Насвистывая Баха, создавать жизнь
Честно говоря, для меня высокий процент знающих, как выглядит Парфенон или Колосс Родосский, не есть абсолютное подтверждение существования данной общности в культуре. А вот взвод, в унисон насвистывающий Баха, не просто впечатляет. Это ошарашивает. И понятно, почему. Потому что это более чем непривычно для нашей реальности. Это в ней невозможно. Даже если речь идет о консерватории.
Мне кажется, процесс посвящения в культуру похож на так называемые превращения духа, о которых написал Ницше в своей самой известной книге «Так говорил Заратустра».
Сперва дух становится сломившим гордость верблюдом, стремящимся навьючить на себя все возможные трудности. В пустыне, алчущий свободы, он оказывается львом, способным добыть себе желаемое. Но лев может все, кроме одного: создавать новые ценности. Поэтому в конце концов происходит третье превращение: лев становится ребенком, который в своей игре уже занимается полноценным творчеством.
Заучивать, как выглядят крупнейшие памятники культуры, как звучит великая музыка, — это стадия верблюда с ее трудностями. И этих трудностей не миновать. Обсуждения Гомера в культурных клубах, доходящие порой до перепалки, — прорезающийся лев. И, наконец, в момент, когда человек забывает, что он когда-то что-то специально учил, и начинает этим жить, насвистывая Баха в походе, он в каком-то смысле становится тем самым ребенком, создающим новое.
СССР разрушали, разрушая культуру и культурную жизнь. Советский бард-диссидент Юлий Ким в одной из своих песен провел черту между народным большинством и интеллигентным меньшинством, сказав о наступлении «здорового миллиона». Культура, не наполненная неким культом, превращается в омертвелые формы, которые жаждет уничтожить воспетая все тем же Ницше жизненная сила.
По идее, защищать СССР должны были, осознавая необходимость отстаивать Баха и античную классику, Пушкина и все прочее. Но этого не произошло. К советской стране не отнеслись как к удерживающей культуру. Или культурные ценности не играли в жизни их советских носителей такой роли, чтобы они стали защищать «инфраструктуру», которая эти ценности поддерживает.
В общении с товарищами на школе мне не раз приходилось обсуждать, каким должен быть современный кино- или музыкальный клуб.
В случае с этими клубами существует та же проблема, что и для всего движения. Если они будут нести в себе условный дух СССР 1.0, то все и закончится, как с этим СССР. Что же это за дух? Дух умиления перед культурой и культурностью как некоей социальной нормой, при все слабеющем интересе к тому, что же происходит внутри человека.
Общаясь с сутевцами — организаторами культурных клубов в разных регионах, я высказывал мысль, что культурную проблематику на клубных встречах надо стараться соединять с какой-то личностной. Приводил в пример то, что студенты, которые не хотят слушать ни про какой театр, замолкают, когда говоришь им, что интересующиеся психологией забыли о возможностях искусства совершенно бесплатно решать разного рода психологические проблемы. Как это происходит, показывает, например, известный советский фильм «Сто дней после детства».
Сфальшивить на тон, насвистывая Баха, или сделать пускай грубое сравнение, поставив на одну доску себя и Онегина, — за этим есть будущее. А подражание профессорам, как показал советский опыт, опасно для жизни в прямом смысле этого слова.
В напевании Генделя, обсуждениях киноклассики за обедом и поразительном чтении стихов на концерте удалось сделать культуру живой — может быть, это самый важный опыт, который стоит вынести из Школы и привезти его в свои города.
