Вакцина на сене. Как лечить коронавирус?

26 мая 2020 года, то есть более года назад, портал «Мир новостей» сообщил о том, что ряд депутатов Совета Федерации РФ настоятельно рекомендовали присутствующей на слушаниях по проблеме распространения коронавируса вице-премьеру Татьяне Голиковой взять под личный контроль незаурядное открытие саратовских биологов-вирусологов. По словам сенаторов, препарат, разработанный группой ученых под руководством доктора ветеринарных наук Владислава Ласкавого из Саратовского НИИ ветеринарии, может значительно облегчить течение болезни. Первый зампредседателя Комитета Совета Федерации по бюджету и финансовым рынкам Сергей Рябухин рассказал, что разработка уникального иммуномодулирующего средства началась еще в конце 70-х годов старейшим ветеринарным учреждением (научно-исследовательской ветеринарной станцией), основателем которой был сам Петр Столыпин. На слушаниях первый заместитель председателя Комитета Совета Федерации по социальной политике Валерий Рязанский отметил, что созданная еще 30 лет назад уникальная разработка российских ученых до сих пор не нашла признания в своей стране.

Далее портал «Мир новостей» знакомит нас с таким высказыванием разработчика препарата доктора ветеринарных наук, заслуженного ветеринарного врача РФ, академика Академии продовольственной безопасности Владислава Ласкавого: «Наш препарат, — говорит Владислав Ласкавый, — широкого спектра действия. Он содержит естественный метаболит, который регулирует состояние внутренней среды в организме и внутриклеточное состояние каждой клетки. Он является антисептиком по отношению к любой вирусной инфекции, в том числе коронавирусной, за счет снижения вирусной нагрузки на организм в целом. А если брать СПИД, то такая нагрузка снижается в несколько сот раз. Если сейчас начать применение препарата при вспышке вируса COVID-19, можем решить проблему за месяц».

Прошло более года. При этом хочу оговорить, что я очень уважительно отношусь к словам членов Совета Федерации, потому что они говорят о некоторых крупных разработках, не нашедших применения в своей стране. А это очень больная проблема, серьезная, настоящая. И я также очень внимательно и с глубокой симпатией рассматриваю всё, что говорит автор этой разработки.

Еще раз обращаю внимание зрителя на то, что и со сведениями о внимании членов Совета Федерации к препарату Ласкавого, и со словами самого Ласкавого нас ознакомили 26 мая 2020 года, то есть за год и четыре месяца до выпуска этой передачи.

Ознакомили ли нас только один раз — и на этом всё перешло в режим, который великий Тютчев называл silentium, то есть «молчание»? Нет.

10 июня 2020 года портал «Бизнес-вектор» предлагает всё те же сведения с определенными вариациями. Опять говорится о недавних слушаниях по пандемии, прошедших в Совете Федерации, и о том, что на этих слушаниях выступил Ласкавый. Опять говорится о том, что разработку Ласкавого представил первый зампред Комитета Совета Федерации по бюджету и финансовым рынкам Сергей Рябухин. И чуть более развернуто говорится о том, что работа над созданием иммуномодулирующего средства в НИИ ветеринарии началась еще в конце 70-х годов прошлого века. Сообщается (цитирую материал портала «Бизнес-вектор»), что «в то время уже было известно, что разработанный препарат с успехом лечит и людей, причем не только разные коронавирусы, но и туберкулез, лейкоз, гепатит В, гепатит С и даже СПИД».

Портал «Бизнес-вектор» приводит слова Ласкавого, утверждающего, что в основе созданного им препарата «лежит идея о том, что в нашем организме уже есть вещества, которые способны справиться с очень тяжелыми заболеваниями. Нужно только подтолкнуть организм к выработке этих естественных метаболитов. Когда ключевые метаболиты начинают вырабатываться, они запускают процессы гормональной, иммунной и нервной саморегуляции».

Далее портал «Бизнес-вектор» сообщает о том, что препарат Ласкавого оказался не нужен в рыночной России. Но что он был отработан в Белоруссии, где клинические испытания провели сразу пять клиник и институтов. Что к 2005 году препарат получил сертификаты, но его применение требовало дополнительных исследований, на это не хватило денег и так далее. И что теперь внимание к препарату проявлено уже не в Белоруссии, где его проявили ранее. Теперь оно проявлено в России.

30 июня 2020 года выходит материал в фактически официальной «Парламентской газете». В материале говорится о том, что «в правительстве готовы поддержать предложение членов Совета Федерации РФ посодействовать (так сказано в цитируемом мною материале „Парламентской газеты“. — C.К.) ускоренному внедрению в России иммуномодулирующего средства против коронавирусной инфекции».

