«Искра». № 5
Пятый номер газеты «Искра» вышел через месяц после предыдущего. Он начинается со статьи под названием «О бессмысленных мечтаниях». Ее автор — один из редакторов газеты Александр Потресов.
Эта статья, написанная почти 120 лет назад, — словно о нашем поколении и нашем времени: до такой степени четко прослеживаются аналогии и параллели с современной действительностью.
Потресов пишет об обывателе, который «крепко помнит одно», «что он — сторонний зритель, а никак не участник событий; он не прочь покрасоваться в заключительном апофеозе, но не намерен быть действующим лицом тяжелой исторической драмы». «Бессмысленно мечтающий обыватель не умеет и — главное — не желает бороться; он вечно гоняется за „блуждающим огоньком“ надежды и всего больше боится ее потерять».
Разве не о нашем современном обществе написаны эти слова? Разве не наше общество почти безмолвно «проглотило» введение обкрадывающей его пенсионной реформы? Разве не наше общество допустило и продолжает допускать принятие ювенальных законов, подразумевающих вопиющее вмешательство чиновников в семью?
Бездействие общества может привести и к еще более пагубным последствиям, например, уничтожению одного из важнейших завоеваний социализма — общедоступного бесплатного качественного образования.
Современные российские реформаторы практически открытым текстом заявляют, что классическое очное школьное образование скоро станет недоступным. Да, наряду с этими заявлениями делаются и другие — о том, что данные меры временные, только пока в мире бушует коронавирус. А параллельно говорится, что коронавирус может быть и не побежден вакцинами и прочими мерами, а значит и «дистанционка» под этим предлогом может длиться вечно. Но разве дело только в предлоге, если дистанционные технологии образования начали вводиться задолго до пандемии… А если есть разнокачественные заявления, обыватель, по мысли Потресова, скорее поверит убаюкивающим заверениям властей. Снова обращаемся к статье Потресова, который приводит пример таких заверений:
«Дело школьной и университетской реформы в надежных руках <…> „Опасения напрасны“… Ни один из министров еще „не ставил так высоко общественного и государственного значения университетов“, побольше доверия генералу, и успех венчает дело. „С высоты трона раздался призыв к участию в жизни школы, семьи и общества“».
Разве мы сейчас не слышим со стороны властей такие же лукавые призывы к построению гражданского общества, одновременно сопровождаемые шельмованием и игнорированием этого общества и фактическими запретами на публичные протесты?
А раз настолько актуально и злободневно описание тогдашней действительности для действительности настоящей, не стоит ли прислушаться к тому, что советует нам передовица пятого номера «Искры»?
Полную версию 5 номера газеты «Искра» можно скачать по ссылке.
О БЕССМЫСЛЕННЫХ МЕЧТАНИЯХ
17 января 1895 г. только что усевшийся на прародительском троне молодой человек сказал речь, удивившую мир и смутившую «верноподданных» земцев. Едва оперившийся птенец, свободный от наук, кроме разве «науки страсти нежной», он поучал поседелых в житейских передрягах «излюбленных людей» трезвому реализму, тщете утопий. «Бессмысленные мечтания!» — крикнул он молчавшей толпе запуганных людей. Зрелище было странное, дикое и в высокой мере неприличное. Но — увы! устами младенцев говорит иногда сама истина: молодой человек был прав и бессознательно нащупал больное место нашей общественности.
Либерального толка русский обыватель любит помечтать, вожделеет конституции и даже готов — при закрытых дверях и спущенных шторах — промежду себя и присных себе «пущать революцию».
Наступит пора — Россия станет свободна. Но как, каким образом, чьими усилиями — темно и неведомо. Побьют ли нас немцы, и мы, как после крымского погрома, очутимся у порога «великих реформ», голод ли дезорганизует правительство, революционеры ли заставят «предержащую власть» пойти на уступки, сама ли эта власть внезапно подобреет — кто его знает?
