Библиотека и мы
Казалось бы, достаточно встать на позиции элементарного охранительства и воскликнуть: «Руки прочь от наших замечательных библиотек!». Но ведь нельзя не видеть, что мир стремительно меняется. И в этом изменяющемся мире всё должно меняться. Включая библиотеки. Но для того, чтобы всё могло меняться, что-то должно оставаться неизменным. В противном случае нельзя даже будет говорить об изменениях, их направленности (векторе), их смысле — всё просто начнет куда-то течь. И тогда вообще нельзя будет ни управлять тенденциями, ни прогнозировать их последствия.
Так что же является тем неизменным, на что можно опереться? Неизменной является некая человеческая сущность, так сказать, ядро человечности. На периферии человечности могут происходить самые разные изменения. Но в ядре они либо должны происходить совсем иначе, либо... Либо их вообще не следует допускать, опасаясь, что избыточное количество инноваций приведет к уничтожению этого ядра или к его непоправимой мутации.
Советский поэт Андрей Вознесенский, возможно, и не является тем безусловным авторитетом, на который надо ссылаться. Но его заявление о том, что «все прогрессы реакционны, если рушится человек», отражает, на наш взгляд, существо дела. Ни при каких прогрессах ядро человечности не должно быть задето. А уж если совсем нельзя избежать такой задетости, она должна быть медленной, осторожной, опасливой.
Ядро человечности — и книга... Можем ли мы в одночасье, безоглядно распроститься с так называемой цивилизацией книги, сославшись на то, что популярность печатных книг падает, что все начинают отдавать предпочтение электронным носителям, способным предоставить читателю с компьютером больше информации, чем среднего размера библиотека?
Отслежены ли в достаточной степени последствия перехода от чтения бумажной книги к чтению книги электронной? То есть последствия перехода от цивилизации книги к цивилизации цифры? Конечно, тут можно впасть в крайний консерватизм и заявить, что переход от рукописной книги к книге печатной тоже мог породить катастрофу имени Гуттенберга. Но, во-первых, этот переход был очень непростым. А во-вторых, он был не столь радикален, как нынешний переход от бумажной книги к электронному изданию.
Нужна огромная работа психологов и социологов для того, чтобы выявить последствия этого перехода. Люди, сталкивающиеся с этими последствиями на практике, уже бьют тревогу, ведь чтение стало резко более поверхностным, быстрым и безэмоциональным. Что выражение «слишком много букофф» (имеется в виду «слишком много букв») относится не только к чтению в интернете, но и к чему-то большему.
Да, мы не можем избежать внедрения в нашу жизнь электронных носителей. Но мы можем не допустить того, чтобы столь масштабные инновации повредили ядро человечности. Очень сильно связанное с понятием «книга», понятием «таинство чтения».
Может быть, библиотеки и есть то, что в состоянии стать консервативным элементом, позволяющим уравновесить традицию и прогресс? Пусть наш прогрессивный современник впитывает информацию с компьютера, пользуется поисковыми системами, развивает сетевое мышление. Но пусть он имеет возможность, устав от всего этого и ощутив стирание граней между своей психикой и компьютером, спастись в храме под названием «библиотека». И прикоснуться там к чему-то гораздо более глубокому и целостностному — к неторопливому чтению бумажных книг.
Французский поэт Бодлер говорил: «Да, колыбель моя была библиотека».
В каком-то смысле библиотека является колыбелью человеческой цивилизации в самом высоком смысле этого слова. В том смысле, в каком цивилизация противостоит варварству и дикости, а не культуре. Иногда ведь используют и это противопоставление. Так стоит ли бесцеремонно относиться к колыбели человеческой цивилизации? Не означает ли это перехода в особое, электронное варварство? А то и в электронную дикость?
Традиция и прогресс... или, точнее, традиция и развитие, не их противопоставление, а их связь на нынешнем этапе жизни человечества — вот что мы пытались обсудить на круглом столе 20 октября 2014 г. в Москве, обсуждая тему «Библиотека и мы». Этим мероприятием движение «Суть времени» открыло Московский дискуссионный клуб — площадку, на которой будут регулярно обсуждаться актуальные общественно-политические вопросы.
Сегодня библиотеки переживают непростые времена. Готовится реформа библиотечной отрасли. В чем суть этой реформы и каков будет ее итог — эти вопросы в первую очередь волновали участников круглого стола. Библиотек в России очень много. Это и городские, и районные, и сельские, и специализированные, и научные, и детские, и юношеские библиотеки. Не будет преувеличением сказать, что российская сеть библиотек является одним из важных культурообразующих институтов нашей страны. Поэтому любая реформа библиотек окажет огромное влияние на общество и будущее страны.
