Донецк, 6 июля 2014 года, 21 час 47 минут
Где-то в интернете было сказано, что руководитель батальона «Восток» Александр Сергеевич Ходаковский сбежал в Мариуполь. Ну поскольку вот я совсем недавно видел, как он прогуливался, не буду точно говорить, по каким именно улицам Донецка, то для меня это всё звучит не просто комично, но еще и весьма показательно.
Совершенно ясно, что информационную кампанию ведут соответствующим образом. Люди, которые пытаются каким-то образом спасти то, что нельзя спасти, — я имею в виду репутацию Стрелкова... Я только что провел довольно большую пресс-конференцию, я там видел, как пытается сознание цепляться буквально за всё, чтобы спасти эту репутацию... Миф сопротивляется реальности, это очень интересно психологически.
Говорят о том, что люди отступили из города Славянска, потому что они хотели, чтобы население не пострадало.
Возникает вопрос: а что, перед этим население не страдало? Это первый вопрос.
Второй: а что, кто-то вдруг начал что-то совсем особое творить с населением?
Третий вопрос: а, так сказать, зачем вообще вести войну в населенных пунктах? Тогда надо бы вести войну в чистом поле, да? Копать там окопы, создавать фортификационные сооружения, сражаться, там, не в Сталинграде или на улицах каких-нибудь городов, а в чистом поле, чтоб население не страдало.
И совершенно ясно, почему бои ведутся в городских условиях или почему тут важны не бои, а сама решимость вести бои. Потому что существующая сейчас армия Украины не может вести бои в городах. В городах бронетехника горит немедленно. Достаточно решимости многих тысяч людей стоять там до конца, чтобы никто не стал рваться в города на бронетехнике. Поэтому там противника можно остановить.
Если противника не останавливать, он приходит в другие города, в гораздо бóльшие. В этих гораздо бóльших городах опять встает та же дилемма: а как же обеспечить комфорт населения в зоне ведения боевых действий? Надо либо уходить во чисто поле, которое еще надо найти, да? Но тогда там противник использует преимущества бронетехники.
Бронетехника прекрасно горит в городских условиях, быстро и очень эффективно, а в условиях поля она не горит так быстро и эффективно. Ну и никто, на самом деле, никакой сумасшедший, не будет выходить во чисто поле, тем более, что это всё не Кызылкум и не Каракумы, да? — это густонаселенная территория.
Вы представляете себе, как сознание цепляется за то, что вот всё так хорошо и правильно в условиях, когда каждый житель Донецка, каждый житель Славянска, каждый житель других городов знает, что именно произошло.
Я весь этот день говорил с людьми из частей Стрелкова. Очень искренними людьми. С трагическими судьбами. Один из таких людей поехал за семьей в Славянск, зная, что на 99 % он не вернется. Он просто знал, что будет с семьей и хотел принять муку вместе с ними. Перед этим он рассказывал, что именно он думает о всей ситуации, как именно их оттуда выводили, что это было предательство, что не было никаких оснований вообще выходить из города. И что в момент, когда их выводили, и вот в те дни, когда их выводили, никто ничего такого особенного в отношении мирного населения не делали, а вот теперь, когда вывели, будут делать.
Если не оборонять Одессу от нацистов, то Одесса падет под нацистов, и тогда нацисты начнут вытворять в Одессе то, что они вытворяли.
Тогда вообще вопрос о войне встает ребром. Разве можно воевать, если в ходе этой войны может пострадать мирное население? Значит, надо сдаваться, а уж что будут делать потом с мирным населением — уж что будут, то будут. И эта вся подлая, глупая конструкция выстраивается только ради того, чтобы спасти авторитет, который, я подчеркиваю, спасти нельзя.
Самое подлое дело Стрелкова состоит в том, что он убил веру в себя. Он убил веру в себя там, где она нужнее всего — среди ополченцев. Он растоптал ее. Просто слил. Он сработал, как человек, который подрывает себя и других. Он взорвал себя, и всё окружающее поражено осколками.