Наш либеральный фантазер, строя химеры и уповая на «глад, трус, потоп и нашествие иноплеменных», крепко помнит одно, что он, обыватель, Иван Петрович, — сторонний зритель, а никак не участник событий; он не прочь покрасоваться в заключительном апофеозе, но не намерен быть действующим лицом тяжелой исторической драмы. Слов нет: плод политической «выучки» сладок, зато корень «учения» горек, а участок — так близок!..
Фантазия обывателя растет — стремительно и неудержимо: чем меньше «поступков», тем больше возможности отдаться «чарованью красных вымыслов». С напряженным вниманием следит он за дуновением сверху, за интригами двора и чиновными перемещениями. В своем уме он раскладывает гранпасьянс из общеизвестных бюрократических фигур: вот уйдет один, умрет другой, попадет в министры третий и — игра выиграна, гранпасьянс удался. При всяком удобном и неудобном случае прежде, как и теперь, в эпоху «диктатуры сердца» шесть с половиною лет тому назад, как и в настоящие бурные дни, его «бессмысленно мечтательный» взор обращен к вершине российского здания — один милостивый кивок оттуда с высоты, и он готов забыть поругание и предать своих лучших сынов.
Когда-то библейский Исав за чечевичную похлебку отдал право своего первородства. Поступок был скверный, но похлебка вкусная, и с‘ел он ее без остатка. Современные Исавы продают свою честь и выдают своих ближних за один лишь запах похлебки. Ее еще нет, реальной, подлинной похлебки, но где-то как будто ею запахло… и обыватель растаял. Его били и бьют, в три погибели гнут, — ему все нипочем и все еще мало! Стоило раздаться словам «высочайшего рескрипта» от 25 марта о внесении «в дело воспитания русского юношества», «умудренного опытом разума и сердечного о нем попечения», чтобы обывательское сердце взыграло, а уста его трубадуров стали извергать иудушкино пустословие.
Дело школьной и университетской реформы в надежных руках — сподвижник царя-миротворца принадлежит нам по праву, — говорят «охранители»: сиятельный князь-«Гражданин» и московское отродье Каткова.
Нет, нет! — вопит обыватель в свой газетный рупор, — генерал наш! «опасения напрасны»! — Ни один из министров еще «не ставил так высоко общественного и государственного значения университетов», побольше доверия генералу, и успех венчает дело. «С высоты трона раздался призыв к участию в жизни школы, семьи и общества», и «печать, как голос общественной мысли, не может попрежнему оставаться безмолвным свидетелем событий, пассивным зрителем чужих ошибок, заблуждений и недоразумений».
А потому: скорее на помощь к молодежи, ей надо освободиться от влияния «крайних и непримиримо настроенных деятелей», которые «благожелательную заботу правительства о молодежи» толкуют «как победу молодежи над правительством». Пусть студенты не упорствуют, а идут на экзамены, они «могут быть совершенно спокойны за участь своих сотоварищей, которых пока еще не видят среди себя». Пусть будут они только паиньки, на старших глядя, — ведь старшие так многого достигли своим примерным поведением!
Цитированные нами «благонамеренные речи» принадлежат органу гг. Сазонова, Леонида Оболенского и иных достославных мужей, органу, недавно возведенному реакционной прессой в чин «лидера русского либерализма». Мы не слишком высокого мнения о русском либерализме и о его политической зрелости, но мы все же не хотим взвалить на него всю ответственность за подвиги доблестных «россиян».
Конечно, не будь цензурных «усекновений», теплой компании отставных нововременцев и «народников министерства внутр. дел», компании, расцветшей под благословением мамонтовских капиталов, не занимать бы того места в нашей печати, которое она занимает в настоящее время. Конечно, «Россия» и теперь является не «лидером», а просто отголоском, «эховой» газетой.
