Красный Луч. Беседа в гимназии № 1

В первый раз я побывал в гимназии № 1 города Красный Луч (ЛНР) в октябре 2022 года, через пару недель после включения республики в состав России. Целью было общение с учениками старших классов на историческую тему — я рассказывал школьникам о Сталинградской битве. После живой беседы педагоги гимназии повели меня в их святилище — без всяких кавычек — школьный музей боевой и трудовой славы, посвященный временам Великой Отечественной войны и особенно легендарной советской летчице Лилии Литвяк (к слову, гимназия носит ее имя).

Я был поражен. Мне открылись два больших зала, наполненных экспонатами, стендами, картами. Посреди первого были расположены внушительных размеров фрагменты оружия и техники времен Великой Отечественной войны. Вдоль стен тянулись стеллажи с артефактами менее крупными: пули, осколки, фляги, боевые документы, ордена и медали. На стендах можно было увидеть множество фотографий, с которых смотрели на меня советские люди — фронтовики и подпольщики Донбасса. Всё было тщательным образом подписано, в музее царил дух четко организованного осмысленного пространства. Во втором зале сразу приковывал взгляд крупный портрет Лилии Литвяк, окруженный алыми стягами — эта композиция производила впечатление алтаря. К слову, перед зданием школы также установлен большой памятник легендарной летчице.

Особо стоит сказать о стеллаже с фрагментами снарядов и оружием, уже современными. Это Донбасс с 2014 года по сегодняшний день. Там же хранились фотографии и награды ополченцев, — и необычный листок. Рукописная расписка. Учительница, водившая меня по музею, рассказала ее удивительную историю — документ составили ополченцы, приходившие летом 2014 года в музей за оружием.

К сожалению, времени было немного, я не успел толком расспросить ни об истории музея, ни о визите ополченцев. Но дал себе слово, что еще узнаю всё поподробнее. И вот, спустя пять месяцев я опять приехал в гимназию № 1 для беседы с детьми. Мы вновь встретились с педагогом Викторией Станиславовной Ковалинской, и она обстоятельно и очень живо рассказала о музее, а также историю лета 2014 года, за что ей огромная благодарность. Думаю, читатель найдет в рассказе много важного, ведь в этом школьном музее словно сплелись различные нити истории, составив причудливую ткань. Здесь и герои Великой Отечественной войны, и бравшая с них пример идеалистическая советская молодежь, и новое время Донбасса — эпоха пробуждения и тяжелого испытания.

P.S. Одним из бывших учеников гимназии № 1 являлся член движения «Суть времени» и «Родительского Всероссийского Сопротивления» Юрий Попов. Как коренной краснолучанин, переехавший потом в Москву, в 2014 году он был в числе людей, организовавших взаимодействие РВС с луганскими школами. По его инициативе начались просветительские и гуманитарные поездки РВС в школы ЛНР, их взаимная дружба. В рамках именно этого направления работы попал в гимназию № 1 и я.

9 мая 2023 года Юрий Попов скончался от тяжелой болезни. Последние полтора года он работал в организации, непрерывно борясь с недугом. Справедливо будет, если это интервью будет посвящено нашему общему с луганскими школами товарищу.

— Виктория Станиславовна, у вас в гимназии № 1 в Красном Луче удивительный музей. Расскажите про историю его появления.

— У нас работала педагог Ващенко Валентина Ивановна, обыкновенным учителем истории. Она пришла к нам в школу, и ей дали класс, седьмой, по-моему. И так вышло, что очень много мальчишек было в этом классе.

— А какой это было год?