Очень важно то, что сейчас заткнули дыру. И еще важнее — этого хотят все ополченцы — чтобы выдвинулись батальоны национальной гвардии. Потому что по отношению к батальонам национальной гвардии у ополченцев особая страсть. Они хотят их уничтожать. Они мечтают об этом. А обычных военных они жалеют. Они, как бы, ну играют с ними по принципу шахмат: «Они пальнули, мы пальнули», а насколько есть возможность их спасти, или что-нибудь сделать, их сразу же спасают, причем очень по-доброму.
Так вот, уход Стрелкова — это тоже не хотят понять — был уходом из нескольких населенных пунктов. Не только из Славянска, из Краматорска и дальше. По непроверенным сведениям, на улицах Краматорска вешали ополченцев. Всюду идет расследование того, участвовали ли семьи в деятельности, направленной против Киева, участвовали ли отцы семейств. Если участвовали, семьи терпят очень серьезный ущерб. Над ними очень серьезным образом издеваются. Не хочу предельных драматизаций, но положение крайне неприятное.
А люди, которые сначала страдали ради того, чтобы правосеки не пришли, а теперь страдают от правосеков, спрашивают: «Так зачем столько страдали? Что случилось-то? Почему мы сначала терпели этот артиллерийский огонь, а когда он прекратился и когда наконец на стороне ополченцев уже появились «Ноны», а «Ноны» — это, подчеркиваю, очень серьезное оружие — вот почему после того, как так произошло, мы начали отступать? Когда уже можно было начать подавлять артиллерийский огонь противника и надеяться, что его можно подавить. Когда появилось ПВО, и противник перестал так бомбить, как он бомбил, и можно было надеяться, что бомбардировки кончатся вообще. Почему, когда всего этого не было, говорили: «Мы умрем, но будем биться в городе! Мы там сожжем технику, и за счет этого мы выстоим!»
Приводятся какие-то идиотские примеры с Кутузовым, кем угодно еще, да? Но они ж хотели быть Брестской крепостью! А если бы каждый командир на каждом участке боевых действий хотел быть Кутузовым, то не было бы никакого Бородинского сражения — заманивали бы дальше, до Сибири. Для того чтобы не терять людей, сберечь армию, да?
Это всё даже не смешно.
Имеет место индуцированный психоз — тяжелейший, разрушающий сознание, и главное, обнажающий, в каком состоянии находится сознание так называемых властителей умов патриотических, и всего прочего. Это состояние — тяжелейшее.
И, наконец, выясняется еще одно: что когда надо спасать этот неспасаемый авторитет, то ни правда, ни люди здесь, в регионе, не важны, не важен простой человек, взявший оружие, от которого зависит судьба региона, России и мира. Важен псевдовождь.
Я, вдруг, глядя на это, вспомнил песенку. Я ее петь, естественно, не буду, потому что у меня со слухом не ахти, я ее почитаю речитативом:
Однажды рыжий Шванке, (на-ну, на-ну, на-ну) В казарму плелся с пьянки, (на-ну, на-ну, на-ну) Увидел он девчонку... (бомс, valerá) И сразу — за юбчонку, (ха-ха, ха-ха!)
Так вот, так у нас приезжают герои в их героические регионы. Дальше — как они ведут пиар:
Усы, часы, пилотка... (на-ну, на-ну, на-ну) И бравая походка, (на-ну, на-ну, на-ну) Послушай-ка, красотка! (бомс, valerá) Хорошая погодка... (ха-ха, ха-ха!)
Дальше — как они рассказывают о том, что они ветераны нескольких войн:
По этой по макушке, (на-ну, на-ну, на-ну) В бою стреляли пушки, (на-ну, на-ну, на-ну) В пиру стучали кружки... (бомс, valerá) И плакали подружки, (ха-ха, ха-ха!)
А кончается это всё, как судьба региона, следующим способом:
Усы, часы, пилотка... (на-ну, на-ну, на-ну) Опомнилась красотка, (на-ну, на-ну, на-ну) Когда мерзавец Шванке, (бомс, valerá) Уже сказал ей: «Данке», (ха-ха, ха-ха!)
И уехал. В отпуск.
Ничего большего, чем подобная песня, ситуация не заслуживает. Презрение огромно. Все тут всё понимают, и сколько бы ни лгали двадцать или сто московских болтунов разной окраски, это ничего не изменит. Стрелковы приходят и уходят, а великое дело Юго-Востока остается.
Будет Победа, будет.
До встречи в СССР!
