Философская антропология Кассирера
Несводимость человека к понятию animal rationale всегда подчеркивалась Кургиняном как в цикле статей «Четвертый этаж», так и в иных его работах. Эту проблему решал в своих антропологических философских работах Эрнст Кассирер, о котором Кургинян пишет в 109 выпуске своего исследования «О коммунизме и марксизме». Поэтому продолжим изучение философского эссе Кассирера «Опыт о человеке. Введение в философию человеческой культуры».
Кризис антропологии человека рационального в XVII веке, который обосновал Блез Паскаль, был вызван явной невозможностью детерминировать человека в картезианском духе — поведение человека невозможно было описать математическими формулами.
Но наука движется вперед не только математикой. Наступившее Новое время принесло человечеству новые мыслительные средства. И толчок к их развитию дала новая космология, гелиоцентрическая система Коперника, ставшая основой новой антропологии, возвратившей человеку веру в свой разум и его возможности. Однако первоначально новая космология, сместившая Землю, а значит, и человека, из центра мироздания на его глубокую периферию, вызвала растерянность и глубокий пессимизм в оценке человека и человечества у философов XVII века, породив новый всплеск агностицизма и скептицизма в умах философов. Монтень в своем знаменитом отрывке из «Апологии Раймунда Сабундского» восклицает: «Пусть он (человек. — прим. пер.) покажет мне с помощью своего разума, на чем покоятся те огромные преимущества, которые он приписывает себе. Кто уверил человека, что это изумительное движение небосвода, этот вечный свет, льющийся из величественно вращающихся над его головой светил, этот грозный ропот безбрежного моря, — что все это сотворено и существует столько веков только для него, для его удобства и к его услугам? Не смешно ли, что это ничтожное и жалкое создание, которое не в силах управлять собой и предоставлено ударам всех случайностей, объявляет себя властелином и владыкой Вселенной, даже маленькой частицы которой оно не в силах познать, не то что повелевать ею!»
Однако величайшие умы человечества приняли вызов бесконечности Вселенной. Уже Джордано Бруно стал, по выражению Кассирера, «первым мыслителем, вступившим на эту тропу, которая в определенном смысле стала дорогой всей современной метафизики...» А также обоснованием того, «что новая космология вовсе не преуменьшает силу человеческого разума, а, напротив, упрочивает и подтверждает ее. <...> Бесконечный универсум не полагает границ человеческому разуму — напротив, он побуждает разум к движению. Человеческий интеллект осознает свою собственную бесконечность, соразмеряя свои силы с бесконечным универсумом».
Это было лишь прозрение. Наука еще не давала Бруно инструментарий для его философии человека, но кто сказал, что философия должна только объяснять то, что открыла наука, а не побуждать разум к новым открытиям?
Галилей, Декарт, Лейбниц, Спиноза — все они решали задачу интеллектуального кризиса антропологии animal rationale, но именно с позиций «математического разума», провозглашая, что именно «математический разум — ключ к истинному пониманию космического и морального порядков».
Но вот уже Дени Дидро, который, будучи издателем знаменитой «Энциклопедии», «находился в самом центре всех крупных интеллектуальных движений своего времени», разочаровался в возможности с помощью математического инструментария объяснить феномен человека. К середине XIX века место математики в решении этого вопроса заняла биология — новый прорыв был обеспечен открытиями Дарвина — его теорией эволюции.
Кассирер напоминает читателю, что сама идея эволюционного развития живой природы не была изобретением века девятнадцатого. Аристотель в своей метафизике утверждал, что «для понимания общего плана природы, происхождения жизни низшие формы должны быть проинтерпретированы в свете высших». Как видим, в современной теории эволюции аристотелевский антропоцентрический принцип перевернут. «Аристотель настойчиво подчеркивал невозможность понимания феномена жизни с помощью случайных причин», — дарвиновская теория эволюции доказывает, что случайные мутации, которые повсеместно происходят в живых организмах в течение их жизни, будучи положительными, могут накапливаться, являясь основой пластичности видов.
Однако попытки приспособить теорию Дарвина к решению задачи происхождения и формирования человеческой культуры оказались бесплодны. Французский философ, эстетик, теоретик искусства Ипполит Тэн намеревался в своих работах рассматривать «человека как животное высшего вида, которое производит философию и поэзию точно так же, как шелковичные черви производят свои коконы, а пчелы строят свои соты». Но ведь тут, как замечает Кассирер, сразу возникает вопрос, а каковы те движущие силы, которые побуждают человека «производить» культуру?
Вопрос этот заставляет его вступать в полемику с философами-эмпириками, которые, строя свои теории, при интерпретации фактов, по мнению Кассирера, делают произвольные допущения, ставя акцент только на какой-то одной «силе», побуждающей человека действовать, созидая мир вокруг себя. У Ницше это воля к власти, у Фрейда — сексуальный инстинкт и «экономический инстинкт» — у Маркса. Такое упрощение, считает Кассирер, оставляет за скобками те эмпирические же факты, которые не укладываются в «прокрустово ложе» данных теорий.
Об этом же, но с других позиций, говорит и Кургинян, который в своих работах подчеркивает, что сознание человека, конечно, обусловлено его бытием, но обусловлено не абсолютно. Иначе откуда в феодальном бытии зарождалось «сознание» философов-предтеч Великой французской буржуазной революции? А теория коммунизма развивалась и внедрялась в пролетарское движение людьми, пролетариями отнюдь не являвшимися?
Возвращаясь к Кассиреру, отметим, что кризис в современной ему антропологической философии он видит именно в отсутствии единого, объединяющего взгляда на проблему человека: «Метафизика, теология, математика и биология последовательно принимали на себя руководство размышлениями о проблеме человека и определяли общую линию исследования. Реальный кризис этой проблемы дал себя знать теперь, когда такой главной силы, способной направлять все индивидуальные устремления, больше не существует».
Далее, описывая свою собственную теорию человека как animal symbolicum, Кассирер дает трактовку каждому элементу человеческой культуры — мифу и религии, языку, искусству, истории, науке — как системе символов, обладающей специфической функциональностью. Элементы эти все вместе обладают притом внутренним единством, которое, будучи диалектическим единством сосуществования противоположностей, «поддерживается не тождеством их природы, а взаимосогласованностью их основных задач».
Оспаривая аристотелевское определение человека как «общественного животного», Кассирер замечает, что общественными животными являются и пчелы, и муравьи, превосходя человеческое общество в сложности и четкости организации трудовой деятельности. «Однако в случае человеческого объединения налицо не только общество действия, как у животных, но также и общество мыслей и эмоций. Язык, миф, искусство, религия, наука суть элементы и непременные условия существования этой более высокой формы общества. Они суть средства, с помощью которых те формы социальной жизни, которые мы находим в органической природе, доходят в своем развитии до нового состояния — стадии общественного сознания. <...> Человек может обрести себя, прийти к знанию своей индивидуальности исключительно через посредника — социальную жизнь. Но этот посредник значит для человека нечто гораздо большее, чем какая-нибудь внешняя определяющая сила. Человек подобно животным подчиняется правилам общества, но он, сверх того, сам участвует в формировании общественной жизни и способен к ее активному изменению».
Закон биологической жизни, который распространяется и на человека, гласит, что никакие приобретенные индивидом в течение его жизни навыки и умения не передаются по наследству и не могут влиять на жизнь рода, но человек, в отличие от животного, сумел преодолеть эту преграду и научился сохранять плоды своего индивидуального труда — он создал культуру, «человеческий способ преодоления единичного и эфемерного существования» — и таким образом обрел бессмертие.