— Это где-то год 1968–1969. Эта история началась в начале 70-х, потому что в 75-м уже был открыт музей. Продолжу. Мальчишки в ее классе были боевые, надо их было как-то и чем-то занять. И вот Валентина Ивановна им предложила пойти на экскурсию, но не просто, а по местам боевых сражений. У нас же здесь в 1943 году шли большие бои по всей территории Донбасса. И они пошли, и где-то что-то находили, поковыряв землю. То ложки, то какие-то монеты. Принесли в школу, им это очень понравилось. Далее Валентина Ивановна поставила это уже на серьезную базу, организовала с толком. Школьники сперва учили, какие события проходили у нас здесь, потом рылись в архивных документах: что, кто, конкретно с фамилиями, — и только затем шли опять на раскопки. Сильно в этом начинании помогла директор Валентина Григорьевна Рак — она взяла на себя всю техническую часть по организации поисковых отрядов (питание детей, проживание, снаряжение, техника, договора). А дело же было в Советском Союзе, когда работали детские летние трудовые лагеря — в общем, дошло до того, что они на всё лето брали палатки, выезжали в выбранные места, договаривались с рядом расположенными колхозами. Те тогда помогали, если приходилось что-то глубоко рыть — даже трактора давали.

— То есть техника тоже применялась при раскопках?

— Да, иногда. Они же очень много достали тогда самолетов, которые зарывались при падении в грунт. Вот так они потихонечку начинали, и в 1975 году открылся первый зал.

— Не опасно было проводить раскопки? Ведь могли быть неразорвавшиеся снаряды.

— Валентина Ивановна была очень опытным руководителем, и всё время рядом кто-то находился из организаций, которые курировали раскопки. Потому что у нас тогда милиция немножко по-другому работала, это было всё под контролем. Поэтому все экспонаты, что вы видите в этом зале, — это то, что ребята нашли в земле. Нашли, достали, очистили, поместили в витрины. Весь первый зал — это то, с чего начиналось. Далее был сделан следующий шаг. Когда они находили личные вещи, какое-то именное оружие, то приступали к поиску родственников — и находили. Они очень много нашли без вести пропавших людей, родственники которых не только у нас здесь, а по всему Советскому Союзу были разбросаны. Потом люди начинали приезжать, писать.

— Как это было оформлено, как какой-то отряд в школе, с членством?

— Это был официальный клуб, отряд. И он зарегистрирован. Назывался он РВС — Разведчики военной славы. Всё было поставлено на очень хорошую профессиональную основу. Их приглашали. Вот ребята на фотографиях в Москве возле Знамени Победы, настоящего, подлинного (показывает на фото). Вот это первые «разведчики», те мальчишки, девчонки, которые начинали — а тут уже взрослые, посмотрите, они практически все пошли по военным стопам. Особенно мальчишки, они практически все стали военными, в той или иной степени.

— Смотрю, у отряда РВС была своя форма?

— Да, она и сейчас есть, я Вам ее покажу (показывает). Вот форма мальчишек, девчонок, которые уехали, они оставили свою именную. А есть форма, которую до сих пор надевают дети 8 и 9 мая, когда стоят в карауле возле нашего памятника Лилии Литвяк. Это наша хорошая традиция. 8 мая в школе проводится митинг, и при этом стоит караул, и 9 мая он продолжает нести почетную вахту. Стоя в карауле, дети надевают эту военную форму.

— Правильно я понимаю, что отряд РВС нашел место гибели легендарной советской летчицы Лилии Литвяк?

— Да, это именно они. Это произошло в одно из лет. Вообще это было недалеко от нас, здесь в 30 километрах. Как раз тут шли освободительные бои.

— Музею поэтому было присвоено имя Лилии Литвяк? После того, как нашли, — решили посвятить его ей?

— Да, именно так. Сначала ведь был всего лишь поисковый отряд. Люди в городе и округе узнали про начинание, сообщали: «А вот у нас тут произошел бой, а вот мой дедушка, а вот там…» — и рассказывали какие-то события. Точно так история и про Лилию Литвяк дошла до нас. Это село Мариновка. У нас же тут рядом Донецкая область, граничим. И тоже сказали, что в 1943 году были большие бои, и упал самолет, и местные жители показали, куда он упал.

