Русский героизм. Смерть Суворова

Швейцарский поход представляет собой исключительный во всей военной истории пример того, как доблестная армия, которую ведет полководец с непоколебимым духом, может выйти из безнадежного стратегического положения.

Между тем ряд военных историков, прежде всего западных, считает швейцарскую кампанию Суворова проигранной, а его исход из швейцарских гор — бегством. Раз Суворову не удалось одолеть Массену и изгнать французов из Швейцарии, утверждают они, следовательно, надо признать войну неудачной, а состояние русской армии бедственным.

Этого мало. Для них Суворов не существует в том качестве, в каком его видим мы, — как создателя системы, преобразившей военную науку и практику, как великого полководца. Например, в авторитетном и объективном (как считается) французском энциклопедическом словаре Larousse издания 1923 года есть статья о Суворове. Там буквально говорится: «Суваров или Суворов (Александр) — русский генерал, род. в Москве, ум. в Петербурге (1729–1800). Подавил польское восстание 1794 г., боролся против революционных армий в Италии и был разбит Массеной у Цюриха. Генерал искусный, но бесчеловечный и недобросовестный. Он известен своим афоризмом «Пуля сумасшедшая, а штык знает, что делает».

Что ж, нет сомнений, что такого рода мнение о Суворове исходит прежде всего из политических соображений: каково же признать величайшим полководцем Нового времени русского военачальника?

Гением в военной области может быть только западный полководец — и эту роль чаще всего отводят Наполеону. При этом как будто забывают его страшное поражение при Ватерлоо, старательно не помнят о катастрофе похода против России в 1812 году, когда из пяти с половиной миллиона Великой армии во Францию вернулись жалкие 1600 человек.

Такая «забывчивость» — можно сказать, типическая черта западного мышления: все, кроме них, — это варвары, которые, конечно же, не умеют воевать и берут только численностью. Так, Наполеон старался вообще не упоминать о Суворове — и это при том, что все его лучшие генералы были Александром Васильевичем биты. Единственное известное упоминание таково: Суворов, мол, обладал душой великого полководца, но не имел его головы. Фраза столь же высокопарная, насколько и темная.

Кстати, сам Суворов относился к Наполеону с уважением, видел в нем большой талант и переживал только из-за того, что ему не довелось встретиться с ним на поле битвы: «Бог в наказание за грехи мои послал Бонапарта в Египет, чтобы не дать мне славы победить его».

Однако обратимся к последним дням жизни Александра Васильевича.

Через несколько дней после спуска со швейцарских гор, едва отогревшись, Суворов отправил Павлу I подробный отчет о ходе последней кампании. Он знал, что в России все страшно беспокоились за судьбу армии. В конце октября ему пришло письмо от графа Ф. Растопчина — приближенного к Павлу главы Иностранной коллегии. Тот писал о пышных празднествах в Петербурге по поводу победоносного окончания похода, о награждении всех участников похода и самого полководца: Суворов был удостоен звания генералиссимуса. Причем Павел, по словам Растопчина, прибавил: «Это много для другого, а ему мало, ему быть ангелом».

Но главным в письме было не это, а упоминание об изменении геополитических ориентиров России. Павел разорвал союзнические отношения с Австрией и Англией и решил подписать договор о мире с Францией.

Предательство бывших союзников было несомненным, поэтому Суворов с решением Павла был согласен. Но вот мир с Францией — в него он решительно не верил.

Поэтому Суворов даже был готов продолжить военные действия совместно с австрийцами, несмотря на их лукавство, потому что был убежден, что Франция — это несомненная угроза и для Европы, и, главное, для России.

Однако австрийцы снова предали: зачем идти на Париж, когда можно продолжить грабить Италию? А затем произошел переворот 18 брюмера, когда Бонапарт взял власть, став Первым консулом.

Теперь уже настойчивость Суворова, который продолжал писать военные планы похода на Париж и отсылать их Павлу, стала для императора просто подозрительной. Ведь Павел считал, что теперь во Франции не безбожная революционная власть, а фактически монархия. А уж монархи общий язык друг с другом найдут! Поэтому Павел счел кампанию завершенной и повелел Суворову срочно выводить армию в Россию.

Возможно, что именно эта настойчивость, а не пресловутая взбалмошность императора, о которой говорят историки, и была причиной того, что на Суворова обрушилась новая опала.

История показала, что прав был Суворов, а не Павел. Что, отказавшись от революционных идеалов и став императором, Бонапарт не изменил прежней завоевательной политики и очень скоро Франция станет крупнейшей европейской империей. А спустя 11 лет России придется, по словам Пушкина, «русской кровью искупать Европы вольность, честь и мир».

В январе 1800 года Суворов повел армию домой, в Россию. По пути, в Кракове, он сдал командование Розенбергу, а сам намеревался спешить в Петербург, на назначенную в его честь торжественную встречу.

Но в Петербурге уже что-то изменилось — Суворов получил от Павла несколько писем с мелочными выговорами по пустяковым поводам. Похоже, Суворов, который сделал свое дело, был теперь императору не нужен.

Из-за этого ли, или потому, что возраст дал себя знать, но Александр Васильевич тяжко заболел. В Кобрине, недалеко от границы Белоруссии, он пролежал две недели. Медик требовал, чтобы зимой Суворов одевался теплее, а не выходил в одном мундире. «Я солдат», — возражал Суворов. «Нет, вы генералиссимус», — отвечал медик.

