Живое сердце Дагестана

О таком регионе, как Дагестан, говорить всегда непросто. Как и о всяком сложном, многоуровневом, многообразном в этнокультурном и языковом плане феномене, объединенном при этом общим стержнем. За скобками сказанного всегда окажутся тонкие нюансы, которые так или иначе ускользают от стороннего наблюдателя, даже неплохо знающего и понимающего регион. Но порой именно взгляд со стороны позволяет выделить ряд существенных деталей.

Этот край всегда вызывал у меня неподдельное уважение особой приверженностью корням, традициям предков, мудростью: помню, как в конце 1990-х, когда Северный Кавказ пытались «взорвать» внедренным извне и абсолютно чуждым этой земле ваххабизмом, именно он — традиционный и мудрый Дагестан — наложил официальный запрет на это учение. Экстремисты, а точнее, их западные покровители и восточные спонсоры приложили тогда немало усилий для распространения и укрепления здесь своего влияния. Но Дагестан, всегда (включая советский период) остававшийся оплотом традиционной религиозности, вовремя усмотрел опасность радикальных идей для своей многонациональной республики. Примерить ваххабитский толк в его экспортном варианте на местные мазхабы так и не удалось. Именно дагестанское руководство инициировало, а Госсовет Дагестана поддержал тогда законодательный запрет ваххабизма.

Главное богатство этой земли, как и главная ее защита заключены в двух феноменах: традиционализме и этнокультурном и языковом разнообразии. Именно поэтому под вражеским прицелом всегда находится и то, и другое.

Давайте посмотрим на проблему шире. Для чего вообще Западом создаются все масштабные исламистские проекты? Первичная цель бесконечных «восточных» войн — уничтожение любого разнообразия: религиозного, этнокультурного, языкового. Для радикалов это, собственно, цель конечная — возможность установления на территориях некоего формата халифата с только одной допустимой с их точки зрения версией ислама, для Запада — возможность уничтожения культурного элемента на периферии, с которым всегда сложно договариваться, и утверждения власти стихии, которой можно просто управлять (а утратив контроль над одним форматом, инициировать новый радикальный проект). Вспомним фактически геноцид шиитов-хазарейцев и преследование крайних шиитов-исмаилитов в Афганистане под властью «Талибан» (организация, деятельность которой запрещена в РФ), исход из охваченных войной с ИГИЛ (организация, деятельность которой запрещена в РФ) ближневосточных стран христианских общин (армян, ассирийцев), геноцид езидов, однозначную угрозу существованию шиитского и крайнешиитского (алавитского) сегментов сирийского общества в случае падения Асада. На смену всему этому пестрому конгломерату народов, религий, говоров, согласно замыслу Запада и его восточных партнеров, должна прийти унифицированная форма радикального ислама. Устойчивое, сформировавшееся веками многообразие должно смениться однородной средой с экстремистскими взглядами, абсолютно уверенной в превосходстве собственных идей и взгляда на мир. Далее именно эту среду Запад планировал направить войной против своих главных оппонентов — России и Ирана.

Возвращаясь к Дагестану, подчеркну еще раз: именно его многообразие и приверженность традиционализму стоят на пути реализации разрушительных процессов, тектоника которых не ограничится северокавказским регионом.

Важность этого региона сложно переоценить уже в силу того, что это — контактная зона и одновременно зона интересов нескольких миров, цивилизационное противостояние которых достигает сегодня апогея. В данном случае Запад, чья открытая деятельность на территории Дагестана по понятным причинам крайне затруднена, действует опосредованно — в виде турецких проектов, реализуемых Азербайджаном через азербайджанскую и иные тюркоязычные общины Дагестана (о некоторых из них мы писали: «Проект османизации Северного Кавказа: в России — против России» — yerkramas.org).

Республика Дагестан и, шире, Северный Кавказ определены в качестве объекта первоочередных устремлений Азербайджана и Турции на ближайшие годы. Стратегическая цель развернутой широкомасштабной работы — переориентация населения республики на Турцию, продолжение вытеснения России с территорий Кавказа. Детальный анализ ситуации позволяет выделить ряд задач этого тандема, чьи интересы в регионе идеально совпадают с планами Запада, стремящегося к полному контролю над ресурсами Каспия. Это поддержка сепаратистского антироссийского элемента, провоцирование межнациональной розни (к примеру, разыгрывание карты осетино-ингушского конфликта), выявление и укрепление позиций антироссийски настроенных лидеров и групп среди тюркских народов Северного Кавказа, распространение пантюркистских идей и призывы к выходу из состава РФ, пропаганда и создание «Общекавказского Союза» без России, серьезная финансовая поддержка авторитетов и определенных кланов в руководстве Дагестана в обмен на преференции при заключении торгово-экономических контрактов с Азербайджаном с целью укрепления экономических позиций последнего в регионе. Вся стратегия основывается на тезисе о скором развале России и необходимости заблаговременного утверждения турецко-азербайджанского влияния на всем Кавказе. Об активной разведывательно-подрывной деятельности спецслужб Азербайджана говорит хотя бы тот факт, что за последние годы УФСБ России по Республике Дагестан арестованы 6 офицеров и 4 агента, работавших в республике с опорой на азербайджанскую диаспору в Дербенте и тюркоязычное население в других районах Дагестана. Нет сомнений, что многоаспектная разведывательная работа Азербайджана по Дагестану проводится в тесном контакте и во взаимодействии со спецслужбами Турции. На различных медиаплощадках, целевой аудиторией которых выступают азербайджанцы Дагестана, активно раскручивается идея «воссоединения разделенного азербайджанского народа», лоббируется и финансово поддерживается продвижение местных азербайджанцев в государственные структуры. Серьезное влияние Азербайджана на кадровую политику в российском регионе при однозначной ориентированности на Баку дагестанских азербайджанцев и при этом маргинализация наиболее пассионарных и подготовленных представителей коренных народов Дагестана, на мой взгляд, — одна из наиболее опасных тенденций последних десятилетий в регионе, плоды которой уже заметны на разных уровнях. И на каждом из них главный инструмент игроков — коррупция, этот корень зла, отодвигающий на задний план интересы государства.