Сообщается также, что в распоряжении «Парламентской газеты» есть обращение сенаторов, на которое должно откликнуться правительство. И что одним из сенаторов, подписавших это обращение, является первый замглавы Бюджетного комитета Совета Федерации Сергей Рябухин. И что, по информации Рябухина, препарат Ласкавого был создан 30 лет назад и уже успешно используется в Белоруссии и Казахстане. Что этот препарат тогда начали испытывать на свиньях, которые стали жертвами эпидемии коронавируса. Что создать препарат удалось лишь к 1997 году. И что речь идет об иммуномодулирующем средстве, основанном на муравьином альдегиде с целевой добавкой изотонического раствора натрия хлорида. Что официальные клинические исследования были завершены в 2006 году. И что за год до этого препарат был зарегистрирован в Белоруссии не как ветеринарный, а как иммуномодулирующее средство для людей.

Сообщается также о том, что 18 мая 2020 года группа сенаторов направила обращение вице-премьеру Татьяне Голиковой. И что 20 мая на правительственном часе в Совете Федерации Голикова сказала, что самого документа пока не видела, но что любое обращение от сенаторов не будет оставлено без внимания.

«Парламентская газета» приводит такие слова первого заместителя главы Комитета Совета Федерации по социальной политике Валерия Рязанцева: «Вдобавок к всевозможным согласованиям при регистрации необходимо внести внушительные деньги, которые могут позволить себе заплатить лишь крупные компании. Но вот их заинтересованность в эффективных и дешевых лекарствах — вопрос не всегда прозрачный. Поэтому мы предложили государству поддержать препарат доктора Ласкавого, дав ему возможность пройти ускоренную процедуру клинических испытаний».

Достаточно высокий уровень обращения к правительству, слова очень авторитетных членов правительства о том, что раз такой высокий уровень (сенаторы!), то мы не можем не откликнуться… Тут много чего есть в этом потоке сообщений.

Далее «Парламентская газета» сообщает, что «лед тронулся» три дня назад, то есть 27 июня 2020 года, когда глава бюджетного комитета палаты регионов Анатолий Артамонов встретился с первым вице-премьером Андреем Белоусовым. И что Белоусов пообещал содействие возвращению препарата в Россию. Обещана также была личная встреча Белоусова с автором разработки Ласкавым. Как вы видите, история вполне солидная.

И, наконец, «Парламентская газета» сообщает о том, что Владислав Ласкавый на практике доказал, что препаратами, основанными на антителах, лечить коронавирусы нельзя.

Это очень важный тезис. Конечно, речь идет о коронавирусах у свиней. Конечно, вопрос о доказательствах — это вопрос, требующий очень развернутого обсуждения, которого здесь нет. Но сам этот тезис, вдруг пунктирно проскочивший внутри этих сообщений, очень существенен. Лечить коронавирусы, опираясь на препараты, основанные на антителах (то есть, строго говоря, вакцинами), нельзя. Пробовали! Лечили! Правда, не людей, а свиней. Долечились до уничтожения поголовья: когда свиней начали «потчевать» препаратами, основанными на антителах, то было потеряно 65% поголовья.

Вас не настораживают, не напрягают эти цифры? Я подчеркиваю опять: никакого прямого перенесения на человечество того, что происходит в поголовье свиней, быть не может, кроме известной притчи «о бисере», бесноватых и т. д., а это аллегория. Такого же прямого иммунологического, вирусологического, эпидемиологического переноса быть не может. Но игнорировать это было бы тоже странно.

21 октября 2020 года «Литературная газета» берет интервью у Владислава Ласкавого. В интервью Ласкавый сообщает: «Мной разработан эффективный препарат для лечения и метод профилактики коронавирусной инфекции у свиней. Они успешно использовались во многих хозяйствах и комплексах». Я цитирую так, как это воспроизведено в «Литературной газете».

Комментируя свое выступление в Совете Федерации РФ, Ласкавый говорит следующее: «Выступление в Совете Федерации позволило заинтересовать Веронику Игоревну Скворцову нашим противовирусным препаратом, обеспечивающим полное избавление человека от коронавируса в течение 5–7 дней. Она (имеется в виду Скворцова. — С.К.) любезно предложила помощь в клинических исследованиях и сертификации этого препарата в РФ».

Я даже не буду патетически восклицать: а где же результаты? Потому что скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Проверки и всё прочее — дело серьезное. Я пока что просто знакомлю с самой историей так, как она отражена не мною, а средствами массовой информации. И история эта возникла не где-нибудь на обочине политического и экономического процесса, а в Совете Федерации. В нее оказалось включено правительство и так далее. Могу ли я обойти эту историю вниманием? Нет, не могу.

