Надежда только на исключения. Встреча в киевском метро

У него были сильные руки и лицо человека, не смирившегося с болезнью. Он ловко убрал костыли под мышку и встал на эскалатор. Под землю опускались киевляне — объявили воздушную тревогу. Андрей слышал русскую речь и который уже раз не верил своим глазам. Сосед по лестничной клетке может поссориться с соседом, да так, что и убьет его — посмотрите сводки происшествий — чтобы утвердить себя, чтобы никто не смел подвергать сомнению его место во вселенной. Одноклассники могут драться по той же самой причине, вплоть до момента, пока не обессилят. Драться могут даже девочки. И чтобы враждовать, совершенно не обязательно говорить на разных языках, происходить из разных народов, рас. Андрей слышал русскую речь, дивился и вместе с тем хорошо понимал происходящее.

Врачи не могли толком объяснить, почему Андрей перестал ходить. Он встал на костыли в 2022 году, когда уже оканчивал институт. Не потерял работу, круг общения не стал меньше и любовь к жизни никуда не ушла, но мир как бы перевернулся. Жизнь заставила перетряхнуть то, что было для молодого человека догадками, предрассудками, понять, что из этого чего-то стоит, вцепиться в это мертвой хваткой и, в конце концов, начать писать свое «евангелие» — не на бумаге, а тем, как ты проживаешь каждый момент, когда утром без помощи ног нужно вставать с кровати, умываться и чистить зубы, идти на встречи с людьми и — спускаться в метро во время воздушной тревоги.

Андрей в своей новой, сильно изменившейся жизни хотел соединить Силу и Жертву, Тело, и Дух, и Душу, и Разум. В своих поисках он был похож на какого-то человека Возрождения. И то, о чем говорили в институте, где он получал гуманитарное образование, никогда не было для него знаниями, чтобы сдать зачет и забыть. Оно было водой из родника в жажду, первостепенно необходимым, не терпящим отчуждения.

«Люди на Украине пошли за одним-единственным, потому что другого для себя не нашли», — думал он, глядя на лица людей на эскалаторе, искаженные душевной болезнью нацизма. Никакая религия, никакое учение не будут существовать живыми, если нет людей, которые их энергетизируют. Возрождения тех или иных учений, религий бывают, но и для них нужно, чтобы кто-то воспламенился уснувшим и дал им новую жизнь. Об этом он думал в 2025 году.

Андрей сел на одеяло рядом с темноволосой девушкой с красивым, крупным лицом. С другой стороны находился худощавый парень хипстерского вида. Иногда, когда молодой человек спускался в метро, приходила мысль: «Скорее бы Россия разбомбила нацистов с их армией и властью. Мы спускаемся ждать, пока они сделают это».

Девушка говорила по телефону, хипстер слушал свою музыку.

Андрей своей внешностью вызывал уважение — тем, что, несмотря на инвалидность, был в очень даже хорошей форме, опрятно одет и интеллигентен.

— С какой станции? — спросила девушка.

— Шевченко.

«Несчастье помогало». Незнакомые люди три года назад не могли общаться так, как сейчас. Андрею понравился голос девушки — он назвал его про себя спокойным и сильным. «Видимо, умеренная националистка», — почему-то подумал он.

Недавно парень видел уничтоженный «Пэтриот» в парке и порадовался: нет таких, на кого не найти в этом мире управы. И вообще киевлянин считал, что в его городе идет незримая борьба, в которой не только уничтожают военные объекты, но души переходят на ту или иную сторону, пусть и не показывают этого, возникают группы людей тех или иных убеждений: нацистских и противоположных, происходят разочарования в вере, идее и поиск нового.

— Часа четыре просидим, — голосом человека, у которого есть смысл жизни, сказал Андрей. Он давно заметил за собой, что как только он внутренне включался, как оставшиеся в теле пули или осколки, сразу давали о себе знать тяжелые вещи из его жизни: гибель потерявших голову от нацизма друзей, расставание с любимой, унижения, которые пришлось переносить из-за политической ситуации и просто из-за природы людей (которая, конечно, особенно в последнее время, там, где он жил, была в чем-то своя).

— Посидим, ничего, — спокойным голосом сказала девушка и достала книжку. Андрей не видел обложки, а на корешке ни автора, ни названия не было.

Книги вообще, пережидая воздушную тревогу, читали редко, и с ее образом для него не вязались. Одна из постоянных мыслей молодого человека была в том, что люди, исходя из лучших намерений, создали огромное количество «контента», который уже сами не могут переварить, и что эта проблема существует сама по себе, без постмодернистского цинизма. По мнению Андрея, так произошло, поскольку принцип «Слова вначале» ушел. А ведь, руководствуясь им, можно писать хоть кулинарную книгу, хоть роман, хоть научную работу. Он всегда считал, что прочитанное и сказанное человеком в той или иной степени определяет его судьбу, а если это не так, то и судьбы нет. Поэтому он крайне внимательно относился ко всему, что говорил и слышал, и терпеть не мог, когда кто-то не соприкасается со словами своим нутром.

Четыре часа ждать не пришлось, объявили отбой тревоги. Андрей бодро встал на костыли и пошел к эскалатору. В который раз он не мог отделаться от мысли, какой же это бред: в метро, которое построила советская страна, одна обезумевшая часть тех, кто его строил, прячется от другой. И эта первая часть, которая предала, по сути, свою мать, Родину, — какое имеет право здесь находиться? Если украинцы так уверены в своей избранности, пускай уходят в какую-нибудь пустыню и там строят свою страну!

— Если бы моя сестра была, как Вы!.. — сказала девушка.

Андрей сразу всё понял. В больницах, где приходилось бывать, он видел многих, по кому было понятно: он не атакует болезнь, не думает, что это надо делать. И разговаривая то с одним, то с другим человеком в коридоре, он понимал, что ни короткого разговора, ни длинной беседы, ни даже недели, проведенной в палате вместе, не хватает, чтобы что-то донести. Он надеялся только на исключения.

— Что у нее? — спросил Андрей.

— Колясочница, — коротко ответила девушка.

В тот же момент молодой человек подумал, что Украина — изуродованное существо, которому предстоит сверхусилие, если не хочет инвалидности по нацизму.

Он сразу представил, как эта девушка «тащит» свою сестру и как ей трудно добиться от нее самостоятельных усилий.

— Я хорошо понимаю, что у вас происходит, — сказал он, — и понимаю, как вам непросто. Он связал про себя твердость и силу девушки с обстоятельством, о котором только что узнал.

Вокруг вели себя, как в пивной: ругались, болтали и гоготали.