Есть сведения, указывающие на то, что недавние события в аэропорту Махачкалы были также инспирированы азербайджанской агентурой через кумыкскую общину Дагестана. На одном из видео, в частности, человек с характерным кумыкским акцентом рассказывает, из каких районов в аэропорт собрали молодежь — речь идет именно о кумыкских селах, в том числе о Карабудахкенте. Цели организаторов этой отвратительной акции очевидны: создание напряжения между Дагестаном и федеральным центром, дискредитация и демонизация всего Дагестана.

Следует обратить внимание и на мягкую силу Турции, которая, впрочем, распространяется отнюдь не только на Дагестан. Обратите внимание, как переформатируется историческое сознание молодежи под воздействием турецких сериалов, заботливо переведенных на русский язык и ставших важным сегментом демонстрируемой российским телевидением кинопродукции. Это ведь не только внедрение «гаремного сознания» через бесконечные сериалы, рассказывающие наивным провинциальным девушкам о «великолепии жизни Османского двора», но и попытка предложить молодежи чужие идеалы: вместо своих вполне реальных героев, в том числе героев нашего времени, смотрящих на нас с баннеров на улицах Махачкалы, на экране — Абдул Гамид или Эртугрул. Именно так, вместо любви к родной культуре и уважения к собственным корням и героям, у поколения формируется восхищение силой чуждой стихии — захватнической, разрушительной, лишенной глубинного культурного содержания. Вопросов к Турции тут у меня нет, вопрос — к тем, кто заполняет российский эфир этой кинопродукцией, работающей лучше любого турецкого и азербайджанского агитпропа и серьезно опережающей по результатам воздействия патриотическое воспитание внутри страны.

Еще один вопрос, требующий объективного освещения, а также выверенных подходов, — последовательное искусственное внедрение культа силы в формат северокавказского ислама, попытка ввести «исламскую» составляющую в спорт. Дагестан всегда славился своей школой силовых видов спорта, республика воспитала множество спортсменов самого высокого ранга по вольной борьбе, боксу. Думаю, в последние десятилетия, на фоне периодически обострявшейся политической ситуации, многие понимали, что спорт — та ниша, которая поможет не просто взрастить здоровое поколение, но и отвлечь его от возможных негативных влияний, в том числе идеологических — ваххабитских кружков и т. д. Но наличие уже состоявшейся спортивной школы единоборств, ее поощрение со стороны государства не должно выливаться в игнорирование прочих, в том числе командных, интеллектуальных видов спорта. Там тоже есть свои звезды из числа дагестанцев, на которых, впрочем, власти акцентируют меньше внимания: скажем, аварец Магомед Халилов (Collapse), выигравший в составе сборной России международные соревнования по Dota 2.

Кроме того, ислам в Дагестане — это прежде всего духовная и культурная составляющие жизни, а столь популярный ныне формат «ислама мускулов» отодвигает эти важнейшие для традиционного дагестанца компоненты на задний план. В то же время спортсмены — закономерные кумиры молодежи, и в этом плане на них лежит серьезная ответственность за культивируемые ценности. Любой спорт, а силовой особенно, предполагает, помимо прочего, и культуру самоограничения, прежде всего культуру сдержанности. И было бы правильным, если бы популярные борцы позиционировали себя не только как волевые и сильные мужчины, но и как люди с высочайшей системой самоконтроля. А вообще, на мой взгляд, создавать некую религиозную субкультуру вокруг спорта или иного вида занятий — вещь в корне неправильная. Это ведь может обернуться популяризацией не столько спорта, сколько собственно возникшей вокруг него субкультуры, ее силового аспекта, подчас даже дискредитируя ислам и профанируя его духовную, культурную, интеллектуальную составляющие.