Наконец, Александру Васильевичу полегчало, и он смог выехать в Петербург. По пути его восторженно встречали в каждом городке, а под Нарвой его должна была ожидать государева карета и выстроенные шпалерами войска. Но когда Суворов добрался до Нарвы, никакой торжественной встречи не было. Выяснилось, что почести отменили и здесь, и в Петербурге.

Еле живой, в конце февраля Суворов доехал до столицы. Дальняя дорога, тряска, открывшиеся раны, а главное — нежданная немилость Павла подорвали его силы. Он был совсем плох. Поселился Александр Васильевич у своего родственника Хвостова. О его приезде мало кто знал: Павел запретил сообщать об этом в газетах.

Его приходили навещать какие-то из старых товарищей (Багратион был первым), но навлекать на себя гнев императора решались далеко не все. Павел не навестил умирающего, прислал вместо себя Растопчина.

Перед смертью Суворов вспоминал почему-то не последние военные кампании, а Измаил и Прагу. Последними его словами были: «Генуя... Сражение... Вперед». 6 мая 1800 года, в половине второго дня, великого полководца не стало.

Павел приказал совершить погребение Суворова не по званию генералиссимуса, а по чину фельдмаршала. Что это было — еще одна мелкая месть или какая-то формалистика, к которой Павел был крайне привержен, — неизвестно. Но это приказание привело к символическому казусу, который не принизил, а возвеличил Суворова даже после смерти.

Поскольку военные чиновники не понимали, как в таком случае именовать Суворова в приказе о его посмертном исключении из списков русской армии: как генералиссимуса или как фельдмаршала — то следовали привычной схеме «как бы чего не вышло» и приказ об исключении из списков вообще не был отдан.

Это обнаружилось случайно сто лет спустя, в канун юбилея со дня смерти полководца. И после этого уже сознательно такого приказа не отдавали. Так что теперь Суворов навечно числится в списках русской армии.

Нам осталось лишь рассказать, как восприняли смерть Суворова не Павел и не чиновный Петербург, а простые граждане России. Воспользуемся для этого книгой Н. Эйдельмана «Твой восемнадцатый век».

Автор пишет, что похороны Суворова всколыхнули национальные чувства. Действительно, так и было. Современник отмечает: «Мы не могли добраться до его дома. Все улицы были загромождены экипажами и народом. Не правительство, а Россия оплакивала Суворова... Перед гробом несли двадцать орденов... За гробом шли три жалких гарнизонных батальона. Гвардию не нарядили под предлогом усталости солдат после парада. Зато народ всех сословий наполнял улицы, по которым везли его тело, и воздавал честь великому гению России».

Придворный поэт Державин, вернувшись с похорон, написал прекрасное стихотворение «Снигирь», где говорит о величии Суворова. Он упоминает и о нанесенном Павлом бесчестье перед смертью полководца, и о том, что, изнуряя себя для царей, Суворов не имел должной награды. Но главная тема стихотворения — невосполнимость потери.

Нет теперь мужа, в свете столь славна:
Полно петь песню военну, снигирь!
Бранна музыка днесь не забавна,
Слышен отвсюду томный вой лир.
Львиного сердца, крыльев орлиных
Нет уже с нами — что воевать?

Еще одна современница вспоминает эпизод, который тоже стал знаковым. «Когда отпевание было закончено, — пишет она — следовало отнести гроб наверх; однако лестница, которая вела туда, оказалась узкой. Старались обойти это неудобство, но гренадеры, служившие под начальством Суворова, взяли гроб, поставили его себе на головы и, воскликнув: «Суворов везде пройдет!» — отнесли его в назначенное место».

Масштабные революционные изменения в существующем порядке вещей — будь то социальная жизнь, искусство или военное дело — всегда проводят крупные личности. России в этом смысле повезло: у нее подряд, один за другим революционные реформы в армии проводили Петр Великий, Румянцев и Суворов. Причем проводили последовательно, в одном и том же направлении — высокодуховном.

Поэтому неудивительно, что к концу суворовской эпохи это была лучшая армия мира, непобедимая, не имевшая соперников ни в Европе, ни в Азии.

Но смерть Суворова стала тем рубежом, после которого высочайший взлет русской армии сменился падением. Павел и Павловичи (Александр I и Николай I), да и другие российские правители с упорством, достойным лучшего применения, внедряли «злоглупую», по словам Александра Васильевича, прусскую военную систему. И Бородино, и все победы, которые русские одерживали после смерти Суворова, были следствием еще не до конца истребленного суворовского духа в армии. Но как только этот дух окончательно иссяк, начались поражения — Крымская война, Русско-японская 1905 года и другие.

В начале XX века в русской армии наследие Суворова стали изучать в военных академиях, а его принципы — внедряться в ежедневную воинскую практику. Но уже было поздно — не только армия, но и сама империя шла к своему краху.

Лишь в советское время снова вернулись к Суворову, а в Великую Отечественную научились по-настоящему использовать его «Науку побеждать». И самое главное — сумели вернуть высочайший боевой дух армии.

На могиле полководца в Александро-Невской лавре начертано лишь три слова: «Здесь лежит Суворов». Нет дат рождения и смерти, нет перечисления регалий, нет пышных славословий. Только имя. А больше ничего и не надо. Суворова ни с кем спутать нельзя.