Доктрина революционной армии
Первая мировая война обозначила окончательный крах Российской империи — ее социально-политического устройства, ее экономического базиса, ее национальной, культурной, религиозной политики. И конечно, наиболее ярко этот крах проявился в отношении русской армии, все три с половиной года войны проливавшей кровь непонятно за чьи интересы.
Февральская буржуазная революция, казалось, ответила на этот вопрос, заявив, что власть в стране принадлежит теперь народу, а значит, война идет именно в его интересах. Но реального решения назревших социально-экономических проблем, прежде всего, проблемы социальной справедливости, народ так и не получил. А значит, вновь почувствовал себя обманутым.
Что касается армии, то введение Временным правительством новых и с виду отчаянно демократических правил — выборности командиров, отмены военно-полевых судов, отмены военной цензуры и т. п. — только усилило разложение армии. С одной стороны, эти правила серьезно подорвали дисциплину и военную субординацию, без которых воевать невозможно, а с другой стороны, сделали массовым бегство солдат с фронта. Всем надоела война с непонятными целями, все стремились домой в надежде получить, наконец, землю и вернуться к мирной жизни. Ставка полнилась сообщениями с мест о «полном упадке военного духа среди значительной части солдатских масс», их «ярко выраженном желании скорейшего заключения мира», о «недоверии офицерам, призывающим к исполнению воинского долга и продолжению войны до почетного мира».
Говоря словами Ленина, сложилась та самая революционная ситуация, когда верхи больше не могли управлять по-старому, а низы не могли жить по-старому.
Именно Октябрьская революция решила задачу создания общества социальной справедливости. Но мало было создать такое общество, приняв соответствующие декреты и указы, — его надо было практически реализовать, сломив сопротивление внутренней контрреволюции и внешней интервенции. А для этого была нужна новая революционная армия. В октябре 1918 года, когда угрозы новой власти надвигались со всех сторон, Ленин сказал: «Всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться».
Но как было подступаться к решению этой задачи, которую никто прежде не решал, — к созданию армии на абсолютно новых принципах, с новым командным составом, новым подходом к военной стратегии и тактике? Единственным примером такого рода в истории был пример создания новой армии в эпоху Великой французской революции.
Здесь стоит на время отвлечься ради обсуждения одного важного и интересного вопроса.
Конечно, большевики великолепно знали и активно использовали опыт Великой французской революции для решения задач Великой Октябрьской революции и Гражданской войны. В том числе, и в отношении формирования армии нового типа. Однако знать опыт и воспроизводить его — абсолютно разные вещи. Совсем другая эпоха, другая ментальность народа, другие традиции армии, наконец, другая общественно-политическая ситуация. Казалось бы, прямого воспроизведения опыта Французской революции в строительстве армии русской революции добиться невозможно, да и, насколько мне известно, руководители русской революции его и не добивались.
Но здесь-то и кроется самое интересное. Сравнивая этапы, направленность и ход военного строительства французской революционной армии и Красной Армии, созданной декретом 1918 года, приходишь к поразительному выводу об их огромном сходстве — от общих тенденций до мелких порой деталей.
Что было этому причиной — пресловутая полумистическая «логика революции» или гораздо более реальное стечение сходных военно-политических обстоятельств — сказать трудно. Но факты говорят о том, что такое удивительное совпадение существовало. И рядом русских и западных исследователей после 1917 года это сходство было обнаружено и описано.
Попробуем проследить, как происходило создание новой французской революционной армии, впоследствии под руководством Наполеона ставшей лучшей армией Европы (и потерпевшей поражение лишь от русской армии). И параллельно — как кристаллизовалась армия революционной России, через два десятилетия с небольшим ставшая, без сомнения, лучшей армией мира, победительницей фашизма.
Импульсом, который потребовал создания новой революционной армии и во Франции конца XVIII века, и в России начала XX века, было сопротивление контрреволюции. В случае Франции это были жирондисты, вставшие на путь террора против якобинцев, в случае России — монархические и белогвардейские мятежи, включая мятеж чехословаков. Еще больше сходства добавляли крестьянские восстания против новой власти — соответственно, в Вандее и на Дону. Наконец, и во Франции, и в России внутренняя контрреволюция была поддержана вооруженной иностранной интервенцией.
Превосходящим силам контрреволюции и интервенции молодое Советское государство могло противопоставить лишь разрозненные отряды Красной гвардии, состоящие из рабочих-добровольцев, прошедших ускоренную военную подготовку, и несколько частей царской армии, перешедших на сторону революции, включая матросов с кораблей Балтийского флота. Согласно декрету от 15 января 1918 года эти части и составили Рабоче-Крестьянскую Красную Армию (РККА), сформированную по принципу милиции, т. е. добровольных вооруженных территориальных отрядов трудящихся.
Однако очень скоро стало понятно, что добровольческими отрядами задачу защиты государства и революции не решить. Поэтому 29 мая того же года ВЦИК принял постановление о переходе от добровольного принципа комплектования Красной Армии к мобилизации рабочих и беднейших крестьян.
И в первом, и во втором решении руководство молодой республики следовало за такими же шагами французского Конвента, который поначалу много надежд возлагал на Национальную гвардию — отряды вооруженных граждан в каждом крупном и мелком городе Франции, а затем на национальных волонтеров (volontaires nationaux). Добровольческий принцип комплектования тех и других давал основания вождям революции считать эти отряды крайне надежными с точки зрения верности делу революции. Возможно, это было и так, но с военно-профессиональной точки зрения эти отряды не годились никуда.