— И действительно нашли фрагменты самолета?

— Да, нашли самолет, нашли личные вещи пилота, единственное — не было документов, кому они принадлежат. Но по номерным знакам самолет был установлен, потом Валентина Ивановна вместе с ребятами связались с полком, в котором он числился, вышли на Москву, подняли архивные данные. И оказалось, что да, действительно это был ее самолет, сама же Лилия числилась без вести пропавшей. Потом мама Лилии Литвяк, она сама москвичка была, привезла письма. В последнем письме Лиля писала маме (говорю приблизительно): «Здравствуй, мамочка, как Юра (это ее брат. — Прим. ред.)? Мы сейчас гоним фашистов. Очень сложно, всё очень тяжело. Погиб командир отряда, и погиб мой дорогой друг, Юра Соломатин. А недавно мне приснился сон. Юра стоит на том берегу реки и зовет меня. А я ему говорю: „Я приду к тебе, если меня отпустят“. Очень тяжело, но я ничего не боюсь, мы били фашистов и будем бить. Больше всего на свете я боюсь пропасть без вести». И она числилась пропавшей очень долго, пока ребята ее не нашли. Потом, конечно, и мама ее приезжала, и привозила вещи, и приезжала на открытие памятника к нам. К слову, ребята написали песню про Лилию Литвяк, пели ее, сидя у костра, девчонки. Мы ее до сих пор поем.

— То есть это стало вашей внутренней школьной традицией? Причем связанной с таким легендарным человеком. Я вот вижу, у вас в музее книги о Лилии иностранных авторов…

— Это традиция, обычай, да. К нам иностранцы, историки, изучающие ее судьбу, приезжали: французы, американцы. Во времена Советского Союза у нас здесь очень много было гостей. Немцы приезжали, историки, которые пишут о событиях Второй мировой.

— Расскажите, как появился перед школой памятник?

— Как появился памятник… Это же всё очень дорогое удовольствие. А тогда еще в Советском Союзе, помните, собирали металлолом, макулатуру, и ребята вышли с предложением — давайте собирать металлолом, сдадим, чтоб добыть средства на постройку памятника. У нас бывший ученик как раз был скульптором в Москве, и он предложил свой вариант, сам сделал эскиз. Ребята одобрили и потом собирали, причем сами они собрать такую сумму не могли. Не могу сказать, во сколько тогда это обошлось, но они вышли с предложениями на весь город, и очень много школ города принимали в этой акции участие. Собрали таким образом деньги.

— То есть выходит, что это было реализовано силами самих ваших учащихся и других школ? Проект сделал бывший ученик, и собрали школьники средства. Это хорошая история про гражданскую активность. А то сейчас у нас любят говорить — «куда смотрят власти». А здесь люди сами собрались и сделали. Им нужен был памятник — они поставили памятник. Уникальная история.

— Да, конечно. Причем это же долгий процесс. Нужно было выйти на какие-то инстанции. Нужно разрешение. Конечно, существовали какие-то бюрократические процедуры. Но Валентина Ивановна Ващенко, легендарная женщина, это было ее детище, она всего добилась. Вот это всё — это ее детище.

— А вот здесь у вас написано: Организаторы операции «Белая Лилия». Это что за операция?

— Это как раз по поиску Лилии Литвяк. Почему «Белая Лилия»? Ну, во-первых, она по паспорту не Лиля, а Лидия. Ее звали Лида. Но она была белокурая, и отец ее дома называл Лилечкой. И потом, когда она уже начала воевать, у нее на самолете — а цветы она тоже любила белые лилии — на самолете у нее была нарисована белая лилия. И позывной у нее был Белая Лилия. Мы и поем про нее, как про Лилию, и говорим про нее, как про Лилию.

— Расскажите, как сейчас в вашей школьной жизни работает этот музей, как вы его применяете в работе с учениками. Существует ли отряд РВС? Живо ли всё это сейчас, и не было ли перерывов?