Но для многоголовой гидры, именуемой обывателем, для широких слоев читателя, еще только начинающего, с азов и, однако, затронутого уже «свободомыслием», быть может, не найдется лучшего выразителя его настроений, чем это взбунтовавшееся чадо суворинского заведения. Уже одно появление его — два года тому назад — на горизонте нашей ежедневной печати знаменовало собою нечто, не лишенное общественной важности; оно было симптомом подвинувшегося разложения нововременских и прочих устоев, чутким барометром, указующим на «переменно» в головах обывательской массы: от ходового газетного товара потребовалось клеймо принадлежности к цеху свободомыслия.
Обладая нововременскими талантами, «Россия» быстро вошла в моду и стала одним из патентованных органов русского обывателя. «Россия» бессмысленно мечтает. Но «мечтания» «мечтаниям» рознь. Одно дело — читатель-простец, а другое — писатель-лукавец. Одно дело — не разбирающийся в политической грамоте Иван Петрович, ищущий избавления от «египетских казней» самодержавия во всех стихиях земных и небесных, а другое — сложившийся общественный деятель, выкидывающий на своем знамени «бессмысленные мечтания», в которые он и сам не верит.
Да, лукавец не верит или верит только наполовину в добрую волю заправил России. Он лицемерит и лжет, потому что лицемерие и ложь увольняют его от борьбы и упрочивают его положение. Лицемерие и ложь возводит он в систему и бестрепетной рукой сеет разврат в среду простеца.
Бедный князь-«Гражданин» сильно обеспокоен либеральными аллюрами «России» — ему мерещится призрак покойного «Голоса», и он бьет тревогу. Успокойтесь, сиятельный князь, и вложите свой меч в ножны. Вы сердитесь только потому, что вы все еще старый романтик и действуете нахрапом там, где требуется «деликатное обращение». Взгляните на тех, кто стоят у руля и верховодят в России: они трезвее, реалистичнее вас и знают цену обывательской прессе.
Бывают моменты, когда кнут устал бить, истрепалась нагайка, когда требуется слегка погладить побитого, — конечно, не давая ему серьезного удовлетворения, — и отвлечь его внимание. Тогда те, кому ведать сие надлежит, обращаются не к вам, сиятельный князь, и не к вашему московскому собрату, а к той части нашей ежедневной печати, у которой имеется доступ к сердцам обывателей. Тогда приводится в действие нововременская или иная машинка, тогда кличется клич добровольцам — газетных дел мастерам, и открывается предохранительный клапан — громоотвод «бессмысленных мечтаний». Потому что надо же понять, наконец, что делу консерватизма «бессмысленные мечтания» оказывают бесконечно большие услуги, чем все эти княжеские речи.
Бессмысленно мечтающий обыватель не умеет и — главное — не желает бороться; он вечно гоняется за «блуждающим огоньком» надежды и всего больше боится его потерять. Ах, только бы не упустить, ах, только бы кто не помешал, и особенно эти — «крайние и непримиримо настроенные» элементы: суют свой нос и непременно испортят все дело. И наш «мечтатель» начинает не на шутку сердиться на тех, кто на собственном загорбке испытал всю боль и тягость «прогресса».
Что за беда, что сотни и тысячи борцов за свободу томятся по тюрьмам и идут в изгнание; что за беда, что виновник мартовской бойни Клейгельс совершает разбойничьи набеги на литературу и в отместку за всеподданнейшие петиции и коллективные протесты рыщет по редакционным кабинетам; что за беда, что отбывающие солдатчину студенты не выносят позорной неволи и кончают жизнь, спуская курок револьвера; что за беда, что льется кровь рабочего человека и с юга несется запретный, заглушаемый стон голодного крестьянина; что за беда, что реакция идет полным ходом, сметая остатки нашего призрачного самоуправления и налагая узду за уздой на просвещенье народа.
Он будет все же мечтать и паки мечтать, наш политический Митрофан, наш жалкий обыватель Манилов. Пусть гибнут ряды за рядами истинных граждан России — он будет пассивно глазеть, того не разумея, что политические права не даруются народу, а берутся им с бою, вырываются зубами, и что каждый шаг по пути к освобождению России оплачивается человеческими жертвами.
[А. Потресов]