Поэтому, приведя все эти сведения без какой бы то ни было «отсебятины», я теперь после этого позволю себе очень короткий комментарий.

Наиболее существенной в данной истории мне представляется концептуально-методологическая сторона дела. Вне зависимости от того, чем является препарат Ласкавого, — это спасительное средство, это некое проблемное лекарство или это нечто, не имеющее существенного значения, — вне всякой зависимости, подчеркиваю, от этого (при моем глубоком уважении к попыткам создания подобных альтернативных препаратов), важно то, что это оригинальная отечественная наработка стратегического характера. Такие наработки были отнюдь не только в сфере ветеринарного лечения тех или иных животных, а в гораздо более существенных сферах, — что не умаляет значимости ветеринарии для сельского хозяйства, а значит, и для страны в целом.

Эти наработки начали отбрасываться в далекую советскую эпоху. Это касалось многого, это касалось прежде всего проблем стратегического планирования народного хозяйства. Тут наш отечественный опыт нелинейного планирования (а планирование, основанное на инновациях, на мобилизации, на форсированном развитии, всегда нелинейное, говорю вам как специалист не в ветеринарии, а в математических вопросах) вдруг оказалось заменено универсальным опытом линейной оптимизации, благословленной аж самим академиком Канторовичем. Вроде как хорошо: электронные машины, всё будет оптимизировано и крайне оптимистично… Вот только работники Госплана, понимавшие, что стратегическое планирование линейным не может быть по определению, горько говорили мне после этого: «Теперь мы каждое новое изобретение будем вводить отдельным постановлением Политбюро ЦК КПСС».

Об этом же горько говорил Побиск Георгиевич Кузнецов, с которым я имел честь много раз беседовать, и который подробно мне объяснял, какая это была подлянка с заменой нелинейного планирования линейной оптимизацией. И он объяснял это с цифрами на руках, самым серьезным, математическим, образом.

Такое же выкидывание на обочину чего-то своего в советскую эпоху (в советскую, подчеркиваю) касалось и оригинальных отечественных разработок в сфере электронно-вычислительных машин. Речь шла и о программе «Старт» («Старт-1», «Старт-2»), которыми тогда занимались мои хорошие знакомые, и о программе «Эльбрус», и о других программах. Эксперты, с которыми я беседовал, говорили, что программ было гораздо больше, и все они отбрасывались по непонятной причине. Они могли быть успешными. Можно было уже, казалось бы, дотянуться до окончательного стратегического результата. Раз! — и их отбрасывают. И заменяют чем-то трендовым, с точки зрения Запада.

Чаще всего при этом упоминалась фигура Юрия Владимировича Андропова. Что это он и некоторые его соратники (не все, но некоторые) занимались такими вещами. У меня нет никакой личной эксклюзивной информации по данному вопросу, так что я просто привожу мнение тех, кто в ту далекую эпоху никогда на моей памяти не давал недостоверную информацию.

То же самое касалось психологии, педагогики, философии, включая марксистско-ленинскую, и многого другого. А всё это имело для Советского Союза огромное значение.

Но в советскую эпоху это делалось без всякой широковещательности. Продолжались восклицания по поводу того, что «мы впереди планеты всей», «мы идем своим путем» и так далее. Но эти восклицания с определенного времени уже не имели никакого отношения к новой практике отбрасывания того, что, казалось бы, должно было поддерживаться в первую очередь. Практика эта стала широко задействоваться со второй половины 1970-х годов.

В постсоветскую эпоху эта же практика, которая в советскую эпоху была скрытой, стала широковещательной, декларативной, лобовой. От нее зашкаливало, все захлебывались в своем желании отбросить всё свое во имя этого мегатренда. Говорилось при этом, что нам не следует «изобретать велосипеды», что наша задача — встроиться в существующие тенденции, используя опыт стран, которые нас обогнали, и не рыпаться. Нужны догоняющая модернизация, копирование и т. д. Всё это говорилось яростно в 1990-е годы, страстно, по известному советскому принципу: включил телевизор — там съезд КПСС; включил радио — съезд КПСС; хотел погладить брюки, но утюг уже не стал включать — страшно. Вот прямо из «утюгов» перла эта мейнстримная антисоветчина: «Мы догоняющая страна, нам надо копировать, копировать, копировать» и так далее.

Более того, в эти 1990-е, которые кто-то называет «лихими» (я бы обошелся без этого термина), всё, что хотя бы отдавало нашей самостоятельностью, уничтожалось яростно и идеологически. Я знаю людей, героически это сберегавших, — в том числе в том, что касалось вооружений. Но я знаю, какой ценой им это давалось, и как их пытались укатать в асфальт.