Основным докладчиком круглого стола была Анастасия Гачева, известный филолог и философ, специалист в области философии русского космизма, создатель Музея-библиотеки Н. Ф. Федорова и победитель конкурса «Библиотекарь года — 2014». Ее выступление задало формат дискуссии, оно определило ее характер. Дискуссия, в которой философский уровень соединяется с уровнем общественно-политическим, прикладным.
В своем докладе Гачева выявила и охарактеризовала основные направления нынешней «реформы» библиотечной отрасли, вписав их в сложнейший контекст фундаментальных представлений о судьбе книги и миссии библиотеки в мировой культуре.
Итак, о самих реформах и их контексте... Что касается реформ как факта нашей интеллектуальной жизни, то они насыщены очевидной коммерциализацией и деинтеллектуализацией библиотечного дела. Это понимают все. Большинство работников отрасли обеспокоено, что взят курс на превращение библиотек — бывших центрами книжной культуры и культурной памяти социума — в центры досуговые, рекреационные и «коммуникативные». А теперь от самих реформ — к их контексту.
По образному выражению Гачевой, библиотекарь всегда был «Вергилием читателя» — проводником в мир книжной культуры. Вдумаемся — Вергилием! То есть речь идет о таинстве, постигая которое любой, даже великий Данте, нуждается в проводнике, находящемся на другом уровне понимания всего, что связано с таинством. И как же будет сейчас решаться этот вопрос о проводнике? Должен ли современный потребитель информации путешествовать по информационному миру сам, не очень четко отличая разные качества информации, не обладая способностью к сопоставлению разноречивой информации и так далее? Ведь это же является ключевой проблемой нынешней электронной эпохи! Почему бы не усилить роль проводников, коль скоро теперь надо блуждать не в обычном лесу, а в ядовитых, страшно запутанных информационных джунглях?
Между тем и в обычном лесу Данте, «земную жизнь пройдя до половины», заблудился. И поэтому ему понадобился Вергилий. Что если в информационных джунглях нового типа заблудится если не всё человечество, то его большая часть? Ведь мы это обнаружим не сразу, а когда обнаружим, то будет поздно. Так почему бы сейчас не усилить вергилиевское начало во всем, что касается библиотечного дела? Усилить, а не ослабить! Ведь такого рода деятельность является никак не услугой. Это, как минимум, стратегическая инвестиция в суперпроект под названием «будущее человечества».
Между тем, по мнению ряда «реформаторов», вергилиевское начало надо просто свести к нулю, а библиотекарь должен стать просто «официантом» (так иногда говорится), максимум — поставщиком обыкновенных, заурядных услуг. Но если библиотеки и будут еще востребованы в их вергилиевском смысле, ибо спрос на проводников растет в условиях гигантского профицита информации, то уж библиотечные «услуги» точно никому не нужны. Ориентация на «услуги» — это не «оптимизация» библиотек, как говорят, а попросту их ликвидация. Потому что любая попытка конкурировать в деле услуг с иными сходными институтами обернется для библиотек провалом, после чего их обязательно ликвидируют.
Не конкурировать за услуги, перейдя на рельсы индустрии услуг, а наращивать вергилиевское начало — вот в чем единственная возможность сохранения библиотек в условиях неотменяемой революции. Но именно этого наши чиновники и не хотят понимать. Они вбивают библиотеки в формат услужливости, сокращают их фонды, переформатируют их внешний вид, меняют принципы их работы. И всё это является именно подгонкой под заведомо губительный и тупиковый формат.
Новые концепции библиотечного дела, внедряемые в Москве, не предполагают участия специалистов-библиотекарей в формировании фондов: все заявки на комплектование будут оформляться централизованно. Где-то наверху разработали идею ребрендинга библиотеки: отныне все городские библиотеки Москвы, подобно «Макдональдсам», будут выглядеть одинаково, «узнаваемо для потребителя». Из закона о библиотечном деле изъяты положения об образовательной функции библиотек.
Великий мыслитель-библиотекарь Николай Федоров называл библиотеки хранилищами человеческих душ. Библиотеки и музеи являются пространством встречи живых и мертвых, и у последних есть свои права перед живыми. Хранение памяти, создание точек доступа к наследию — вот основная миссия библиотеки. А это, в свою очередь, требует стремительного наращивания вергилиевского начала в работе библиотек. Только такое наращивание может быть адекватным ответом на вызов XXI века. И только оно станет одновременно и глобальным, и специфически русским ответом на этот вызов. Увы, возобладавшие концепции исходят из дурно понятых «потребностей населения», а не из великой миссии библиотеки как одного из способов противостояния смерти, забвению, подступающему со всех сторон хаосу.
(Продолжение следует)
