Больше, чем марксист. 200 лет одиночества Карла Маркса
5 мая 2018 года исполнилось ровно 200 лет со дня рождения Карла Маркса — гениального философа и экономиста, создателя Первого Интернационала и провозвестника «царства свободы».
«Это время трудновато для пера», — признавался когда-то Владимир Маяковский Сергею Есенину. С иных личностей столь же трудно снять биографический слепок, что и с целых эпох. Речь не о скользких субъектах, посмертный удел которых — змеиться в умах своих биографов, как они привыкли извиваться на сковородке бытия при жизни. Что нам за дело до тех, кто силился пролезть без мыла в игольное ушко истории? Пусть себе такие становятся, сколько им угодно, героями популярных хроник и скандальных бестселлеров. Я же говорю о титане, на чью долю выпала задача посложнее, чем у знаменитого Атланта.
Карл Маркс — из породы тех, кого не заставишь смиренно нести на своих плечах «мирное» небо или даже терпеть его над головой. Дух от духа мятежного Прометея, он был готов на всё, только бы хляби небесные окончательно разверзлись — пусть и ценой адовых мук, что испокон веков ждут всякого заступника за род человеческий. Сократ, который, по словам Цицерона, «свел философию с небес на землю», получил «в награду» от афинских вельмож кубок с цикутой. Анаксагора, лишь только он дерзнул на свой лад «приблизить небо к земле», чуть было тоже не приговорили к смерти и навечно изгнали из Афин. Что уж говорить о «нулевом пришествии» Христа в облике Прометея! Того самого Прометея, который без креста принял крестную муку за всё человечество! Так ли существенно, что Маркс, наследующий всем троим, умер своей смертью и не испытал десятой доли тех прижизненных страданий, что претерпел от Зевса опальный двоюродный брат?
Автору «Капитала» исклевали всю печень десятилетия спустя после кончины. И мучителем был не российский двуглавый орел, которого побороли большевики во главе с Лениным, и даже не черный гитлеровский хищник, что был сражен советским солдатом. Наследника Прометея вместо орла терзали стервятники, которые слетелись пировать на обломках нашего социалистического Отечества в 1991 году. Ведь кто такой Маркс без своего главного посмертного детища по имени Советский Союз? Философ, равновеликий Гегелю, и экономист, соразмерный Адаму Смиту, да и только. Этого, впрочем, вполне бы ему хватило, чтобы слыть скучноватым гением из какой-нибудь советской хрестоматии, но уже мало для персонажа серебряковской биографии, не говоря о реальном масштабе Маркса.
В реальности же он, как и Прометей, жаждал не только лишить Гефеста его кузнечных прерогатив, что удалось мятежному титану, но и посрамить самого Зевса-громовержца. Будучи — и неспроста! — большим знатоком астрономии, Маркс всматривался в звездное небо не менее пристально, чем Иммануил Кант поздними кёнигсберскими вечерами. Автор «Капитала» не питал иллюзий, что оттуда снизойдет благодатный огонь или спустится очередной мессия. Не мог он полагаться и на «нравственный закон» в себе, подобно автору «Критики чистого разума».
Маркс знал: людям самим нужно вспомнить полузабытые заветы Прометея и разжечь пламя — на этот раз не домашний очаг и не кузнечный горн, а пожар мировой революции. Лишь тогда — уже не по воле Зевса! — сверкнет молния, и сквозь грозовые тучи, за которыми почти скрылась последняя звезда, наконец-то проступит «новое небо». Небо, которое больше не придется подпирать ни труженику своими плечами, ни священнику своим крестом. И тогда даже несчастный Атлант, с еще более несчастным Сизифом заодно, оставит свой безотрадный пост и вольется в пестрые ряды пролетариев — новоявленных «хозяев земли».
«Он вырвал у неба молнию», — гласит надпись на могиле Бенджамина Франклина. Есть нечто трагикомическое в том, как этот великий американец сначала «расколдовал» грозу и тотчас же придумал громоотвод. Франклин оказался чем-то сродни химику, который вслед за ядом изобретает антидот. С той лишь разницей, что отраву и противоядие здесь надобно поменять местами. В самом деле, разве к помощи идейного «громоотвода» не прибегали, чтобы снять излишки напряжения с наэлектризованных рабочих масс?
