Четвертый этаж — 11
С Павлом Васильевичем Симоновым, нашим выдающимся российским психофизиологом, биофизиком и психологом, я встретился в самом начале 80-х годов прошлого века. Перед этим я встречался с Петром Михайловичем Ершовым, выдающимся русским актером, режиссером, теоретиком театра, исследователем психологии человеческого поведения. На тот момент я был начинающим режиссером, руководителем театра, который, казалось бы, не имел никаких шансов выйти из глубокого андеграунда, но уже обладал известностью в узких кругах ценителей театрального искусства.
Внимательно выслушав мои рассуждения по поводу возможности постигать на сцене в ходе спектакля то, что иначе постигнуть вообще нельзя, мои ссылки на Сулержицкого и Вахтангова, Михаила Чехова и Ежи Гротовского, Ершов сказал мне, что никакого отношения к его исследованиям всё это не имеет. Но что мне надо встретиться с Павлом Васильевичем Симоновым, вместе с которым он проводит свои исследования. И что эта встреча может быть полезна и мне, и Симонову.
Ершов позвонил Симонову, и встреча состоялась.
Павел Васильевич внимательно меня выслушал. И сообщил мне, что актерское искусство его мало интересует. Что заниматься Станиславским он начал по просьбе Ершова. И что лично для него намного интереснее поставить сложный эксперимент с крысой, чем копаться в каких-то актерских переживаниях. На этом мы бы и расстались, если бы не тот факт, что я к этому моменту довольно серьезно продвинулся в ряде вопросов, связанных с теорией информации. Причем продвинулся именно как математик, а не как режиссер. Симонова удивило и то, что я продвинулся в этой области (он узнал об этом от кого-то из знакомых, а также из тех сведений, которыми я с ним поделился). Его вдвойне удивило то, что я при этом являюсь режиссером. И зачем-то намереваюсь окончательно разорвать с математикой и уйти в режиссуру, не имея никаких шансов добиться искомой мною профессионализации (шел какой-нибудь 1980-й год, и шансов на создание профессионального театра-лаборатории и впрямь никаких не было).
Удивившись, Павел Васильевич несколько смягчился. И мы минут двадцать поговорили о потребностях, эвристике и других серьезных вещах. После чего расстались. Больше я никогда не встречался с Симоновым. И, честно говоря, даже не очень интересовался тем, в каком направлении он движется, какие новые результаты получает и так далее. Мне было печально узнать, что Павел Васильевич скончался в 2002-м году. Как по общим причинам (смерть выдающегося исследователя не может не огорчать), так и потому, что впечатление от нашей встречи у меня каким-то странным образом сохранилось в памяти. И почему-то было достаточно ярким и теплым. К чему никаких прямых оснований, честно говоря, не было.
Но я уже оговорил выше, что есть три возможности обсуждать четвертый этаж, отсылая читателя к каким-то авторитетам: одна связана с высококачественными древнеиндийскими текстами (в которых говорится об атмане), вторая связана с сомнительными текстами (в которых обсуждается так называемый супраментал), а третья связана с сухими научными текстами, которых, увы, немного.
Если бы мне не нужно было решать практические задачи, причем ускоренным путем, я бы, конечно, углубился в древнеиндийские тексты. И нашел бы в них много ценного. Но ситуация требует другого. По крайней мере, на настоящий момент. Не принадлежа к рафинированным ценителям, для которых весь эзотерический новодел заведомо носит некачественный и вторичный характер, я не готов сегодня выискивать необходимые знания о четвертом этаже из супраментальных рефлексий последователей Шри Ауробиндо. И что тогда остается? Только третья возможность. А ее задействование приводит к необходимости обсуждать результаты, полученные П. В. Симоновым, — хотя бы в виде отправной точки на пути к чему-то большему.
Еще раз засвидетельствовав свое глубокое уважение к Павлу Васильевичу и оговорив при этом, что его результатов, конечно же, недостаточно для того, чтобы построить необходимую нам модель четвертого этажа, я начну знакомить читателя с тем, что именно утверждают П. В. Симонов и его последователи.
В 1975-м году П. В. Симонов предложил свою классификацию всех неосознаваемых явлений.
К первой группе неосознаваемых явлений он отнес витальные (биологические) потребности в пище, в воде, в продолжении рода, в избегании вредных факторов. А также врожденные поведенческие акты, всем этим в той или иной степени обусловленные. Под этими врожденными поведенческими актами Симонов понимает безусловные рефлексы по И. П. Павлову. В том числе, рефлексы сложнейшие, то бишь инстинкты. А также генетически заданные черты темперамента, особенно телесной конституции, влияющие на психику и поведение. Итак, к первой группе неосознаваемых явлений Симонов относит бессознательное, которое он называет «досознательным».
При этом оговаривается, что эта группа явлений близка к тому, что в системе Зигмунда Фрейда названо «оно».
Ко второй группе столь же неосознаваемых явлений Симонов относит всё то, что было осознаваемым или может стать осознаваемым в определенных условиях. Речь идет не только об автоматизированных навыках, но и о глубоко овнутренных социальных нормах, ставших убеждениями человека. О том, что им переживается как веление долга, зов сердца, чувство вины. Помимо этого внешнего по своему происхождению содержания, возможно и другое содержание, относящееся к этой же группе неосознаваемых явлений. Таким другим содержанием, относящимся к этой же группе неосознаваемых явлений, Симонов называет всё, что напрямую закладывается в виде подражательного поведения.
Близкий к Симонову по подходу английский ученый Майкл Полани (1891–1976), принадлежащий к постпозитивистской школе и остро критиковавший представителей позитивизма, ввел понятие личностного (или неявного, молчаливого) знания.
В своей книге «Личностное знание» Полани настаивал на том, что любые умозаключения базируются на персональных суждениях, что вне личностного начала установление истины невозможно, что мы полагаем больше, чем можем доказать, и знаем больше, чем можем выразить словами. Полани утверждает, что «учиться на примере — значит подчиняться авторитету. Вы следуете за учителем, потому что верите в то, что он делает, даже если не можете детально проанализировать эффективность его действий. Наблюдая учителя и стремясь превзойти его, ученик бессознательно осваивает нормы искусства, включая и те, которые неизвестны самому учителю. Этими скрытыми нормами может овладеть только тот, кто в порыве самоотречения отказывается от критики и всецело отдается имитации действий другого. Общество должно придерживаться традиций, если хочет сохранить запас личностного знания... В самом сердце науки существуют области практического знания, которые через формулировки передать невозможно».
Всё это ученые, ориентирующиеся на такие подходы, которые предлагают Симонов и Полани (а речь идет о разных подходах), относят к подсознанию, считая его консерватизм неотменяемым, полезным и... недостаточным. Но если это так, то четвертый этаж размещен и не на этой территории. Где же тогда?
(Продолжение следует).
