Дебилизация России не пройдет!
Товарищи, мы видим, что проведена огромная интеллектуальная работа. Вы ощущаете разницу между этим съездом РВС и предыдущим?
Съезд: Да!
Точно?
Съезд: Да!
Это первое. Теперь — второе. Я внимательно ознакомился с резолюцией. Она качественная, хорошая, но я считаю, что эту резолюцию надо делать не 5 часов и не 12 часов, а несколько дней с участием всех, спокойно, с раздачей всем выступавшим, всем участникам съезда, с какими-то размышлениями, дискуссиями и всем прочим, поэтому я предлагаю проголосовать за то, что мы берем ее за основу с большими исправлениями, которые поступят от всех, кто здесь присутствует, что мы разошлем ее по е-мейлам тем, кто здесь отсутствует, что мы поработаем над ней, по крайней мере, две недели, иначе это всё, понимаете, — «быстренько-быстренько, сама-сама-сама». Проблема слишком серьезная, согласны? Кто за то, чтобы принять за основу, прошу проголосовать. Кто против? Кто воздержался?
Мы приняли ее за основу, но она будет сильно скорректирована вами всеми: теми, кто едет на школу, — еще в пределах школы будете читать, смотреть, добавлять; теми, кто здесь, — разошлем всем, всем разошлем с тем, чтобы это сделать.
Теперь товарищи, вы, вообще-то говоря, понимаете масштаб проблемы? Вы — взрослые люди. Вы, понимая масштаб проблемы, — обращаюсь ко всем! — вы действительно готовы пытаться что-то переламывать? Но если вы готовы к этому, то это той ценой, которая [не исчерпывается] просто выступлением (мы вам бесконечно благодарны за съезд), — тогда речь идет о работе и о том, что вы мне поручаете попробовать составить такую политическую программу действий, которая переломит ситуацию в образовании. Я не обязуюсь на сто процентов, как я не брал на себя обязательства делать это по ювенальной юстиции. Но это, может быть, можно сделать. Я не обязуюсь это сделать, но десять процентов из ста на это есть. Соответственно, я спрашиваю: прежде всего профессионалы, которые здесь собрались и которые выступали, готовы на это вкалывать всерьез, понимая, что [шансы на успех] — это 10 % и что такой ценой это не переломишь, тут нужно гораздо больше. Согласны вы на это? Съезд согласен?
Съезд: Да!
Съезд согласен? Это точно? Это вы понимаете? Кто за? Все: зелеными [мандатами], красными, рукой — кто за? Кто против? Кто воздержался?
Товарищи, вы должны отвечать за решение! Теперь вы мне это поручили, я вам говорю, дорогие мои, так не пройдет. Так не пройдет! Этой ценой ничего не сделаешь и не изменишь.
И не говорите мне: «Это запросто, я не против», — да хоть вы прокляните их всех подряд, предайте их всех анафеме. Им от этого не холодно, не горячо, понимаете? Можно было проклясть всех и вся, все комитеты Госдумы и всю Православную Церковь, мало ли кого еще можно было проклясть, найти агентов и запереться дома, но надо было изменить ситуацию в ювенальной юстиции, ситуацию вокруг семьи, а не проклинать. Проклинателей и без вас много. Как [в анекдоте про старушку, которой никто не уступил место в автобусе], говорили старушке: «Интеллигентов мало, мало интеллигентов!» А она отвечала: «Интеллигентов до фига, автобусов мало». Так вот, проклинателей до фига, изменителей мало. Если вы хотите быть изменителями — ищите все щели, всех союзников, все уровни противоречий, все группы, которые к вам могут присоединиться, всё набирайте. А самое главное и самое общее — вот то, что тут говорила Рада Михайловна. У нас что происходит? У нас в пять раз больше информации стало — значит, мы будем ее поверхностнее осваивать; у нас будет в пятьдесят раз больше информации — мы будем ее еще поверхностнее осваивать; у нас будет в пятьсот раз больше информации — мы начнем совсем поверхностно осваивать.