В 1990-е годы (которые, повторяю, можно, конечно, назвать «лихими», но в данном случае хотелось бы назвать уныло-имитационными, уныло-подражательными) работа очень многих ведомств состояла в том, чтобы перевести определенные инструкции и вообще материалы — в том же образовании, например, — с английского на русский и начать внедрять совершенно автоматически, ничего не меняя… Не надо было ничего разрабатывать! «Переведите с английского на русский, сделайте „косметику“, при которой должно быть ясно, что мы это внедряем, — и мы подписываем. Всё. А больше ничего не делайте. Не ломайте себе голову, как сделать по-своему. Не пытайтесь добавлять к этому какую-то отечественную традицию, специфику. Ничего не надо!» Я слышал это много раз, а уж в сфере образования просто постоянно. И не только.

Наши ведомства стали в эти годы повально превращаться в бюро переводов чужих наставлений и реализации чужого опыта по тому самому принципу «тупого, рабского, слепого подражанья», который был осужден еще в бессмертном произведении Грибоедова «Горе от ума».

Что касается наших оригинальных разработок (сразу всех изобретателей не изведешь на корню!), то эти разработки сначала забирались иноземными охотниками за чем-то подобным и превращались из наших в иноземные, а потом передавались нам за огромные деньги назад. И всё время говорилось о том, что пусть наши студенты едут за рубеж, пусть аспиранты едут, пусть там всё это берут. Главное, чтобы мы были в струе, чтобы мы встали в этот ряд и стали маршировать eine Kolonne к счастливому будущему по западному маршруту.

Оригинальный и отечественный опыт искоренялся достаточно фанатично. Это касалось очень многого, включая так называемую медицину Семашко. Это сейчас начинают говорить: «Слава богу, не всё успели оптимизировать, у нас остались традиции». Тогда говорилось другое: «Вырвать это всё с корнем! Уничтожить эту совковую медицину, как патологию! Растоптать!»

В этой связи какое-то внимание к работам Ласкавого мне представляется в любом случае весьма позитивным — вне зависимости от реальной эффективности данной разработки. А мне бы хотелось верить, что она серьезна. Всё равно это внимание эффективно. Потому что это первая ласточка внимания к чему-то своему, прямо называемому своим, оригинальным.

Такова концептуально-методологическая значимость истории с препаратом Ласкавого, поддержанного отечественными сенаторами. Что мне до крайности симпатично, повторяю, вне зависимости от эффективности разработки. Симпатично уже сама эта позиция: «Наша разработка! Надо поддержать свое, оригинальное!»

Не менее важно то, что, пусть и с запозданием, но признано значение ветеринарных коронавирусных наработок. Любые наработки в сфере борьбы с инфекционными заболеваниями требуют большого времени для их полноценного осуществления и проверки. Тут главное проверка. Таким временем в том, что касается борьбы с коронавирусом, располагали только ветеринары. Потому что животные стали болеть коронавирусами гораздо раньше, чем люди. Я категорически отвергаю любую возможность прямого переноса опыта ветеринаров на людей. Но косвенный перенос этого опыта совершенно необходим именно потому, что у ветеринаров было время. И можно присмотреться к тому, что в этой сфере происходило годами. На что там-то натыкались, на какие барьеры, на какие блоки, на какие препятствия. И никоим образом не копируя, а просто что-то сравнивая, вдруг понять больше о том, что же с нами происходит, что это за коронавирус.

Крайне важно также то, что сказано по поводу невозможности лечить коронавирус препаратами, основанными на антителах. По мне так это главное. Именно такая формулировка озвучена «Парламентской газетой».

И опять я говорю: будет всё замечательно с препаратом Ласкавого или нет, но эта формулировка дорогого стоит. Вдруг она, эта формулировка, просочилась: нельзя коронавирус лечить с помощью препаратов, основанных на антителах, нужно иначе лечить.

А что, у нас теперь всё будут лечить с помощью антител? И никаких других видов лечения вообще не существует? А ведь то, что связано с коронавирусом, рано или поздно придется признать. Придется признать, что так называемое антителозависимое усиление инфекции вообще-то имеет место по отношению далеко не ко всем инфекциям. Или, точнее, по отношению к одним инфекциям антителозависимое усиление инфекции может быть чем-то вроде песчинки, отбрасываемой кораблем вакцинации. Идет корабль, там какая-то взвесь, песчинки болтаются в воде. Он их отбросил и прошел. А по отношению к другим инфекциям это же антителозависимое усиление инфекции может быть подобием легко преодолеваемой песчаной отмели — где-то там царапнули килем и прошли. И только по отношению к немногим инфекциям антителозависимое усиление может стать рифом, напоровшись на который, корабль вакцинации гибнет.