— Нет, перерывов не было. Отряд существует, но вот такая большая поисковая работа не может сейчас идти — мы не можем никуда выехать. Ребята проводят экскурсии. Потому что очень много, особенно в первом зале, информации о наших земляках, краснолучанах. Многое пишут сами дети. Они приходят домой — «бабушка, дедушка, мама, папа, расскажите», — те рассказывают, они это всё записывают. Потом они проводят маленькие экскурсии, это маленькие дети. Взрослые ребята, уже члены отряда РВС, они проводят обзорные экскурсии. Даже для других школ, дети приходят, приезжают к нам из других школ.

— А насколько велик отряд РВС, какова его численность?

— Мы начинаем готовить с 5-го класса, но в пятом они еще маленькие, делают небольшие сообщения. А уже где-то с 7-го класса они стоят в карауле. Численность в пределах 30 человек. Когда немножко больше, когда немножко меньше, потому что 2014 год, конечно, очень сильно выбил из колеи.

— Это с боевыми действиями было связано?

— Да, конечно. Это когда уже начали бомбить Донецк и Луганск. Мы еще Украина тогда были, ЛНР еще не было. Но уже везде стояли блокпосты. Опасно было проводить какие-то мероприятия. Не рекомендовали проводить любые мероприятия не только в 2014, но и в 2015–2016-м годах. Но, знаете, родители детей — а у нас сейчас учатся уже внуки вот тех первых основателей РВС — они хорошо знают, что это всё такое, и они сказали — «нет, нет, будем стоять» (имеется в виду почетный караул у школьного памятника Лилии Литвяк. — Прим. ред.).

— Ну вот мы плавно перешли ко второй теме. Скажите, в 2014 году здесь какие-то были бои, в окрестностях Красного Луча?

— Были, но в сам Красный Луч не пустили казаки местные. Нам еще тогда совсем непонятно было, что происходит, но они-то люди военные по своей натуре, и они всё четко понимали. Это был уже июнь месяц, начало июня, уже мы провели выпускные. Уже выдали аттестаты, несмотря ни на что. Нам же, кстати, тогда не выдали отпускных, не заплатили зарплату. Май был последний месяц, когда мы получили заработную плату, и потом только в апреле следующего года, уже когда Россия нам помогала, тогда нам начали что-то платить. Но практически целый год жили на голодном пайке. Как-то помогали друг другу. Очень много опять-таки наших бывших выпускников из России тут же позвонили: «Что вам надо?» Спрашивают: «Кушать у вас есть что?» А учителя в ответ: «У нас тетрадок нет». Ничего же не работало, ни магазинов, ничего, а нам нужны тетрадки и ручки, писать не на чем. И вот тогда, я Вам хочу сказать, Юра Попов, вместе с ним его соратники, большая Ваша организация, вот тогда они нам прислали… Мы целый класс тогда забили: тетрадями, книжками, ручками, красками, карандашами, — вся канцелярия к нам пришла полностью. Малообеспеченным обувь пришла, причем всё новое, и они прислали продовольственные наборы, продукты — это учителям, детям. Мы поделили всё, и даже тем, которые уже не работали, учителям уже стареньким — мы им продукты развозили.

— Он же учился здесь, Юра Попов, и членом отряда РВС был?

— Да, да, он наш бывший ученик.

— Расскажите про историю, когда к вам в музей приехали за оружием ополченцы.

— Это был 2014 год, я пошла в отпуск с 1 июня, и уже я несколько дней была в отпуске, мы собирались поехать к маме, она под Мелитополем живет. И тут звонок со школы: «Виктория Станиславовна, пришли военные, просят открыть музей». Я спрашиваю: «На каком основании?» Берет трубку какой-то мужчина и говорит: «У меня распоряжение исполкома открыть немедленно музей, я должен у вас там кое-что взять». Это было 3 июня, уже Луганск бомбили, Донецк бомбили. Уже у нас здесь такая жесткая обстановка была. И ничего не понятно. Но в Красном Луче было относительно тихо. Я говорю: «Нет, я не открою». Он: «Если Вы не откроете, я выломаю дверь» — «Нет, нет, ломать не надо, сейчас приеду».