Кстати, говоря о культуре самоограничения, должна отметить, что собственно дагестанская традиция как раз и предполагает глубокую сдержанность, самоконтроль. Я не раз подмечала подобное глазом этнографа-религиоведа не только в Дагестане, но и в самых неожиданных местах, скажем, среди мусульман Кашмира, суровых и сдержанных горцев, так разительно отличающихся от мусульман прочих регионов Индии какими-то особыми тактом и самообладанием, или на таджикском Памире. Дагестанец — человек кодекса, а любой кодекс прежде всего очерчивает границы допустимого. И в этом плане именно подчеркнутые скромность, спокойное достоинство, сдержанность и самоконтроль — качества, которым отмечен традиционный дагестанский мусульманин.

Подчеркну, практически все упомянутые выше проблемы — результат внедрения в дагестанское поле чуждых ему элементов. И сегодня перед государством остро стоит вопрос возвращения региону органики, выраженной меткой фразой великого Расула Гамзатова («нашего Расула», как называют его дагестанцы): «В Дагестане я — аварец, в России — дагестанец, а за границей — русский». Развивать здоровое, органично встроенное в российскую многокультурную парадигму сознание новых поколений невозможно без поддержки национальных культур и традиционных форм ислама, с учетом того, что оба этих компонента связаны.

У Дагестана собственные традиции ислама, не предполагающие отказа от национальных корней: аварцу, даргинцу, лезгину, табасаранцу дороги родные языки, песни, танцы, костюмы, особенности бытовой культуры. Хочу привести показательный пример. Мне как-то довелось общаться с парнем-даргинцем, принявшим ваххабизм и предусмотрительно называвшим себя «просто настоящим мусульманином». Разговор вышел довольно откровенный, парень не скрывал своих взглядов и утверждал, что его идеал развития региона — халифат: никаких национальных корней, никаких местных культур — полная унификация пространства, эдакая версия «исконного» ислама в его представлении. На вопрос, пела ли ему мама колыбельные на даргинском языке, он, удивившись, ответил: «Пела, ну и что? Моим детям это не нужно. Пусть слушают суры из Корана». Очевидно, что абсолютное большинство людей дорожат своими корнями, тем более что приверженность собственной культуре не только не предполагает отхода от религиозных убеждений, но и подразумевает исповедывание традиционных для региона форм ислама. Да и какое знание ислама могут дать дагестанцу миссионеры эпохи постмодерна, кроме изложенного в примитивных такфиристских брошюрах? Уж точно не утонченные глубины исламской философии, не трактовки Аристотеля мусульманскими мыслителями, не кораническую экзегетику. В них — ровно столько, сколько нужно, чтобы оторвать человека от Родины и сделать частью транснационального радикального проекта, инструментом разрушения и собственной страны, и собственной жизни. Цель привносящих на дагестанскую землю «арабский» или «турецкий» ислам — унификация среды под нужный формат с дальнейшим отрывом от цивилизации, в русле которой Кавказ органично развивался, сохраняя сакральные элементы своих культур даже в самые непростые времена.

Очень важным видится на фоне происходящего увеличение компоненты региональной истории и культуры в программе общеобразовательных школ, более глубокое изучение национальных языков, развитие литературы и медиаплощадок на родных языках, распространение национальных культур, поддержка национальных творческих коллективов. Преподавая только общероссийский компонент истории, культуры и проч., школа оставляет за рамками программы существенный пласт знаний о регионе. Этот пробел часто восполняется именно работающими в дагестанском поле идеологами, предлагающими собственные трактовки и исторических событий, и культурных феноменов. И как только национальная культура отходит на второй план, в ментальность встраиваются чуждые региону формы ислама, а религиозное сознание развивается в русле противостояния федеральному центру. Именно на этой закономерности основаны все технологии по подрыву ситуации на Северном Кавказе.

Дагестан — живой, яркий, пассионарный организм, крепкий корнями, традициями, опытом мирного сосуществования народов и их взаимным уважением. Подобный организм должен быть максимально устойчив при правильной политике, решительно реагирующей на внутреннюю несправедливость и ставящей заслон для внешнего вмешательства. Ряд элементов необходимой стратегии могли бы предложить авторитеты из числа дагестанцев-государственников (и уверена, они это неоднократно делали), которым дорог именно подобный формат существования. А таковых в Дагестане — большинство. И это большинство очень внимательно следит за линией развития Российского государства, чутко воспринимая все перипетии хода современной истории. Здесь понимают, что стабильное развитие и мир в регионе всецело зависят от состояния самой России, от ее побед и поражений на разных флангах нашей общей цивилизации. Люди здесь ценят мир, устоявшийся в регионе, в общем-то, относительно недавно. Период дестабилизации, вызванный ослаблением государственности, не только существенно затормозил развитие региона, но и забрал жизни людей, прежде всего молодых — и тех, кто отстаивал подлинные интересы российского Северного Кавказа, и тех, кого затянуло в разрушительную орбиту экстремизма. Будущие поколения должны быть защищены от повторения подобных трагедий, и в Дагестане это прекрасно понимают.

Этот край может быть одним из столпов российской государственности, его опорой в большом регионе. Но для этого необходима напряженная последовательная работа, в том числе с учетом указанных факторов.

Виктория Аракелова, профессор Института востоковедения Российско-армянского университета, Ереван