Профессиональный военный, генерал Ламорльер писал военному министру республики: «Я имею честь доложить вам о том, что среди волонтеров совершенно отсутствует дисциплина, и прошу вас указать мне такое наказание, которое нужно ввести для того, чтобы заставить волонтеров слушаться и подчиняться своему начальству, так, как это подобает всякому солдату». Это весьма напоминает и красногвардейцев эпохи русской революции 1917 года.
Причем, Конвент держался за добровольческий принцип формирования армии до последнего (русская революция исправила свою ошибку очень быстро). Достаточно сказать, что Национальное собрание, принимая регламент, регулирующий службу волонтеров, вписал пятым пунктом: «Все граждане, допущенные в добровольческие батальоны Национальной гвардии, будут свободны уйти из их состава по окончании каждой кампании, предупредив своего капитана об этом за два месяца; каждая кампания будет кончаться первого декабря каждого года».
Идея всеобщей поголовной мобилизации возникла не в головах вождей революции, а пришла снизу, по инициативе первичных народных собраний, причем их делегаты, прибывшие в Париж в августе 1793г., сами потребовали принятия этой меры от Конвента. Якобинский Комитет общественного спасения подхватил эту идею и под его давлением Конвент принял декрет о массовом наборе в народное ополчение. Статья 1 этого декрета гласила: «С настоящего момента и до тех пор, пока враги не будут изгнаны за пределы территории республики, все французы объявляются в состоянии постоянной реквизиции».
Еще один пункт сходства в строительстве двух армий в том, что сам ход борьбы с контрреволюцией и иностранной интервенцией потребовал и от вождей французской, и от вождей русской революции жесткой централизации в руководстве армией, выстраивания четкой иерархии подчинения, суровой дисциплины. И хотя степень формализации резко возросла, воинский дух и моральное состояние молодых армий Франции и России находились на высочайшем уровне. Стойкость и преданность делу революции сочетались с громадным желанием учиться военному делу.
Солдаты революционной армии и во Франции, и в России были плохо одеты и обуты, но далеко превосходили противника воинской доблестью, высокой сознательностью, патриотическим воодушевлением. Им было за что воевать — они защищали отечество, нацию, свободу. Ради спасения революции они готовы были жертвовать собой.
Перед обеими армиями в разное время, но одинаково остро стоял и вопрос о командных кадрах. И вновь обе они пошли в решении этого вопроса сходными путями.
Комитет общественного спасения открыл доступ к высшим командным должностям каждому, кто мог практически доказать свое военное искусство и преданность революции. От военачальника требовался не диплом об окончании военного учебного заведения, а умение побеждать. И в короткое время революция дала французской армии целую плеяду блестящих полководцев и военачальников, вышедших из народа. Лазар Гош, полководец, которого ставили в один ряд с Бонапартом, был сыном смотрителя королевской псарни. Генерал Марсо, олицетворение отваги французской революционной армии, был простым писцом у провинциального прокурора. Знаменитыми наполеоновскими маршалами стали крестьянин Ланн, сын трактирщика Мюрат, бывший юнга и контрабандист Массена. Да и сам Наполеон происходил из бедной корсиканской дворянской семьи.
Русская революция и Гражданская война также создали народных полководцев — Чапаева, Буденного, Котовского и многих других. Одновременно, руководители республики согласились с необходимостью привлечения на службу бывших царских офицеров, не запятнавших себя борьбой против революции. При этом так же, как и во Франции, политический контроль в войсках осуществляли комиссары (даже слово было использовано то же самое), «безупречные революционеры, стойкие борцы за дело пролетариата и деревенской бедноты».
Еще один момент сходства заключался в создании новой тактики и стратегии ведения войны. Напавшие на Францию армии коалиции состояли из подневольных крестьян или наемников, использовали старые, рутинные приемы (например, войска располагались по всему фронту в растянутые линии), действовали медленно и обладали низкой маневренностью.
Французы в ходе войны выработали новую гибкую тактику (впереди шла подвижная стрелковая цепь, а за ней двигались сведенные в сомкнутые колонны батальоны, обладавшие большой мощью). Были упразднены громоздкие обозы, что резко увеличило маневренность армии. Большая подвижность, концентрированная сила удара, стремление к достижению количественного превосходства над противником на решающем участке — таковы были важнейшие элементы новой тактики революционной армии Франции.
Новая тактика Красной армии также стала основой ее побед в Гражданской войне — достаточно назвать легендарные атаки тачанок Первой конной Буденного, ставшие образцом маневренного боя. Вылетавшие на высокой скорости и мгновенно разворачивавшиеся тачанки обрушивали на противника концентрированный пулеметный огонь, тут же расходились в стороны, уступая место легкой коннице, завершавшей конной атакой разгром неприятеля.
Можно назвать еще множество элементов сходства в практике военного строительства двух революционных армий. Например, концепцию «экспорта революции», которая должна была привести, по мнению вождей французской революции, к созданию всемирного союза республик. Правда, Робеспьер в 1793 году отказался навязывать другим народам революцию силой оружия. Зато позже эту идею в полной мере воплотил Наполеон Бонапарт.
Советские руководители тоже долго тешили себя иллюзией о «классовой солидарности» пролетариата капиталистических стран в случае прихода туда Красной армии. Даже проигранная русско-польская война 1920 года не избавила от подобных иллюзий. И до самого начала Великой Отечественной войны идея о мировой революции, продвигаемой на штыках Красной армии, все еще продолжала подспудно определять направление стратегических поисков наших военачальников.
Но об этом — в следующей статье.