Я, правда, сразу позвонила директору, говорю — так и так. Она отвечает: «Я в курсе дела, открой, им надо что-то взять». Я приезжаю, здесь в школе у меня человек пятнадцать больших высоких военных с оружием. Жутко. Представляется один:

— Сергей Юрьевич.

— Виктория Станиславовна.

Мы познакомились. Говорит: «Мне надо». Я: «Ну, пойдемте». Все в напряжении, я открываю музей, они заходят и просто останавливаются на входе и впадают в какой-то ступор. Один из них идет к этому орудию, осматривает — а я знаю, что у нас здесь ничего рабочего нет. И он такой: «Ах, как жалко, оно не годится». А все остальные стоят, то есть они просто обмерли. Их командир, это был Косогоров Сергей Юрьевич, он был их атаманом, и он им так: «Вышли, быстро». Оставил с собой лишь несколько человек. Говорит очень вежливо, культурно. Насколько был до того такой напор — «сейчас выломаю дверь, если не приедете», — а тут вот он всё это увидел, и говорит: «Извините, можно мы пройдем посмотрим» — «Да, конечно». Спрашивает: «Это у нас такое в городе?! У вас в школе?!» — «Да».

И они начинают ходить, смотреть. Он подходит к одной из витрин: «А можно я посмотрю лимонку?» Она пустая у нас лежит, естественно, без пороха, без взрывателя. Он говорит: «Можно мне вот это взять?» А мне было сказано — всё, что им надо, я должна им выдать. А так как в моей практике подобного никогда не было, всё было мирно, а я выросла в Советском Союзе — для меня музей — это свято. А надо отдать. И я сказала: «Тогда пишите расписку, что Вы у меня взяли». Ну хорошо, он написал расписку, что «я такой-то взял то-то». А потом говорит: «А можно я еще похожу». И мы, наверное, часа полтора здесь провели, он у меня расспрашивал, рассматривал — почему, а кто его сделал (музей)? Я ему рассказывала. А там во втором зале лежал планшет с лётной картой. Потому что здесь же у нас очень много летчиков, о которых мы говорим, эскадрилья, Таманский женский полк и так далее. Он смотрит, а карта как раз эта лётная в развороте лежит нашей местности. Красный Луч, Донецкая, Луганская области. И она 1943 года, эта карта. И он мне говорит: «А можно мне взять вот этот планшет с картой?» Ну, конечно, можно. Он мне пишет тоже расписку, инвентарный номер экспоната, всё как положено, и он забрал.

— А гранату, лимонку, потом они применили в бою?

— Да, применили. А потом он… Мы же первого сентября не смогли открыться, и открылись только 15 сентября, в связи с боевыми действиями. И он позвонил, говорит: «Можно я приеду, мне надо рассказать, мне надо отчитаться». Он приехал, я его хотела пригласить к себе в кабинет, а он говорит, что, нет, мне надо в музей, мне надо не столько тебе, сколько дедам рассказать, что я сделал. У меня и сейчас мурашки, а тогда это… И он пришел, низко поклонился всем здесь, потому что, говорит, они живые, они помнят, они нас берегут, и ничего с нашим Красным Лучом не станется. Говорит: «Если бы ты знала, каким чудом вообще в город не зашли. Буквально там оставалось полтора километра до города. Вот этой твоей лимонкой и благодаря вот этой вашей карте…» Потому что когда они взяли противника в плен — а с той стороны шли не просто западные украинцы, а шли также поляки и румыны. И у каждого из них были свои карты, причем карты лётные, и карты нашей местности — уже 2014 года, уже на очень хорошей бумаге лощеной. Но срисованные один к одному с этих вот старых карт 1943 года. А у нас же не было, мы же не готовились к вот этому. Так что, говорит, благодаря твоей карте выстояли. Но потом он попал в передрягу…

— То есть карту он принес потом? Когда он пришел отчитаться, он принес карту обратно?