Недаром Маркс издевательски цитировал в 1850 году Л. Симона — одного из эпигонов немецкого «социализма»: «Остерегайтесь и подумайте о громоотводе, который отвел бы от вас молнию»! Неспроста и Сталин — один из немногих действительных марксистов — однажды назвал антисемитизм «громоотводом», выводящим капитализм из-под удара трудящихся». Силы небесные оказались такими же орудиями господства в руках буржуазной элиты, что и заводы с пароходами.
Вот почему в момент, когда должен был грянуть гром, весь мир оглушила тишина, которая поначалу нарушалась лишь существованием СССР, а затем — после горбачевской перестройки — воцарилась окончательно. Найдется ли новый Маркс, который вырвет молнию теперь уже не у Зевса, а из рук переродившейся буржуазии? Или впереди маячит новый Франклин с новым громоотводом на службе у куда более зловещих сил, нежели хрестоматийные фабриканты, банкиры и мироеды?
И грош нам цена, коль мы сядем сложа руки и будем ждать, кто из них явится первым. Вспомним, что Маркс ополчался не только на идолов и кумиров всех мастей, но и на саму идею, что судьба может быть предначертана свыше. Страшен Зевс, но еще страшнее античный фатум, который довлел над олимпийскими небожителями с той же неумолимостью, с какой те игрались простыми смертными, а они, в свою очередь, — безропотными рабами! Скольких художников и мыслителей ужасал и вместе с тем вдохновлял древний сюжет, в котором меланхоличная Клото плетет, бесстрастная Лахесис отмеряет, а неумолимая Атропос перерезает нить судьбы!
Наперекор этой древнегреческой троице, Маркс не только мог подсказать Гамлету, «как соединить обрывки» этой нити, но и заново вдеть ее в игольное ушко, сквозь которое человечество мучительно протискивается в поисках потерянного рая. Как же узок круг тех, кто видел этот рай не далеко за кормой, а прямо по курсу! Кто кроме Маркса осмелился возвестить, что люди не утратили, а, напротив, еще не обрели свою обетованную землю? Конечно, она едва ли похожа на библейский Эдем или античный Элизиум, да и с «Городом Солнца» Томазо Кампанеллы или Икарией Этьена Кабе общего у нее, вероятно, немного. Но разве обещанное Марксом «царство свободы» не стоило и не стоит по-прежнему всех светских и религиозных утопий вместе взятых? Ведь утопии лишь предполагают, а «светлое будущее» располагает — если и не к вечной жизни, то по крайней мере к бесконечной истории.
В этой связи символично, что юный Маркс вдохновлялся наравне с Прометеем еще и Эпикуром, в котором мы привыкли видеть одного лишь беззаботного сластолюбца. А ведь именно он, не будучи отъявленным богоборцем, первым восстал на слепой фатум! «В самом деле, лучше уж верить басням о богах, чем покоряться судьбе, выдуманной физиками, — басни дают надежду умилостивить богов почитанием, в судьбе же заключена неумолимая неизбежность», — рассуждал Эпикур в письме Менекею. «Что следует думать о такой философии, с точки зрения которой все, как по мнению старых и невежественных баб, происходит по воле судьбы?..», — вторил ему Маркс в своей докторской диссертации. — «Эпикур — наш избавитель, он дал нам свободу».
Столь же решительно, как и с фатализмом, вульгарная мода на который пережила древнегреческий миф о мойрах, Маркс порывал и со знаменитым Beruf (нем. «призвание» — прим. ИА Красная Весна) Мартина Лютера. В самом деле, какой может быть Beruf в мире, где исчезнет разделение труда и судьба перестанет увлекать нас по узким тропинкам специализации к заранее подготовленным могилам?
И кто же всё-таки он такой, этот Сократ, Анаксагор и Прометей в одном лице? История борьбы за «светлое будущее» так трагична, а марксово наследие настолько недоосмыслено, что впору поставить вопрос — марксист ли он сам? Об этом мы поговорим чуть позже, а пока что давайте почтим — раз уж больше некому! — память, не побоюсь сказать, величайшего гуманиста всех времен и народов. Главное, чтобы этот исторический экскурс не обернулся бессильными ностальгическими грезами, а послужил руководством к действию.
