Ад как обитель «спасения»

Филолог, профессор МГУ Дмитрий Ивинский поделился с газетой «Суть времени» впечатлениями от спектакля Сергея Кургиняна «Колыбель», названного автором «метафизическими снами о постсоветской действительности».

Корр.: Какой отпечаток, картину оставил у Вас спектакль?

Дмитрий Ивинский: Прежде всего, я хотел бы поблагодарить за приглашение на премьеру и поздравить главного режиссера и артистов с завершением работы над новым спектаклем, который необычен уже тем, что будучи посвящен, как сказано в аннотации на сайте театра, «крайне сложной теме передачи духовного наследия от старшего поколения молодому в эпоху слома всех прежних нравственных ориентиров», так сказать, практически осуществляет эту передачу: рядом с постоянными артистами труппы на этот раз оказались молодые люди, не имеющие соответствующего образования, впервые вышедшие на сцену и блестяще исполнившие свои роли. Эта их общая победа над множеством невидимых зрителю и неизбежных трудностей предстает как недвусмысленное свидетельство о принципиальной возможности такой «передачи», осуществляющейся здесь и сейчас.

Теперь к заданному мне вопросу. Трудно выбрать что-то одно. Странным образом в моем восприятии спектакль, посвященный нескольким судьбам, не распадается на сцены, это одна длящаяся живая картина, в каждой «отдельной» сцене так или иначе «присутствуют» остальные. Но если все же прямо ответить на вопрос, то таким «оставленным отпечатком» я бы назвал сцену приглашения в ад как в обитель «спасения».

Корр.: Что для Вас стало главной мыслью спектакля?

Дмитрий Ивинский: Мне кажется, что спектакль, названный «Колыбель» (не хочу обсуждать оттенки значений этого слова, напомню лишь, что они существенны и погружены в контексты «последних вопросов» и жизни, и смерти; одна из возможных ссылок для интересующихся: Славянские древности: Этнолингвистический словарь. Т. 2. М., 1999. С. 559–562), говорит о том, что после катастрофы и в ней самой, в усиливающемся присутствии-торжестве Аримана (бога тьмы), не погас огонь любви и самопожертвования.

Корр.: Борьба добра и зла — вечная тема. Что нового сказал о ней этот спектакль?

Дмитрий Ивинский: Я привык думать, что по этой теме всё и давно сказано, и что проблема не в непостижимости границы между добром и злом, а в том, что она всегда очевидна и слишком часто «проблематизируется» в интересах зла. Соответствующим образом всё, что может способствовать восстановлению ясности в этом вопросе, представляется благом.

О «русской специфике»: сейчас она в том, что здесь еще длится жизнь в рамках христианской традиции, для которой борьба и победа возможны и неизбежны в условиях и за пределами «победы» зла, а потому эта последняя одновременно несомненна, груба и зрима (распятие) и иллюзорна (воскресение), как власть времени/смерти над человеком. Спектакль, не связанный, во всяком случае прямо, с ортодоксией, говорит, может быть, о том же самом или близком, и по этой причине мне хотелось бы думать, что он не сказал ничего «нового».

Корр.: Кургинян дает уже не трехмерную, а четырехмерную картину социальных трансформаций в России. Кто давал подобную картину в СССР или за его пределами и почему это не уберегло от катастрофы? Или никто не давал?

Дмитрий Ивинский: Произведения искусства не могут предотвращать исторические катастрофы, во всяком случае, мне примеры подобных предотвращений не известны. «Четырехмерность» же, о которой спрошено, всегда была предметом искусства (барочная «школьная драма», «Фауст», Достоевский…). Если же связывать ее именно и прямо с «социальными трансформациями», то я бы упомянул о Блоке, который обсуждал историю «римского большевика» Катилины в ее, как ему представлялось, предельно злободневной соотнесенности и с поэзией (Катулл, Кребийон, Ибсен), и с мифологией (Кибела, Аттис), а в «Двенадцати» связал видимое («социальное») с невидимым.

Позволю себе напомнить о том, что и лекция о Катилине, и эта поэма создавались на «фоне» сборника «Страшный мир», а его содержание непосредственно связано с темой искушения адом и смирения перед ним. Темой, исключительно важной не только для Блока, но и для обсуждаемой премьеры и других спектаклей театра «На досках» (притом, что мистические основания творчества Блока далеки не только от ортодоксальной картины мира, но и, по крайней мере, в существенной их части — от выдвигаемой театром Кургиняна).

Был в чаду, не чуя чада,
Утешался мукой ада,
<…>
Пробудился: тридцать лет.
Хвать-похвать, — а сердца нет.

Всему этому Блок, всегда хорошо помнивший искусительно-презрительные слова Мефистофеля о «дрянном Нечто», осмеливающемся соперничать с «вечным Ничто», противопоставил революцию под «кровавым стягом».

Корр.: В спектакле много культурных отсылок, которые может понять и осмыслить только образованный человек. А в чем его простое содержание, лежащее под всей культурной базой?

Дмитрий Ивинский: «Простое содержание» — необходимость остаться человеком. И запрос на «культурную базу» как функция «простой» человечности, не отступающей перед «мглой, ночной и зарубежной».

Корр.: Кому бы Вы посоветовали посмотреть «Колыбель»?

Дмитрий Ивинский: Наверное, всем, кто пытается понять происходящее.

Корр.: Как жить после этого спектакля?

Дмитрий Ивинский: Делай, что должно, и будь, что будет.