О чем рассказал пылесос из оперы «Тристан и Изольда»
5 ноября в Мариинском театре Санкт-Петербурга показывали оперу Рихарда Вагнера «Тристан и Изольда». Дирижировал художественный руководитель и генеральный директор театра Валерий Гергиев.
И вроде ничто не предвещало беды, но только лишь потому, что я вовремя не посмотрела фотографии этой оперы на официальном сайте Мариинки. За несколько часов до мероприятия, чтобы понять, к какому из зданий мне подъезжать, я увидела фото постановки и начала беспокоиться. Постановка современная…
«Но, может быть, это переосмысление французского средневековья? Попытка что-то разглядеть там через призму современности?» — старалась я успокоить себя по дороге на оперу.
Но всё было бесполезно! На первых же минутах действа стало понятно всё. Точнее, не понятно совсем. Меня терзал и мучил вопрос: «Зачем? Зачем это было сделано?»
Постановка 2005 года. Три действия разворачивались в разных пространствах: на современном корабле, в комнате условно «трехзвездочной» гостиницы и в апартаментах, скорее всего, XIX века. Никакой попытки переосмысления произведения, переноса смыслов на ситуацию XXI века не было. Действие оперы топорно переместили в современность.
На этом фоне крайне нелепо было слышать слова из оперы о мече и видеть, как Изольда отдает Тристану пистолет, или как Брангена, скучая на корабле, слушает плеер, или как уборщица в начале второго действия выносит на середину сцены пылесос и раскладывает полотенца в туалетной комнате.
Мне повезло повстречать в антракте театрального критика из Перми Антона Исакова. Он рассказал, что на Западе есть такой модный тренд «не вкладывать никакого смысла, а предоставить возможность зрителю самому интерпретировать».
«Постановка Дмитрия Чернякова „Тристан и Изольда“ очевидным образом подтверждает банальную истину — классика никогда не устаревает. Если кому-то может показаться, что опера выглядит слишком „модерново“, то мне она показалось давно устаревшей, утратившей свежесть. Да, 15 лет назад она выглядела весьма интересно, есть здесь парочка любопытных находок, но в целом — это жуткий нафталин, пора придумывать что-то новенькое. Вот и получается, что постановка Чернякова скончалась через 15 лет, а классика и 150 лет остается живой», — поделился своими мыслями Антон Исаков и добавил: «Показалось, что идет какое-то снижение космической истории до мелкой бытовухи».
После этого мне захотелось поинтересоваться, что увидели простые зрители в этой постановке. Тем более, что с каждым действием их становилось всё меньше и меньше. А во время последнего действия в партере сидело уже менее трети зала.
Ольга, побывавшая на спектакле, отметила, что «драматургия оперы великолепно передана безупречным исполнением музыки оркестром и пением солистов, но и только».
«Можно было вообще не смотреть на сцену… Более того — дикий „антураж“ не просто испортил, он убил постановку. Чувство, с которым сидела в Мариинке, похоже на то, которое испытываешь, когда случайно на улице, лет 10 спустя, встречаешь свою бывшую любовь. И поражаешься, насколько человек подурнел — и не только внешне. Вроде бы отдельные черты лица, улыбка — те же, когда-то столь дорогие. Но… лицо… словно отуманено идиотизмом и брюзгливым презрением ко всему. И вот стоишь, оторопев и сжавшись, смотришь на некогда близкого человека, и хочется поскорее уйти и забыть эту встречу. Оставив только давние светлые воспоминания о нем. Но свежие, дурные — уже не отодрать. Вот такие впечатления от этой вагнеровской жемчужины, исковерканной безобразным антуражем на сцене… лучше бы я сидела дома в наушниках…»
«Человек, конечно, может быть несуеверным. И что-то мне подсказывает, что постановщик Дмитрий Черняков — именно таков. И тем не менее, если он… не думает вовсе о своей творческой ответственности перед гениальным создателем оперы, перед своими зрителями, то не опасается ли он… вот так „бросово“ обращаться с таким грозным и зловещим произведением, как „Тристан и Изольда“?» — высказала свое негодование девушка.
«Опера Вагнера „Тристан и Изольда“ оставила противоречивые чувства. Начну с того, что актеры пели изумительно. Несмотря на то, что опера затянута и местами скучновата, на прослушивании это не отразилось. Актеры выкладывались.