Такая гибель корабля определенной вакцинации, ковидной в нашем случае, столкнувшегося с рифом антителозависимого усиления, никоим образом не компрометирует вакцинацию как таковую. Речь идет о том, что где-то корабль вакцинации проходит вообще без труда, где-то с небольшим трудом, где-то с большим трудом, а где-то он терпит кораблекрушение, сравнимое с гибелью «Титаника». И есть самые серьезные основания считать, что COVID-19 — это как раз та болезнь, при которой корабль вакцинации наталкивается на губительный риф антителозависимого усиления инфекции. Пока что это яростно отрицается вопреки накапливающимся, накапливающимся и накапливающимся материалам. Но это накопление обязательно будет реализовано по принципу перехода количества в качество. Уже и патологоанатомы что-то говорят, уже собираются врачи в Риме тысячами. И это только начало процесса, суть которого заключается в том, что за что боролись, на то и напоролись. На этот риф.

Пока что чем больше материала накапливается и чем более сокрушительным он становится, тем фанатичнее и мощнее продавливается всеобщая принудительная вакцинация.

Но это не может продолжаться слишком долго! Уже понятно, что часть врачебного сообщества отказывается закрывать глаза на масштабность антителозависимого усиления инфекции именно в случае ковида, а также лихорадки Денге, СПИДа, ряда других заболеваний, того же гепатита C, между прочим, и так далее. И если COVID-19 — это штука рукотворная, о чем говорят всё больше и больше на всё более авторитетных уровнях, то нет никаких оснований утверждать, что у тех, кто это ручками создавал, не было идеи сделать ставку на подобное антителозависимое усиление инфекции. Что те, кто нас от ковида «спасает», будут рогом переть, как бы игнорируя это антителозависимое усиление инфекции, но именно оно превратит опасное тяжелое заболевание в заболевание сокрушительное, глобальное. Со всеми этими новыми модификациями, для которых скоро не хватит букв всех алфавитов мира.

Всё, что мы видим, говорит о том, что бороться с COVID-19 надо с помощью других препаратов, самых современных, основанных на последних открытиях молекулярной биологии и всех наук, которые связаны с медициной. Самых современных, повторяю, препаратов, не являющихся вакцинами, и более того, являющихся в каком-то смысле «антивакцинами».

Что я лично вкладываю в это слово — «антивакцины»? Я называю антивакцинами препараты, не делающие ставку на формирование антител, более того, избегающие формирования антител. Если вакцина делает ставку на формирование антител, то препараты, которые избегают формирования антител, — это антивакцины. Удачен ли этот мой термин — неважно. Понятно, о чем именно я говорю. Именно это сказано в «Парламентской газете» о препарате Ласкавого, прямо называемом не вакциной, а иммуномодулятором.

Другое дело, что ознакомление с патентными разработками Ласкавого (а мне и моим соратникам пришлось осуществить это ознакомление) приводит к такому пониманию используемых им технологий, которое достаточно далеко от сказанного в газетах, — что вовсе не компрометирует достижения Ласкавого, но ставит определенный вопрос.

Ласкавый использует так называемые авирулентные штаммы, которые являются ничем иным, как живыми ослабленными вакцинами. И в заявлении Ласкавого на патент прямо говорится о том, что речь идет о вырабатывании нейтрализующих антител.

Так где формулировка точна? В газете, где говорится о том, что не надо антител, и что всё происходит без антител? Или в патенте, где говорится о вырабатывании нейтрализующих антител?

Снова подчеркиваю, что я вообще не обсуждаю качество исследования Ласкавого. Я с совершенно другой, методологической точки зрения это приветствую. А дальше обсуждаю технологию, поскольку, когда методология отрывается от технологии, то могут происходить любые вещи.

Другое дело, что одновременно в исследованиях Ласкавого говорится об осуществлении стимуляции Т-клеток, а я много раз повторял, что именно это является краеугольным и спасительным. И что к авирулентным штаммам, то есть живым ослабленным вакцинам, добавляется иммуномодулятор, состоящий из слабого раствора формальдегида. Речь идет также о так называемом механизме вирусной интерференции, который я здесь развернуто обсуждать не буду, и который, образно говоря, сводится к известной поговорке «зараза к заразе не пристает».

