Путь Запада от авторитета к авторитаризму
Один из создателей Chatham House Лионель Кертис заявил, что построение правильного, на его взгляд, миропорядка требует отказа от принципа «авторитета», которому, по его мнению, «под личной иудаизма, бросил вызов Иисус», и который «был затем неосознанно восстановлен его последователями под именем христианства». Утверждение сильное и с далеко идущими последствиями. Для того чтобы понять, с чем предлагает бороться и Кертис и Chatham House, надо разобраться с понятиями авторитета и авторитаризма.
Авторитет — это признанная компетентность в каком-либо вопросе. В пределе — это оценка близости позиции индивидуума или какого-либо общественного института к истинности. Причем признание происходит со стороны опять же индивидуума или общества свободно, без принуждения. Объявлять борьбу с авторитетом невозможно без того, чтобы одновременно не ставить целью и уничтожение указанной свободы признания кого-то или чего-то авторитетом. И очевидно, что такая борьба может вестись только ради навязывания своего понимания истинности. Но уже без возможности оспаривания этого понимания. То есть речь идет об авторитаризме в чистом виде.
Такого рода заявления не первые в истории Запада. Еще инициатор Реформации Лютер заявлял: «Я не возношусь и не считаю себя лучше докторов и соборов, но я ставлю моего Христа выше всякой догмы и собора». В этой декларации, на первый взгляд, речь идет о борьбе зарождающегося протестантизма против авторитаризма папского Рима.
Кстати, в приведенном заявлении Лютера есть внутреннее противоречие. Поместить в одной фразе «я не возношусь» и «ставлю моего Христа» можно, только отбросив такое понятие христианской добродетельности, как смирение. Смирения не как безвольного принятия какого-либо авторитета, а как видения своей удаленности от Истины, в силу несовершенства своей христианской жизни.
Читаем у Аввы Исаии (Нитрийского), жившего в третьем веке и подвизавшегося вместе с прп. Макарием Великим: «Кто понимает и исполняет слова Писания по своему разуму, упорно настаивая, что именно так должно понимать и исполнять их, тот не знает славы и богатства Божиих».
При этом смиренный христианин может и должен противостать попыткам искажения истинности, но опираясь на соборное мнение Церкви. А это нас подводит к уже искажению правды, которое есть в словах Лютера. Очевидно, что формирование догматов и наделение отдельного индивидуума авторитетом (докторской степенью, например) неразрывно связано опять же с той же соборностью. Догматы оформляются соборным решением Церкви. То есть всё опиралось на авторитет, а не было следствием авторитаризма. Но Рим заместил принцип соборности папизмом. То есть сделал шаг от авторитета именно к авторитаризму. Ответом на этот авторитаризм и стала Реформация. Но что же она предложила взамен?
Именно то, что и реализуется спустя пять веков, после высказывания Лютера, — борьбу с авторитетом под видом борьбы с авторитаризмом и, как следствие, стремительную индивидуализацию общества.
Образование прочных и дееспособных сообществ невозможно вне понятия авторитета. Как-то же необходимо собирать и удерживать людей в рамках движения к какой-либо цели, решения какой-либо задачи? Чем выше цель и глобальнее задача, тем выше должна быть когерентность в сообществе. А как замерить эту когерентность, или, лучше сказать, единомыслие? Только соотнося позицию отдельного участника этого сообщества с выраженной кем-то или чем-то истинностью. Что неминуемо приводит к появлению авторитета, соборов и догматов. Если бороться с этой тенденцией, то неминуемо возникает процесс дробления истинности из-за искаженности понимания целей и задач со стороны отдельных индивидуумов. Что мы и наблюдаем в протестантизме и постмодернистском обществе.
