«Чужие», или Вторжение в семью — 3
В предыдущей, второй статье «Вторжение в семью», я упомянула известнейшее высказывание Маркса о теории, становящейся материальной силой (как большинство помнят, это происходит через овладение ею — теорией — массами). И подчеркнула, что такое «становление» материальной силой — процесс далеко не абстрактный..
Что в ходе возникновения новой силы задействуются механизмы не просто идеологического, а куда более глубинного воздействия, адресованного не столько сознанию, сколько, в огромной степени, человеческому подсознанию.
Что это справедливо как по отношению к идеям созидательным, так и по отношению к идеям разрушительным.
Что выдвинутый Марксом тезис о преобразующей силе теории равно относится ко всем теориям.
Что в случае теорий возвышающих — в человеке актуализируется высокие, а в ином случае — низкие стороны души.
Что на то она и душа, чтобы струн было много, а за какие дернут... тут уже вопрос к устроителям «концерта».
Вот был некий европейский «концерт», чуть не ставший мировым, назывался «Третий Рейх». По ходу и после его окончания были бесконечные недоумения: как же это так, «народ Баха и Бетховена» — и вдруг такой срыв в зверство? Сотни томов посвящены обсуждению этого проклятого вопроса! Мол, как могла нацистская теория завладеть такими просвещенными немецкими массами, которые не чета варварским русским массам? И ведь десятилетиями приходилось благодарить эти русские массы за спасение от нацизма... фу-у...
Но исследования исследованиями, а человечество снова ходит невероятно близко к тому краю. Как никогда близко и как никогда глобально. И — вот ведь злая ирония! — первыми претендентами в новые фашисты с особым удовольствием прочат русских. Хотя представить подобную метаморфозу русского духа всем, знающим его не понаслышке, чрезвычайно трудно. Просто даже невозможно. Более того, всем, кто «в теме», очевидно, что именно Россия — пока она сохраняет свой культурный код — является последним бастионом европейского человечества, стоящим на пути самой новой, приканчивающей это человечество идеи — идеи глобализма. Вполне фашистской по своей сути. Но еще более скверной. Поскольку к «старой доброй гностике» сильно подмешаны все футурологические извращения нынешней взбесившейся мировой элиты.
Так как справиться с бастионом? Известным старым способом. Изнутри. И не только в смысле предательства «князей», «раскрытых ворот» и всего такого. Залезть надо вовнутрь самой системы. В ее человеческую сущность. Ту самую душу, у которой разные струны. И сыграть там «польку-бабочку». Или «собачий вальс». На выбор.
Как происходит игра с человеческой сущностью? С человеческой сущностью обычных наших соотечественников — здесь и сегодня?
Какой вирус превращает русских людей в существа, напоминающие чудовищ из фильма «Чужие»? Можно ли применить по отношению к этим «чужим» классический идеологический подход, назвав их всего лишь проводниками враждебной России идеологии? Или нужно все-таки говорить о чем-то более серьезном? Пимкина из арзамасской соцзащиты — это проводник идеологии ЮЮ? Полно! Проводник идеологии ЮЮ — это какая-нибудь Альшанская из Общественной палаты. А Пимкина — это что-то другое. Некий вирус поселился в незамысловатой личности, съел все, что в этой личности было, превратил то, что осталось, в оболочку, внутри которой он сам живет... И впрямь какой-то фильм про вторжение существ с планеты ЮЮ... Вот на какие вопросы выводит арзамасский процесс. Показательный во всех смыслах, в том числе и в том, который я только что обозначила.
Какова диспозиция «сил» в этой выразительной истории, диспозиция, предъявляемая обществу, и — не без удовольствия, заметим — им обсуждаемая? (У нас сейчас принято, интернет к тому побуждает, судачить о происходящем не с тобой и всякое свое «дневниковое» суждение непременно сообщать миру).