Мне и моим ближайшим соратникам пришлось ознакомиться с докторской диссертацией Ласкавого, который пишет об использовании живых вакцин и инактивированных (убитых) вакцин вместе с иммуномодулятором, в качестве которого выступает слабый раствор формалина. Будучи токсичным, формалин действительно вызывает воспалительную реакцию, что стимулирует врожденную иммунную систему. И в самом деле, при определенных метаболических процессах человеческие клетки вырабатывают формалин. Но небезопасность эндогенного, да и любого другого, формалина — это ведь тоже не тайна за семью печатями. Онкологи знают, что тут к чему.

Поэтому, желая всяческих успехов всем начинаниям, которые будут при борьбе с ковидом (являющимся, подчеркну в очередной раз, весьма опасным заболеванием) обходить антителозависимое усиление инфекции, то есть применять не вакцины, а что-то еще, я считаю немаловажным хоть чье-то внимание к чему-то из этого разряда. А препарат Ласкавого, безусловно, имеет прямое отношение к подобному «чему-то» не из разряда оголтелого «даешь антитела!» и потому его история весьма существенна. Как существенно и то, что она приобрела хоть какое-то политическое звучание.

Что же касается конкретных свойств препарата Ласкавого, то изучать их надо так же пристально, дотошно, длительно и всесторонне, как и любые другие препараты. И даже если это изучение выявит существенные проблемы с данным препаратом, это никоим образом не означает, что препарат надо отбрасывать. Или метод, с помощью которого он создан, надо отбрасывать. И препарат, и метод в этом случае — а я не уверен, что такой случай будет иметь место, будущее покажет — надо дорабатывать, если окажется, что он не доработан. А не отбрасывать, цепляясь за определенные дефекты.

И что еще важнее (для меня это наиболее важно, я не стал бы всё это обсуждать, если бы не данное обстоятельство) — придется бороться с ковидом не с помощью наращивания антител, то есть вакцин, того или иного типа, а другими способами. И это же можно делать! Это же показало лечение гепатита С, ведь справились (тьфу-тьфу-тьфу!) как-то с этим? Но не с помощью же вакцин, которые ничего не давали. Так почему свет клином сошелся на вакцинах именно в случае ковида? Мы со всеми заболеваниями будем бороться с помощью вакцин? Ведь понятно же, что это не так.

Понятно также, что раскрученной индустрии удобнее идти по проторенной вакцинной дорожке, а не искать нехоженых или мало хоженых троп. Но придется, придется идти этими тропами, обязательно! И не бросаться при этом из огня в полымя, хватаясь за какие-то препараты, не подвергнув их предельно тщательному изучению. Мы уже натолкнулись на всё, что связано с вакцинами, которые начали применять, не подвергая их такому изучению. Это не должно теперь касаться других препаратов, даже самых перспективных, самых для меня симпатичных. Семь раз отмерь — один раз отрежь. Только это может помочь нам выйти из нынешней ситуации, которая с каждым месяцем будет обнажать всё большую тупиковость и порождать всё большее упорство тех, кто не хочет признавать этот тупик, хочет биться головой в эту тупиковую стенку, считая: «А ну как эту стенку можно лбом проломить?»

Моя констатация губительности панвакцинаторства совершенно не означает, что вакцины всегда являются пагубными. Они спасли от очень-очень многого. Их создатели — первопроходцы. У вакцин большое будущее, но как только они превращаются в универсальное средство лечения всех инфекционных болезней, то их благие качества оборачиваются чудовищным злом. Мы наблюдаем именно это, и это усугубляется новоделом, который создает субстраты, никакого отношения к вакцинам не имеющие, но почему-то называемые вакцинами.

И это мы еще обсудим отдельно.

Но главное — нащупывание каких-то невакцинаторских возможностей лечения заболеваний типа ковида. Причем лечения не доморощенного, не граничащего с натуропатией (иногда, кстати, полезной, но иногда очень вредной), а очень современного и одновременно с этим невакцинаторского по сути своей, то есть призванного не вырабатывать в бесконечном количестве антитела.

Все антипрививочники, которые иногда фиксируют очень правильные вещи, все люди традиции, которые возмущены тем, как сильно прет вперед эта наука, ничтоже сумняшеся и явно принося вред, должны понять: или альтернативная современность, или пропрется это чудовище. Если альтернативной современности вообще нет, то вы не сможете бороться с этим чудовищем. Вся ваша глухая оборона со взыванием к фундаментализму, традиционализму и так далее, которая для меня намного лучше этой чудовищной мейнстримной современности, может только слегка сдержать наступление такой современности. Однако единственное, что может переломить ход событий и спасти мир от чудовищной мейнстримной современности, — это другая, альтернативная современность: эти же и еще более серьезные средства изучения, эти же и еще более новые научные открытия, эти же и еще более серьезные интеллектуальные фабрики, но направленные на другое. Спасти от чудовищной современности могут только они.

