Памир

Три года — это огромное время, значимый промежуток жизни, который требует и некоторого отчета о пройденном, и взгляда в будущее.

Вспоминая свою жизнь в далекое, навсегда ушедшее довоенное время, чувствуешь некоторую тоску о нем — было так много хороших друзей, добрых встреч, приятного мирного общения... Хотя всё это теплое гниение мира вокруг, по сути, и породило шабаш на майдане. Странное было время: с одной стороны — тревожное ожидание беды, наполнявшее воздух, с другой стороны — надежда на то, что «авось пронесет». Не пронесло.

Помогая в Киеве силовикам, которые «охраняли» майдан, я на многое насмотрелся. Происходящее походило на клубление сил ада, на хоровод бесов на Козьем Болоте (так называлось раньше место, где сейчас находится майдан Независимости). Озноб отвращения въелся в душу. Стойкий запах преисподней, смешавшийся с запахом горящих покрышек, чувствуется и через три года. Самое ужасное — это ощущение беспомощности, которое порождалось бездействием и даже предательством со стороны власти и сил, призванных защищать народ и страну. А сами мы не смогли ничего, оказались не готовы к происходящему.

После победы майдана расползание скверны — сначала от площади Независимости по всему городу, а после и по всей стране — ощущалось просто физически. Изменения в поведении окружающих начались еще во время самого майдана, но с его победой приобрели гротескные черты. Люди, которые еще вчера вели себя адекватно и трезво, превращались в агрессивных иррациональных истериков, ратующих за самые жесткие расправы с врагами «революции достоинства». Происходящее напоминало массовое помешательство.

Поначалу я еще пытался общаться с сослуживцами, пытался взывать к их рациональности, к их адекватности, и в то же время старался понять суть их доводов. Но их последним аргументом в споре часто становился выплеск агрессии. После произошедшего 2 мая массового сожжения людей в Одессе я с ужасом обнаружил, что среди тех, с кем я общался на работе, все оправдывали произошедшее! В основном происходило это с позиции «никто не знает, что там было, сами себя подожгли и теперь вот накручивают». Разговаривать с ними после этого было не о чем.

Когда прозвучал призыв Сергея Ервандовича ехать в Донбасс, передо мной встал этот выбор. После нескольких дней раздумий я понял, что у меня просто нет причин, по которым я мог бы остаться, — причин, в которые я сам мог бы поверить. Потому, осознавая и всю убедительность доводов Сергея Ервандовича, и всю безысходность ситуации в Киеве, я решил ехать. После чего начал закрывать свои дела, закрывать свои обязательства перед людьми, прощаться с родственниками, которых, как я понимал, долго не смогу теперь увидеть.

Лето 2014 года — это первые обстрелы города, воздушные тревоги, первые выезды на работы ближе к передовой, ночные дежурства и дневные наряды... Досада на то, что тебя отправляют на дежурство по кухне (тогда такие дежурства казались малоприятной обязанностью новобранцев), сейчас вспоминается с улыбкой. Как говорят товарищи, «эх, мне бы сейчас в наряд по кухне — отдохнул бы!»

Тогда время было сжатым, упругим. В чем-то это было хорошее время — всё было непонятно, ново и тревожно. Первые полгода, лето 2014-го — зима 2015-го, запечатлелись в памяти ярко и глубоко. Мы учились жить в новых, необычных обстоятельствах. Это сплачивало и давало силы каждый день вставать и идти к не до конца еще понятным целям. Такое впечатление, что про этот период можно написать целые тома воспоминаний. А вязкое время последующего периода — время «ни войны, ни мира» — оставило в памяти лишь несколько ярких моментов.

Что такое прошедшие три года? Были достижения. Были страшные и горькие утраты. Да, мы выжили, при помощи и наших руководителей, и всей организации. Но смогли ли мы победить? Нет! И очевидно, что победа даже еще не виднеется на горизонте.

Моей дочке уже исполнился год. Я смотрю сегодня на нее, в ее наполненные радостью свершающихся открытий глаза, и думаю о себе и обо всех нас, о прошлом, настоящем и будущем. Смотрю на наш пройденный путь: как много сделано, но как много возможностей было потеряно, увы! Как я был наивен три года назад, и в то же время сколько тогда было веры в победу.

Сейчас наивности стало меньше. Победа раньше была неким символом веры, не имеющим конкретных очертаний. Сейчас представление о том, что такое победа, гораздо более отчетливое. Есть ясное понимание, что вызовы умножились многократно с 2014 года, а наши возможности отвечать на эти вызовы едва ли увеличились на 50 %. При этом я остро ощущаю, как некая скверна с нарастающей скоростью наползает на окружающий мир, усугубляет негативные процессы. И это наползающее отдает тем же смрадом преисподней, который исходил от майдана в Киеве.

Для меня это значит, что если мы будем идти тем же путем, в том же темпе, то в скором времени не сможем даже обеспечить собственное выживание, не говоря уже о возможности победоносно развернуться. Стать адекватными сегодняшним вызовам можно, только изменив себя и изменившись всем вместе. Без преодоления себя и своих ограничений не будет рывка, не будет создано то, что в нынешнем нашем состоянии создать невозможно. Нужно снова начать жить в сжатом времени, времени радостного преодоления и расширения себя — и мира вокруг себя. А это могут делать только сплоченные коллективы.

Таким коллективом нам и предстоит стать. Только так у нас появится возможность сказать заветное: «Время, вперед!»