Алтай приехал из Киева в августе 2014 года. Активно включился в деятельность информационного центра. Благодаря своей работе корреспондента, он знаком сегодня множеству людей в ДНР, ЛНР и России. Алтай молод, он не стоит на месте, все товарищи отмечают его профессиональный и человеческий рост.

Алтай

Алтай в разрушенной больнице
Алтай в разрушенной больнице
Алтай в разрушенной больнице

Подбивая итоги пройденного за эти три года пути, не хочется всё сводить к сухой хронологии событий или перечню достижений. Об этом сказано и написано уже немало. Спустя три года войны, борьбы и труда хочется поговорить о человеке. Вернее, о преобразующей силе войны, борьбы и труда.

Война классическая — страшная, некрасивая и грубая — никогда не проходит бесследно. Она словно ледяной водой обдает человека, оказавшегося на линии фронта, смывает с него илистый слой «нормальной современной жизни», оголяет весь рельеф его личности, открывает все впадины и выпуклости. Всё проверяется на прочность: характер человека, сила его убеждений, готовность следовать своим принципам.

Именно это свойство войны мы испытали на себе летом 2014-го, приехав по призыву Сергея Ервандовича в Донецк. Многие навыки и знания, приобретенные в прошлой мирной жизни, поведенческие роли, привитые городским бытом, здесь оказались бесполезны. У нас было твердое желание наверстать упущенное время, научиться тому, что поможет любым способом бить гада. Освоить военную науку, погрузиться в тонкости информационной войны.

Мне хорошо запомнились слова Сергея Ервандовича, произнесенные им на одной из встреч в Ростове: «В современной войне информационный фронт важен не меньше, чем фронт классический. Если вы сожгли танк, и это никто не снял — считайте, что его не сожгли». Эти слова я вспоминал в минуты сомнений и соблазнов перейти в боевую часть отряда.

Сегодня инициатива на информационном фронте на стороне противника. Вражеские СМИ снимают постановочные видео протестов, штурмов городов и химических атак. В мире постмодерна хорошо снятая постановка может повлиять на ход событий больше, чем реальное положение вещей. Но игра на поле постмодерна заведомо обречена на провал. Именно поэтому нужно первым добраться до места, снять обстановку и донести правду до людей.

Один из примеров нашего эффективного противодействия таким вбросам — репортаж о неудачной попытке ВСУ прорвать позиции «Востока» в районе «Вольво-центра» в Пасхальное воскресенье 2015-го. Наше видео было ответом, подавившим слухи, распускаемые нацистским ресурсом «Спутник и погром», о прорыве бандеровцев в Донецк и бегстве «Востока» с позиций. Власовцы были вынуждены заткнуться.

Все эти три года мы жили войной. Как и весь Донбасс, мы постоянно готовились к наступлению ВСУ, радовались победам и скорбели, переживая утраты. И всё это время росла пропасть между нами и нашим прошлым миром. Большая часть моего довоенного окружения — приятели и коллеги — оказались совершенно чужими, не понимающими меня людьми.

Но войне свойственно не только отдалять людей, но и сближать, ломать барьеры атомизированного общества, создавать плотные коллективы. Нам, сутевцам, приехавшим из разных городов Украины, удалось сформировать такой коллектив. Постоянное чувство опасности, совместный труд и быт, общая мечта и жажда красного реванша, гибель соратников сплотили нас, сделали товарищами и братьями.

Война на Донбассе, привлекшая антифашистов со всего мира, рождает ощущение причастности к большому интернациональному делу, от исхода которого зависит судьба всего мира. За эти три года я познакомился с коммунистами из США, Колумбии, Испании, Германии, Италии, Индии, Болгарии, Польши, Финляндии. В большинстве своем это самоотверженные идейные люди, покинувшие свои родные места в поисках надежды на другую жизнь. И многие здесь эту жизнь обрели.