Меня поразило другое — на фоне великолепного пения актеров декорации и антураж производили противоположное чувство, а именно — отвращения. Слабое звено здесь художник-постановщик, художник по костюмам в лице режиссера-постановщика. Это просто отвратительно. Изображение рыцарей, короля и его свиты братками из 90-х в пальто и плащах с пистолетами говорит об уровне режиссера. Что это, глупость или провокация? Какова истинная цель этого безумия? Почему на фоне прекрасно поставленной музыкальной части такое бездарное художественное оформление?» — поделился своими впечатлениями от увиденного зритель по имени Михаил.
«Теперь перейду к главным ощущениям послевкусия. Опера „Тристан и Изольда“ оставила странный осадок негатива. Что-то волновало душу. Легкое безумие предвечной тьмы. Беспокойство и враждебность. Все эти ощущения переросли в кошмарные сновидения.
Возможно, это результат поломанной целостности картины (привет режиссеру) с попыткой осовременить действие картины. У меня сложилось стойкое ощущение в получении зловещего послания из XIX века…» — отметил Михаил.
Зрительница Светлана горячо отреагировала на неуместность действа на сцене и поделилась своими мыслями: «Постановка „Тристана и Изольды“ в Мариинском театре поражает своей нарочитой неоднозначностью, явным стремлением уязвить зрителя, так сказать, „ущучить“ его эстетические ожидания. Великолепная музыка, прекрасный оркестр, гениальный дирижер и замечательные певцы — с одной стороны.
С другой же — замок Изольды в виде гостиничного номера, нелепая горничная с пылесосом и полотенцами, кровать в центре действия второго отделения. Король Марк со своей свитой — это Саша Белый с бандой, узнаваемая сериальная пластика… в сочетании с великой музыкой рождает тот самый диссонанс, ту скандальность, которая так часто сопровождает театральные постановки в последние годы. Дескать, это нужно для того, чтобы освежить взгляд зрителя, встряхнуть его, заставить думать и чувствовать по-новому. А на деле часть зрителей, возмущенно фыркая, потянулась к выходу уже после первого действия.
А другая часть, в том числе и я, старалась не очень вглядываться в происходящее на сцене, обратившись в слух, чтобы раздражающие вкус картинки не мешали восприятию любимой музыки. Распадалась целостность, приходилось терпеть эту визуальную экспериментальность, слушать произведение как бы сквозь эту, доходящую до пародии, картинку.
„Нас слегка обокрали“, — вот то чувство, с которым я выходила из театра. Зачем? Эпатаж с какой целью? Да и эпатаж-то слабенький, всё же актеры были одеты, непристойных движений не совершали, и на этом спасибо. Грустно. Постмодернизм шагает по планете? Горько от мысли, что мои внуки, возможно, никогда не увидят великие спектакли во всей целостности, когда музыка сочетается с пением, сценической пластикой, костюмами и декорациями, не вступают в борьбу друг с другом, в которой проигравший — зритель.
Впечатление, что гармонии объявлена война, что самое страшное — это гармоничный спектакль. Гармония — вне моды».
Сергей, который ушел с оперы после первого действия, рассказал интересную историю: «Закончилось первое действие. Заканчивается первый антракт. Я в гардеробе надеваю куртку, собираясь уходить. Ко мне подходит пожилая интеллигентная женщина лет 70 и говорит:
— Вы тоже уходите? Я так рада, что вы тоже уходите. Выходит, что кому-то из молодежи тоже всё-таки не понравилось. Что вы думаете по поводу этой постановки?
— Мне не нравится постмодернизм, — отвечаю я.
— А я вот спросила у девушки, которая рядом сидела, понравилось ли ей. А она отвечает: „Не знаю. Мне не с чем сравнивать“. А я вот думаю, что такими постановками уничтожается наша культура. Знаете, это англичане специально нам внедряют такие постановки, чтобы разрушить нашу культуру. Они задают нам другие коды. А молодежь этого не понимает и впитывает всё это в себя».
Мои собственные впечатления близки к мыслям этой женщины. Я впервые была на современной постановке. Да, опера достаточно длинная — три действия длятся более 5 часов. Содержание у нее достаточно темное — где-то с середины второго действия Тристан и Изольда начинают восхвалять смерть и тьму.
И к тому же постановщик постарался и ему, возможно, удалось в ком-то убить стремление к классической культуре, спрятав ее за пылесосом на сцене Мариинского театра.