Итак, есть забранные четверо детей — они где-то «там», в реабилитационном центре, а потом в больнице. Есть «подсудимая» — многодетная мать Наталья Шевалдина. Есть ее муж, отец троих из этих детей. Есть дамы из опеки с их предводительницей Татьяной Пимкиной (всей своей ухваткой и специфической наглой уверенностью она жутко похожа на лису, но лису только с виду Патрикеевну, а внутри...). Есть директор современного реабилитационного центра, в котором чуть не три месяца пребывают дети, и уже все успели переболеть бронхитами, побывать в больнице, снова вернуться, и где — вот ведь интересная подробность! — виновнице всего этого семейного несчастья, 11-летней Марине, было по прибытию предложено подписать некое заявление. Что за заявление, спросите? Да ни много ни мало — о ее желании не возвращаться к маме, а остаться в казенном заведении. На суде об этом было сказано так: «Ребенок сам не хочет возвращаться домой — вы представляете?! — она написала заявление, она не хочет!» Но когда задали вопрос, как же одиннадцатилетняя девочка, к тому же, как говорят, не ахти учившаяся, смогла сама написать заявление, оказалось, что заявление отпечатано, а девочка лишь подпись поставила. Дальше — больше. Выяснилось, что «пришли дядя и тетя, сказали «поставь подпись, чтобы завтра поехать домой, а иначе останешься тут до 18 лет». Она и подписала. Так-то вот. Такие «пироги с котятами» в образцовом на вид заведении, призванном что делать? Правильно, реабилитировать детишек. То есть что? То есть делать им, как лучше.
Вот здесь наступает некая идейная развилка. А кто решает, как лучше? Например, все та же представительница «реабилитационного цеха», рассказывая об ужасах проживания детей в семье Шевалдиных, иллюстрировала свою позицию так: «Мы пришли в 11 часов, а дети еще не завтракали!» На вопрос защиты, уверена ли она, что это достаточное основание, чтобы ставить вопрос об изъятии их из родной семьи, ответила железным голосом, что она «как мать и как бабушка абсолютно уверена, что в 11 часов дети должны давно позавтракать и готовиться к обеду» (дословно). И что «да, это есть основание для лишения (ограничения) родительских прав». Произнесено было со страстностью отстаивания символа веры, не менее. Оно и понятно: неофиты, они всегда наиболее нетерпимые и последовательные приверженцы религиозных доктрин. Так что если кто не осознал, к нам по линии ЮЮ уже десантируется специфическая «концертная бригада». И вместо утреннего бабушкиного мурлыканья «кто рано встает, тому бог подает», должен по их представлению воцариться вполне жесткий «орднунг». Вот вам и «чужие»! По виду вроде как свои, а внутри...
Далее. Заметную роль в суде, как и в самой этой истории, играла школа, Мотовиловская средняя. Та самая, из которой учителя ездят в Норвегию, Швецию и прочие «датские королевства», дабы повысить свой уровень соответствия западным стандартам. И, судя по результатам, они прилежные ученики. Узнав, что третьеклассница, та самая Марина из деревни Криуши, показывает другим девочкам «фотки» — голых теть во взятом отцовском телефоне — они отобрали телефон и отправились целой делегацией на дом к Шевалдиным. Зачем надо ехать за 15 км поговорить с матерью втроем — так и останется педагогической тайной. В деле же остались сухие факты — результаты посещения семьи «комиссией». Из чего мы можем сделать предположение об истинной цели данной поездки: педколлектив изначально имел намерение использовать «фотки» как повод. Марина уже была кандидаткой на передачу в чужие руки. Тем более, семья многодетная, и — лиха беда начало. Где решено, что один ребенок в «трудной жизненной ситуации», там, по законам ЮЮ, следует забирать и остальных. Ну это ведь логично — трудная, так трудная, забирать, так уж всех! Это ж для блага ребятишек, если вы забыли!
Комиссия видом деревенского жилья недавних погорельцев осталась не удовлетворена. И комната-то у них одна, и кроватей нет (правда, есть в избытке диваны), и белья, белья постельного нет! Правда, а какое белье-то на диванах днем, с чего бы ему там быть? Но записано, что нет, нет белья! Вы представляете, в какой трудной жизненной ситуации находятся эти дети?! Вы уже почувствовали, что их пора забирать? Нет, не почувствовали? Ладно. А белье (опять белье...) в детской кроватке, аж желтого цвета — вас как, не впечатляет? Что? Шевалдин оторопело добавляет, что «это ж ситчик такой, желтенький»? А, да черт с ним, с Шевалдиным, до Шевалдина ли тут! Тут добыча близка и, по всему судя, разум мутит. Итак, записано: «Белья нет, а которое есть — желтого цвета».