Поймите: реальные, объективные ситуации в мире существуют, но эти реальные, объективные ситуации всегда, во всей человеческой жизни, преломляются через групповые, классовые и глобальные интересы. Нет единого решения общих вызовов. Эти решения определяются интересами элит и групп, которые хотят использовать общие проблемы с тем, чтобы двинуть процесс либо в сторону дегуманизации, расслоения человечества и создания тотального контроля малых, подлинно образованных групп над обыдленными слоями беспомощного населения, либо — в сторону гуманизации и реальной передачи народам мира возможности контролировать свои правительства и ход исторического процесса. Только в этом наше решение, других решений быть не может.
А это значит, что на практике чем больше будет становиться информации и всего прочего, тем более мощно, талантливо и по-новому мы должны сопрягать этот вызов с человеческими возможностями и возможностями наших детей. Все здесь собравшиеся должны блестяще владеть компьютером и всем чем угодно, но есть резервы человека, который, может, и будет осваивать всё больше информации, оставаясь человеком и не теряя при этом глубины. И задача России в XXI веке — создать систему, при которой освоение большего количества информации, великий информационный вызов, великая информационная революция получит русский ответ не путем более поверхностного освоения всё большего объема информации, а путем такой мобилизации человека, при которой информации будет всё больше, но она будет освоена с большей глубиной, а не с меньшей, чем в предшествующие этапы человеческого развития. Либо это будет так, либо история — закончена, а человечество — рухнуло.
Мы хотим, чтобы человечество продолжало свой исторический путь. Мы должны найти только один выход, такой выход, что чем больше будет становиться информации, тем больше она будет упаковываться таким способом, что ее количество не потребует поверхностности — оно потребует новой глубины. И в этом есть отличие сверхмодерна, коммунизма и будущего человечества от постмодернистского вызова — решения, которое предлагают глобальные олигархи, глобальное правительство и те силы в мире, которые уже постепенно переходят под его контроль.
Борьба обостряется, информационный вызов есть, но вокруг этого информационного вызова идет поляризация: с одной стороны — сил гуманизма, которые хотят мобилизовать человека по-новому, а с другой стороны — сил нового и старого фашизма, которые говорят, что проект «Человек» рухнул, что человек не может жить полноценно в условиях этой информации. Это значит, что будут отчуждаться от человечества совсем непрозрачные элиты, которые будут владеть системными способами освоения этой информации, а всем остальным будет предоставлена возможность прозябать в роли информационных скотов — вот как поляризован мир. И нам совершенно ясно, в чем наша задача, но это задача невероятно сложная и глубокая, это задача, которая потребует от России всех интеллектуальных усилий. Собственно, это и есть самое общее.
Теперь о некоторых мелочах. Нам говорят, что образование — это услуга. Мы это отрицаем, мы говорим, что это не так, мы говорим, что это полная ложь. Но, если они нам бросают этот вызов, то мы отвечаем и по-другому. О’кей, это услуга. Тогда отдайте деньги, а мы решим, у кого ее купить. Мы будем определять, в какой школе мы покупаем услугу, потому что самое странное, что бывает в мире, — это услуга, которую почему-то мне должны навязать в виде каких-то типов школ. Либо это услуга, и, извините, — тогда демократия услуг должна доходить до конца: каждый член общества должен получить соответствующее количество денег из бюджета на образование своего ребенка, и он лично наймет ту школу, которую он захочет. Тогда это услуга. И дальше я вам скажу, что будет: 90 % населения России наймут советских учителей под советскую школу.