Еще и еще раз говорю: весь фундаментализм, весь традиционализм, все шараханья от этой чудовищной современности — правильные, поскольку она чудовищна, но они не уберегут от нее. Они в лучшем случае сдержат ее натиск. На время. А по-настоящему спасти человечество может только, повторяю в который раз, альтернативная современность, которую надо суметь найти.

Зафиксировав это, подчеркнув еще и еще раз, что нам нужно не благолепное ретро, которое окажется неспособным ответить на раскручивание биологических войн, а суперсовременность, по отношению к которой вакцины станут отчасти архаикой, а отчасти одним из методов лечения, введенным в настоящие научные рамки, я перейду к разбирательству того, как именно наш медицинский официоз — страшно далекий от всего, что я говорю, неофитский по отношению к западной цивилизации, двусмысленный и странноватый — относится не только к отечественным ученым, не входящим в избранный круг, но и к тем, кто, казалось бы, должен был восприниматься неофитами на большом позитиве по причине своего высочайшего статуса на благословенном Западе.

Есть такая штука — диалектика называется. В Советском Союзе любили о ней всё время говорить. Никто ничего не понимал. Точнее, понимали очень немногие. В двух словах: это вопрос о том, что внутри процесса находится его противоречие, которое и является механизмом, задающим направленность. Вот почему так важно приглядеться к тому, кто именно из наиболее рьяных сторонников безоглядной вакцинации, которую я называю экстазной, идет на попятный. Что там за противоречие-то, какова его анатомия и физиология, а также телеология, а может быть, и метафизика?

С самого начала цикла передач о ковиде я обращал внимание на особые британские медицинские круги (Фергюсон и так далее), которые раздували ковидную истерию и призывали к экстатической безоглядной вакцинации. Эти круги всегда руководствовались жесткой корпоративностью, согласно которой отказ от участия в коллективном лоббировании чего бы то ни было (например, этой экстазной панвакцинации) жестко наказуем. Отказался участвовать в общем деле касты, цеха, корпорации — вылетай к чертовой матери и болтайся неизвестно где, на глубочайшей периферии. Так ведут себя все касты, а британская медицинская и околомедицинская ведет себя в этом смысле особенно жестко.

Так что же происходит сейчас?

4 сентября 2021 года The Independent сообщает нам о том, что старший научный советник правительства Великобритании, профессор Лондонской школы гигиены и тропической медицины Джон Эдмундс поддержал идею пересмотреть рекомендацию Объединенного комитета по вакцинации и иммунизации по вакцинации детей от коронавируса.

Это нельзя рассматривать как частное мнение Джона Эдмундса. Лондонская школа гигиены и тропической медицины всегда находилась в авангарде вакцинаторского экстаза. И когда ее представитель идет на попятный, то вряд ли он делает это, не сверяя часы с британской медицинской корпорацией, которая очень жестко регулирует поведение каждого отдельного высокостатусного медика, входящего в корпорацию.

Я в этом смысле вспоминаю советский период, когда мне (не буду говорить, кто именно) из газеты «Правда» говорил: «Но мы же не журнал „Сельская молодежь“, мы не директивы выполняем». Сделал паузу и добавил: «У нас управление по тенденциям». То есть они должны угадывать.

Так вот тут тоже — тенденция. И когда вдруг высокостатусным лондонским медиком говорится нечто, что явно не по шерстке тем, кто еще продолжает всю эту самую вакцинаторски-экстазную вакханалию, то это не случайно. Может, он и раньше так думал, но он почувствовал по тенденции, что можно так сказать. И он говорит. А другой смотрит и видит, что тот говорит. И вот это и есть диалектика. Пусть меня не осудят представители высокой философской мысли, тем более что им-то должно быть понятно, что я не иронизирую, а говорю всерьез.

Я уже несколько раз знакомил зрителя с позицией нобелевского лауреата Люка Монтанье. Его заслуги в вирусологии и иммунологии несомненны, он обладает высочайшим статусом. И поначалу казалось, что он вполне вписан и в элиту. Подчеркиваю — вполне вписан и в элиту. А это значит, что нобелевский лауреат со временем смягчит свои оценки карантинного вакцинаторского экстаза, потому что узкий круг нобелевских лауреатов — это достаточно плотная суперкорпорация, и она умеет вразумлять тех, кто выходит за флажки. Она их не обязательно карает. Она их может уговорить либо изменить свою позицию, либо хотя бы эту позицию смягчить, либо временно замолчать. И те, кого такая корпорация уговаривает, знают, что им хорошо не будет, если они не внемлют тому, что им сказано.