Но если вас это не впечатляет, про ситчик, то вам расскажут про выпивку. Дело в том, что в этот день от Натальи и ее мужа «немного пахло». Нет, пьяны они не были, но запах зафиксирован. Зафиксировано и объяснение — это был день похорон кого-то из близких. При выяснении на слушаниях всплыли «разоблачительные» подробности. «На столе была рюмка водки и колбаса. Наталья Шевалдина сказала, что она в своем праве — поминки. И что вообще у нее «кризис», думает разводиться». О! Еще факт неблагополучия! Вам кажется, что все это тянет больше на бред, чем на основания для изъятия детей? Что нормальный педагог, которого беспокойство об ученице «послало в дорогу», должен был бы поговорить по-человечески с матерью? Расспросить, отчего вдруг мысли о разводе при четырех-то детях, и стоит ли. Потом рассказать про злополучные фотки, посоветовать, как с девочкой психологически грамотно поговорить, чтоб снять ситуацию сейчас и на будущее, ну и, конечно, сделать внушение отцу семейства за этот, оказавшийся доступным ребенку, телефон.
Однако это вам только кажется — поскольку вы «тутошние», поскольку вам жизнь этих людей не вполне безразлична. И поскольку вы имеете устаревшие представления о педагогах «продвинутых» школ. Которые — вопреки вашим фантазиям на тему Ушинского — уже обучены, что есть в новом измерении (оно же Зазеркалье) хорошо, а что следует искоренять как зло. Так вот, семья с такими параметрами, как шевалдинская, есть сущее недоразумение — погорели и еще куда-то дергаются, домик покупают, вкалывают, детей растят... Этот реликт русского мира должен бы уже сгинуть, потому что «пережиток», и должен освободить от своего присутствия перспективную землю, а детей — отдать.
Так что на деле все развивалось не как в ваших прекраснодушных фантазиях. Школьная делегация порыскала глазами, прикинула, что можно будет семейству инкриминировать, велела «провести воспитательную работу» и отбыла. А мать, спрятав телефон повыше, ушла на поминки. Вечером же, увидев, что дочь телефон опять утащила и не отдает, схватилась ее «воспитывать». Дальнейшее было, как по нотам. Замеченные ссадины, быстрое «обследование» в кабинете директора школы, вызов участкового для составления акта, увоз в центр. Мать вообще не вызвали. Только сообщили, что дочь она больше не увидит.
В том, что история развивалась столь быстро и неожиданно, что через два дня опека явилась уже и за остальными детьми, есть на взгляд постороннего человека какая-то непонятная чертовщина. Однако стремительность набега одно из условий его успешности. И это — специфический стиль ювенальщиков. Вот мы только что были свидетелями молниеносного принятия ювенальной Конвенции Совета Европы — тоже ведь поразило. За два дня обе Палаты и — никаких тебе общественных обсуждений, и — плевать на четверть миллиона подписавших протест. Сначала долго прорабатывается структура, простраивается взаимодействие, все вяло, вязко, никто уже ничего не ждет, и бац — с низкого старта в горло. Сам «хапок» должен быть быстрым, иначе отобьют.
Вот и в Арзамасе так было. Налаженная связка, фактически один соцпатронатный клан: школа — опека — детский центр. Давно знающие друг друга люди, связанные «фостерной» системой. Директор Мотовиловской школы, представьте, еще и патронатный воспитатель — у нее двое «детей». Ее дочь, замдиректора школы — тоже патронатный воспитатель, у нее к своим двум еще трое «детей». Вторая дочь директора — в той же школе завучем. Ну и зять там же — учителем ОБЖ (он-то как раз и обследовал Марину на предмет ссадин). Дочь, которая замдиректора, выступая свидетелем на процессе, произнесла в какой-то момент фантастическую фразу: «Когда я рожала своего пятого ребенка…». Только зная, что трое из пяти «фостерные», можно оценить этот дивный пиар-ход. В противном случае вы обречены тихо умиляться и ничегошеньки не понимать в происходящем. А оно совсем не так невинно, как хочет казаться. Оно — вполне уже заполнено «чужими», удачно маскирующимися под людей.