Далее, что мы должны делать. Понимаете? — если мы не найдем эти щели [в аргументации противников], не привлечем на свою сторону самых разных людей, не создадим соответствующий пул, то, например, мы не сможем собрать съезд учителей. Вы понимаете, почему? Потому что я не буду, не зная ответа [государства], подставлять учителей, которые зависят от государства, под какую-то конфронтацию, после которой у них начнутся разборки на местах. Сначала — пул. Утром пул — вечером съезд. Вечером пул — утром съезд. Но сначала — пул людей, которые смогут гарантировать успех этого учительского съезда, а потом — два типа давления (родителей и учителей) на Министерство образования и на все деструктивные силы. Два типа давления и прямой диалог с властью с объяснением, что либо мы действительно повернем образование — либо майдан неизбежен. И в этом смысле, извините, у нас сейчас такой момент, как никогда. Это не шантаж майданом, это правда, правда о ситуации. И в этом смысле мы прекрасно понимаем, что разумная, сильная программа найдет отклик, но поймите (и вы это знаете) — они бойкие ребята, наши противники, они хорошо, бойко разговаривают, и не может быть так, что вы шлифанете всё, что мы делаем, до такой степени, что эта их бойкость заглохнет. Потому что очень много бойкости, очень много напора, — как дважды два четыре вам объяснят, что они-то, на самом деле, и есть радетели за всё что угодно: за наилучшее образование и за всё прочее. Давайте искать ответы, давайте будем современнее, чем они, давайте сделаем это так, чтобы все они оказались в архаике, чтобы все они оказались лузерами образовательного процесса. А не так, чтобы мы кричали: «Боже мой, боже мой, верните нам что-то», а они говорили: «Вот динозавры, вот идиоты, а мир-то как развивается, надо идти вперед». Мы должны двигаться вперед быстрее, чем они, и, опередив их, развернуться и разгромить армию врага и двигаться в светлое будущее.
Когда-то отец мне говорил (он заведовал кафедрой, потом ушел в 80 лет с заведования кафедрой, но преподавать продолжал)... Где-то в 82 [года] я его спрашивал: «Пап, как дела?» — «Да всё хорошо, знаешь, так интеллигентно разговаривают, так всё умно, так тонко и такие серьезные вопросы обсуждаются». Потом делал паузу и говорил: «Только знаешь, Серго, мне всё время кажется, что им было бы еще лучше, если бы студентов вообще не было». Это очень глубокий вопрос. Очень глубокий... я с годами понимаю. Какое-то время назад, много лет уже назад — еще до Шойгу [на посту министра обороны] — встречается моя знакомая с одним высоким чиновником, который говорит: «Мы все расследуем заговор против Сердюкова». Она говорит: «Чей?» — просто с интересом. Отвечает: «Как чей? Армии». Понятно, да? Армии — против министра обороны!
Ну, дальше же можно продолжать... учителей — против Министерства образования, врачей — против Министерства здравоохранения. Это антисистема, это превращенная форма, это раковая мутация систем — когда системы начинают не действовать в интересах того, что они должны обслуживать, а пожирать то, что они обслуживают. И даже не всегда можно понять, они пожирают, потому что они наняты какими-то злыми силами, они пожирают, потому что они прожорливы, они пожирают, потому что они идиоты, они пожирают, потому что они фанатики? Не надо всё это даже разбирать. Этому можно противопоставить только опережающую разумную народную демократию, соединенную с родительским движением, с учителями, включая провинциальных учителей, которые были, есть и будут костяком системы образования в стране.
(Аплодисменты.)
И с высокими интеллектуалами, занимающимися образованием, с профессорским составом, с учеными. Этими тремя силами надо грамотно надавить, постоянно занимаясь поиском союзников, а не проклятием всех подряд, найти, что нужно, перетянуть на свою сторону. Нанести начальный удар, главный удар и добивающий удар. На это на всё — 10 % успеха: за систему образования будут очень держаться враги России, но у нас есть шансы. Готовы ли мы их использовать, чувствуем ли мы себя в силах, понимаем ли мы, что мы сегодня — не только нас больше, но мы плотнее соединены, мы энергичнее. И у нас хватит ощущения собственной судьбы, для того чтобы двинуться в сторону решения этой задачи. Понимаем? Проголосуем за это всё.
А теперь, товарищи, последняя музыка, и мы расходимся... Спасибо вам всем за то, что вы пришли. Спасибо всем выступавшим.
Дебилизация России не пройдет!
Этот зал делался для Всеволода Эмильевича Мейерхольда, здесь играли лучшие музыканты мира. Россия будет лидером в культуре и образовании, и никакой сошедшей с ума шпане этого не повернуть, потому что так велит История, так велит будущее человечества, с этим мы победим.