Разобщенное в понимании истинности общество можно сравнить с сосудом, куда помещено нечто, охваченное броуновским движением. И удерживаться вместе это нечто может лишь в той мере, в которой это насильственное единство обеспечивает цельность самого сосуда и крепость его стенок. Оставь открытым этот сосуд и рано или поздно из него улетучатся все частицы этого нечто. Или сделай эти стенки слишком хрупкими — и частицы разнесут его вдребезги. Если, конечно, они не настолько инертны, что осадком опустятся на дно.
Приведенное сравнение уже довольно заезженное, но оно наглядно демонстрирует задачи тех, кто занят сохранением целостности указанного сосуда, — государства. Первая задача — это обеспечение максимальной герметичности сосуда. Вторая — укрепление крепости его стенок. Но так как Западу, в силу инерции смыслового тренда приверженности демократии, построить (или объявлять целью такое построение) авторитарное общество пока невозможно, то третьей задачей является максимальное остужение частиц, заключенных в сосуд. И недопущение формирования там внутри хоть каких-то больших кусочков вещества, обладающих способностью повредить стенки сосуда.
Последняя задача и есть борьба уже именно с авторитетом, как таковым. Кертис и Chatham House, в отличие от Лютера, точны в формулировках и последовательны в своем целеполагании. Они борются не с авторитаризмом, а строят его, как условие замыкания броуновского общественного движения индивидуалистического общества в рамках нужного им сосуда. И, объявляя войну христианству, они имеют в виду не папский Рим, который, как и весь Запад, механистически стремился удержать общество в рамках своих догматов, то есть действовал именно авторитарно. Нет. И католицизм, и Запад борются с сохранением понятия авторитета, который еще худо-бедно жизнеспособен в восточном христианстве и в России — самой крупной стране с восточно-христианской культурой. В этом природа их равной ненависти к Советской России с коммунистическими принципами коллективизма и России постсоветской, которая так и не смогла (не захотела пока) до конца отказаться от понятия авторитета.
Но сказать, что шаги в эту сторону не делаются, и что процесс в направлении индивидуализации общества в России не принес уже зримых результатов, к сожалению, нельзя. И броуновское метание в нашем обществе налицо, и лютеровский культ «своего Христа» завоевывает умы. Правда, есть надежда на то, что все же хаотическое движение пока еще сопряжено с поиском смыслов, общих целей и задач. И у нас еще есть шанс упорядочить это движение, придав ему единый созидательный вектор. К тому же ведущие борьбу с Россией силы вынуждены способствовать поддержанию высокого общественного градуса. Ведь их задача — разбить тонкие стенки сосуда нашей государственности. И потому они предлагают нашему обществу некие авторитеты — для формирования вокруг них сгустков, способных разнести государство.
Но, к сожалению, наше государство, защищаясь от этих действий, выбирает тупиковый для России путь — без упорядочивания самого движения охлаждение внутренней температуры при максимальном утолщении стенок сосуда. Последнее имеет свой предел и в принципе может рассматриваться как благо. Но ведь все будет зависеть от того, в чьих руках находится эта символическая колба. Пока в руках вынужденных патриотов-государственников, еще ничего. А как она будет использоваться, окажись властные институты в распоряжении адептов построения в России предельно остывшего псевдодемократического бульона, по образцу западного постмодернизма и авторитаризма?
Единственно спасительный путь лежит через придание этому кипению смысловой направленности с опорой на еще живой институт авторитетов. Надо, грубо говоря, поместить в сосуд единую, созидательную и сугубо свою цель, вокруг которой и образуется единый, созидательный и уникальный исторический путь России.
Именно против такой возможности и ведется сейчас идеологическая борьба в России. Она была особенно явлена в унизительном замалчивании и вопиющем искажении темы Революции 1917 года. Когда отвергается факт свободного выбора Россией своего исторического пути, а предлагается видеть в советском этапе лишь становление авторитарного общества. В этом общественном обсуждении (вернее его ущербности и мизерности) итогов 1917 года налицо реализация задач, сформулированных создателями Chatham House.