Но главное, на мой взгляд, что приносит война, — она остро ставит вопрос о смысле. Вопрос, который в мирной жизни всеми привычно отодвигается «на потом», в военное время приобретает критически важное, решающее значение. Ведь погибающие рядом товарищи не могли уйти бессмысленно. Если я не отвечу на вопрос, за что погибли Пятница, Болгарин, Белка, Сыч, Алис, Альпинист, Сухарь, Кош и Двойка, то и моя жизнь лишена смысла.

Марш на Васильевку — Лебяжье. Осень 2014 г.
Марш на Васильевку — Лебяжье. Осень 2014 г.
2014 г.ОсеньЛебяжье.Васильевку —наМарш

Еще до войны я знал о существовании афганского и вьетнамского синдромов, но суть этих явлений мне до конца ясна не была. Подавляющее большинство людей, прошедших через войну, не могут вернуться к мирному быту, социализироваться и жить так, как будто войны не было. И вопрос, мне кажется, не столько в психологических травмах, полученных в зоне боевых действий (хотя и это тоже), сколько в нежелании возвращаться в бессмысленный и безысходный «мир квадратных форм».

Эту проблему прекрасно описал Эрих Мария Ремарк в книге «На Западном фронте без перемен»: «И даже если бы нам разрешили вернуться в те места, где прошла наша юность, мы, наверно, не знали бы, что нам там делать. Те тайные силы, которые чуть заметными токами текли от них к нам, уже нельзя воскресить. Вокруг нас были бы те же виды, мы бродили бы по тем же местам; мы с любовью узнавали бы их и были бы растроганы, увидев их вновь. Но мы испытали бы то же самое чувство, которое испытываешь, задумавшись над фотографией убитого товарища: это его черты, это его лицо, и пережитые вместе с ним дни приобретают в памяти обманчивую видимость настоящей жизни, но все-таки это не он сам».

Я не мог понять эти строки ранее, но теперь они мне близки. При всех ужасах войны, я понимаю, что возвращение в ту довоенную жизнь просто невозможно.

Снимая репортажи, мне приходилось общаться со многими бойцами, и в ходе интервью я часто задавал один и тот же вопрос: «Что вы будете делать после войны?» Если в 2014–2015 годах большинство опрошенных уверено отвечали, что они вернутся на свои рабочие места, на шахты и заводы, то в 2016–2017 годах этот вопрос уже заставлял их задуматься. Лица бойцов сразу наполнялись тоской, тускнели и грустнели. Пускай и неосознанно, но каждый из них понимает, что окончание войны вернет их к бессмысленному прозябанию и дооформит пропасть между ними и мертвыми товарищами, которые на этой войне остались навечно.

До той поры в душевной глубине
Мы не прощались так бесповоротно.
Мы были с ними как бы наравне,
И разделял нас только лист учетный.

Я не пытаюсь воспевать войну, уносящую жизни, калечащую судьбы. Моя мысль заключается в том, что война, хотим мы этого или нет, неизбежно нас меняет.

Если развивать эту тему далее, мне кажется, что наиважнейшие потрясения, пережитые человечеством, являются следствием «послевоенных травм». Приход нацистов в Германии — ответ немцев на шок Первой мировой. Так же, как и Великая Октябрьская социалистическая революция в какой-то мере явилась ответом русских на Первую мировую. Затем, разгромив фашистскую Германию в 1945-м, наши предки не ответили на этот вызов до конца, что впоследствии привело к краху СССР и, в конечном итоге, к сегодняшнему кровопролитию на Донбассе.

Безболезненный отказ от войны невозможен — человек либо ломается и заканчивает жизнь суицидом (сиюминутным или отложенным), либо переводит войну в другое качество. Когда автоматы и артиллерия замолкают, должна начаться война ежедневной борьбы и труда на гуманитарных фронтах.

Миссии «Сути времени» на Донбассе три года. Коль судьба дала нам такое испытание войной, мы должны использовать эту возможность для преобразования самих себя, дооформления сверхплотного коллектива и определения окончательности того пути, которым мы пошли горячим летом 2014-го. И мы не имеем права эту возможность упускать. Не имеем права перед собой, предками и погибшими братьями. Только в этом есть смысл.

Так тяжкий млат, дробя стекло, кует булат. Победа будет за нами!