— Да, он принес карту и планшет и говорит: «Но война еще не закончена, я как бы должен тебе ее вернуть, но она мне еще нужна». Я ответила: «Ну раз нужна, давайте уже в конце войны Вы мне ее тогда и отдадите». Потому что раз она один раз пригодилась, значит, она пригодится еще. Но потом он попал в плен. Когда его освободили, он пришел и говорит: «Забрали».

— Забрали карту?

— Забрали карту, забрали планшет, всё забрали. И говорит: «Я пришел повиниться, я пришел без ничего…»

— Слава богу, что живой остался, мог бы и не выжить. А сколько лет ему, интересно?

— Сейчас 57. Он взрослый человек. А потом, конечно, и он, и ребята, принесли нам уже новые экспонаты в музей (показывает фрагменты современных боеприпасов).

— Это в эти восемь лет выкопали?

— Это не мы. Понимаете, опасно. Вообще несколько лет у нас ходили саперы. И потом, очень страшно, потому что везде — то тут подорвались, то там. Теперь эти «лепестки» начинают разбрасывать. Поэтому мы раскопками сейчас не занимаемся, это принесли ребята, которые воевали, это их осколки, в кого куда попали, где что.

— Тут, я смотрю, у вас ракета… Это, по-моему, ракета «Точка-У», если не ошибаюсь.

— Это «Точка-У», всё верно. Это вот остаточки, они мне принесли. Я, правда, и не хотела сразу брать, а потом, думаю, как… Это же память.

— Да у вас тут патроны… осколки гранат, личные вещи. Кассетные какие-то боеприпасы, «Калашников», танковый шлем.

— Недалеко за городом есть такой карьер, он водой наполняется, там вода очень чистая. Так вот, сейчас вот этого там, и мелкого и большого, просто пруд пруди. Это же куда-то летит, откуда-то прилетает… Это так страшно. Пока оно вот здесь (имеется в виду в музее. — Прим. ред.), а когда ты его видишь на земле, это просто… Это просто страшно. Поэтому очень хочется, конечно, чтобы уже логически это всё завершилось. Пришло к логическому завершению. Не просто так, а…

— Для этого нашему государству придется сильно напрячься.

— Очень сильно. Я больше хочу сказать… Мы всё это прекрасно понимаем, что нас сознательно рвут, сознательно рассорили вот сейчас. Причем же очень много у нас родственников у всех на Украине, на той стороне. И друзей очень много. До тех пор, пока СВО не началась, они говорили: «Ну да, там вам плохо». Ну, в общем, как-то так. И никто из нас не жаловался, никто не говорил с нашей стороны, что «вот, вы виноваты». Никто. Мы понимаем, что это политика. А сейчас, когда там стало тоже «нэпэрэлывкы», как говорится, вдруг мы стали врагами. (Непереливки [нэпэрэлывкы], укр. — солоно приходится (тяжело, опасно). — Прим. ред.) Виноватые мы стали. Дело всё в том, что это наша глупость. Нас ссорят — мы ссоримся. А подумать?.. Когда-то в 2014 году я услышала, как девочка какая-то в социальных сетях, с украинской стороны, какое-то такое злобное стихотворение написала, что «вы нам не братья, и никогда нам не были братья» (речь о стихотворении «Никогда мы не будем братьями» Анастасии Дмитрук. — Прим. ред.) И я когда услышала, у меня… Я не пишу стихи, вообще не пишу. Но оно само как-то так вылилось, и какое-то такое состояние внутреннее, ну вот нашей глупости, нашей…

