Мол, в Риме богиня должна пребывать наряду с совсем другими богами. Давая такую версию, Овидий очевидным образом прокладывается. Ведь признай он без оговорок особую роль Матери (а об этой роли говорится в «Сивиллиных книгах») и на него накинутся другие жрецы, включая жрецов Юпитера. Но одновременно Овидию надо, как и Вергилию, возвысить Идейскую Мать, то есть Кибелу, и содействовать «кибелизации» Рима.

Как же он это делает?

Он версию об особом значении Кибелы для Рима вкладывает в уста Аттала:

В ужасе Аттал и: «В путь, говорит, отправляйся, богиня,
Нашею будешь: ведь Рим — дедов фригийских страна!

Элегантный прием, не правда ли? Если Рим — дедов фригийских страна, то есть творение троянской Фригии, где главное божество — Кибела, то Кибела должна стать главным божеством Рима.

Именно в этом была задача Вергилия и Овидия, выполнявших заказ Августа не только на представление его как потомка основателя Рима Энея, но и на его связь с Кибелой. Не только Вергилий и Овидий, но и Август должен был быть крайне осторожным, выстраивая подобную связь. В Риме слишком многим она была не нужна. И понадобились тысячелетия, чтобы подобная связь между Кибелой и колыбелью Запада — Древним Римом — вдруг стала опять же неявным, но очень сильно влияющим на происходящее фактором.

Всем надо было проявлять осторожность в этом вопросе. А уж христианам — таким, как Данте или Гете, более всех остальных. Росток глобального «кибелизма» должен был вырастать из неких религиозно-культурных почв с большой оглядкой на существовавшие до этого длительного произрастания разнообразные верования — как дохристианские, так и христианские.

(Продолжение следует.)