Так вот, с Люком Монтанье происходит диаметрально противоположное, и это не может быть объяснено только человеческими особенностями данного нобелевского лауреата. Конечно, человеческие особенности прежде всего. Конечно, это строптивый человек, и такие бывают среди людей, которые делают крупные открытия, без этой строптивости их и не сделаешь. Однако налицо не только чувства гражданской и научной ответственности, которые у этого человека, безусловно, доминируют, но одновременно с этим имеет место и определенное понимание неоднозначности того тренда, который я охарактеризовал как экстазно-вакцинаторский или экстазно-панвакцинаторский.

Нобелевские лауреаты — не только выдающиеся ученые. Чаще всего они еще и политики. И как таковые прекрасно понимают, что такое искусство возможного. Поэтому вполне знаменательным представляется наращивание — я подчеркиваю еще раз, наращивание — Люком Монтанье его антивакцинаторских заявлений. Не то показательно, что он упорствует в этих заявлениях, а то, как он наращивает их яростность.

Я бы на месте нашего медицинского и политического истеблишмента прислушался к тому, как у Люка Монтанье меняются — в смысле усиливаются — и антивакцинаторская интонация, и характер антивакцинаторских оценок происходящего:

«Я бы сказал, что это действительно преступная деятельность, осуществляемая врачами, которые забыли клятву Гиппократа. Они помогают правительствам, которые, в свою очередь, стремятся получить власть над медициной. В итоге эти действия приводят к быстрой смерти многих пациентов. Так было в начале эпидемии, продолжает происходить и сейчас, эти люди продолжают навязывать неприемлемые способы лечения, которые будут продолжать убивать пациентов и медработников, потому что медработники тоже вынуждены вакцинироваться. Они знают о побочных эффектах этих вакцин. Вот почему всё это следует рассматривать как преступления, за которые когда-нибудь придется заплатить».

Он так раньше не говорил!

Сторонникам экстазной вакцинации кажется, что их удел — атаковать своих противников, а эти противники будут обязательно находиться в обороне, по возможности глухой и потому бесперспективной. Уже по Монтанье мы видим, что это всё, мягко говоря, совсем не так.

Но если Монтанье оперирует понятием «преступной деятельности» и потому абсолютно серьезен, как и подобает человеку, говорящему о преступлениях, то французский эпидемиолог Мартин Блашье, — между прочим, являющийся не противником, а сторонником вакцинации, — предупреждает экстазных вакцинаторов, которым он себя противопоставляет, о возможности попасть в ту яму, что они роют для других. И в этом смысле он сочетает серьезность политических предупреждений с сарказмом.

26 августа 2021 года в эфире центрального французского телеканала RMC Мартин Блашье заявил следующее (вслушайтесь!):

«Мы должны превратить паспорт здоровья в паспорт вакцины. Вакцина защищает от госпитализации, а не от передачи инфекции. Вакцинированные люди заражают других. Это не я говорю. Так считают специалисты во всем мире. И даже министр здравоохранения с этим согласился. И поскольку вакцинированные могут заразить, то паспорт здоровья — это совершенная глупость».

То есть речь идет о том, что если вы более заразны, чем те, кто переболел, то в гетто отправляйтесь вы. Вы роете эту яму гетто для других, а теперь вас туда засунут.

Я с такой подробностью осуществляю аналитику высказываний, потому что на каждом этапе противостояния попыткам превратить медицину в новый способ трансформации мира, — а ковид тут, как говорится, вне конкуренции — перед теми, кто противодействует губительному развитию процесса, стоят разные задачи. Их всегда несколько. И всегда одна из них — главная. Вот сейчас главная — профессиональный мониторинг последствий тех воздействий, которые уже осуществляют вакцинаторы. Остановить их, как говорит Люк Монтанье, преступные действия мы не сумели, теперь смотрим за последствиями. Никогда нельзя сдаваться. На каждом этапе нужно бороться до конца и, сообразно этапу, теми средствами, которые эффективны на этом этапе.

Чем дальше вакцинаторы продвигаются в решении своих задач, тем важнее отслеживать издержки этого продвижения. Поэтому сейчас всё, что относится к разряду максимально объективных данных по поводу этих издержек, должно быть как минимум на слуху. В этом война. Сумеют они какую-то важную информацию «замолчать» или она окажется на слуху? Пропустит общественное сознание мимо ушей всё это или возмутится? А это зависит от того, как это всё подано. И хотелось бы, чтобы сейчас информация обо всех издержках вакцинации была не просто на слуху, а в центре внимания и обсуждения.

Подчас, кстати, эти обсуждения содержат в себе нечто буквально трагифарсовое. Вот один из ярких примеров.

(Продолжение следует…)