Жили славяне народом единым,
И поэтому были непобедимы.
Что же сделали с нами вторые?
Нас рассорили (далее на укр. языке. — Прим. В.Ш.),
россварылы,
Позабулы свои мы призначення,
И по Родине, и по матери,
Неужели, славяне милые,
Мы поклонимся черной силе?
Неужели дадим на поталу
Нашу Родину, нашу маму?
Неужели не вспомним буквицу,
Где учили прадеды мудрости?
Вот что, милые мои братья,
И по Родине, и по матери,
Быть славянам народом единым,
И тогда только — вольным и сильным.

По-другому никак. Мы все учились в Советском Союзе…

— Поаплодировать хочу Вам! Так соединить украинскую речь и русскую…

— Спасибо. Она легла, оно как-то само вылилось. Мы же все учились в Советском Союзе, и нам говорили: «Сильное государство — это когда единый кулак». Мы же все в этом выросли. Нас начали дербанить, а мы: «О, ура, ура, ура! Давайте свое государство и там, и там, и сям». И что? И что?! И теперь что хотите с нами, то и делайте. Нельзя так. Нам надо вместе, нам надо объединяться и становиться одной большой сильной, мощной страной.

— Я надеюсь, что этот тяжелый урок наша страна выучит крепко. Этот шрам будет очень глубоким. Эта смута, перестройка, этот распад. Ужасное произошло.

— Сможем вот это преодолеть? Сможем губы не надуть и объединиться — значит, всё будет хорошо.

— Есть сейчас дискуссия в нашей блогосфере насчет Украины как таковой. Возможна ли вообще дружественная России Украина? Или вот эта ее отдельность приведет к тому, что она начнет сперва отдаляться, а потом и вовсе превратится во врага? Вот Вы как считаете?

— Вы знаете, сложно говорить, когда теперь такие события… Но всё же — мы один народ. Что, я не понимаю украинский язык или я не можу размовляти? Можу. И они точно так, они что, не знают русского языка или не понимают? Знают. Мы белорусский язык не понимаем? Понимаем. Он немножко медленнее. Да, может быть, я разговаривать на белорусском не могу, но я же его понимаю. Одно целое? Одно целое. А то, что нас сознательно разорвали, и мы это позволили… Нам надо, надо объединяться, и быть одним целым.

— Может быть, сам вопрос неверно ставится, и дело действительно в том, что мы один народ, и различия между нами — это не различия двух народов, а это региональные различия внутри одного народа.

— Конечно. Ну смотрите, два соседа живут рядом, да? Мы едим одинаковый борщ. Но эта соседка варит с буряком (свёклой), а эта без буряка. Ну всего-навсего, но мы же из-за этого не ругаемся, да? Или этот садит картошку вдоль, а тот поперек. Ну какая разница? Картошка-то всё равно вырастает. Точно так и здесь. Понимаете, мы сейчас о чем думаем? О хлебе насущном. А мы должны вспомнить свои корни, достать ту мудрость, которую нам сейчас всеми иностранными штучками режут, рубят. И знаете, как говорится, Ленин говорил: «Учиться, учиться, учиться». А сейчас: «Забывайся читать, забывайся писать». Вот это с нами сейчас делают. Посмотрите, что делают с нашими детьми. Насадили же всякой… не хочется говорить плохими словами. Всё открыли, всё доступно. Пожалуйста, не вопрос. Но всё же должно быть какими-то порциями, в определенное время. А у нас нет. И поэтому сейчас выбивают из-под ног вот тот фундамент, который еще держится. История… Посмотрите, ведь у нас история же сейчас непредсказуемая. Так не должно быть. А история — это фундамент для объединения.

— Виктория Станиславовна, спасибо Вам большое за интереснейший рассказ!

— А вам, и всей вашей организации спасибо за вашу работу! Ждем вас снова!