Тоталитарный подход ЕСПЧ в деле «Володина против России»
Европейский суд по правам человека недавно вынес крайне важное для России решение «Володина против России» (Сase of Volodina v. Russia). Его значение прежде всего обусловливается сделанными судом правовыми выводами, которые основаны на ставшей господствующей в Европе маразмирующей концепции прав человека, в частности гендерной теории. Это решение рельефно показывает, что для ЕСПЧ уже не важны какие-либо этноконфессиональные и социально-культурные различия государств, на которые распространяется юрисдикция суда. Он явно настроен на то, чтобы все государства в Совете Европы были подстрижены «под одну гребенку», то есть на абсолютную социально-культурную унификацию.
Кроме этого содержательного аспекта, пожалуй, не меньшее значение имеет и то, как именно суд выносил свое решение, какие аргументы он положил в основу итогового решения. Ведь положение ЕСПЧ совершенно уникально в силу того, что действует этот орган Совета Европы на договорной основе, то есть в той части, в какой сами государства желают этого. Всё международное право построено на компромиссах, «согласовании воль» и какое-либо принуждение категорически не характерно для подобных отношений. Однако ЕСПЧ явно претендует на нечто большее, всё чаще своими советами и даже требованиями вторгаясь во внутренние дела суверенных государств.
С содержательной точки зрения главный вывод суда в этом деле заключался в том, что в России, не желающей вводить у себя на территории «единственно верную» европейскую гендерную теорию, дискриминация женщин приняла якобы страшнейшие формы.
Особенно суд обеспокоился темой насилия в отношении женщин, принявшего, по его мнению, в нашей стране угрожающие масштабы. Кстати говоря, обосновывая этот свой тезис, ЕСПЧ не постеснялся прибегнуть к откровенным манипуляциям при работе со статистикой, благодаря чему вывод и получился столь леденящим кровь обладателей европейских ценностей. В итоге ЕСПЧ в императивной форме потребовал от России ввести в свое законодательство крайне сомнительный (а, в общем-то, весьма отдающий оруэлловским тоталитаризмом) институт запретительного приказа, поскольку уже существующее российское уголовное законодательство якобы не обеспечивает должной защиты женщин от насилия со стороны супругов.
И здесь мы подходим к главной проблеме данного решения Страсбургского суда — аргументации. Вся логика суда достаточно явно показывает, что по-настоящему разбираться в дебрях уголовной статистики в нашей стране или в особенностях реализации различных уголовно-правовых норм, предусматривающих ответственность за посягательство на здоровье и личную неприкосновенность, он изначально не собирался. Лишь в нескольких местах достаточно крупного судебного решения ЕСПЧ попытался проанализировать официальную статистику, предоставленную российскими властями, однако сделал это довольно халатно. В остальном же уши ангажированности этого решения торчат со всех сторон.
Прежде всего удивляет, насколько неразборчив суд к источникам информации о семейно-бытовом насилии в России, которые он использовал в своем решении. По сути, главными среди них стали отчеты и доклады неправительственной организации Human Rights Watch, беспристрастность которой к России весьма и весьма небезусловна, доклады специального докладчика ООН, причем почему-то, прежде всего, за 2004 год, а также признанного в России иностранным агентом и неоднократно попадавшегося на грубых подтасовках центра «АННА».
Например, суд ссылается на то, что российские власти в 2004 году признали тот факт, что «14 000 женщин ежегодно гибнут от рук своих мужей или других членов семьи». Однако истоки этой информации лежат еще в ежегодном докладе России в комитете ООН по ликвидации дискриминации в отношении женщин, который был сделан в 1999 году! Совершенно непонятно для чего суд вообще приводит эти данные. Мало того, что на момент рассмотрения дела они уже критически устарели и ситуация в стране сильно изменилась. Вместе с этим и сами данные подаются в искаженном виде, поскольку цифра в 14000, согласно официальной статистике, в свое время касалась числа всех погибших женщин в течение года по самым различным причинам.
Вместо того чтобы попытаться актуализировать данные, которым почти 20 лет, ЕСПЧ не стесняется строить свои выводы на подобном неактуальном материале. А это, в свою очередь, показывает, что имеющаяся у суда статистика банально подгонялась под уже предопределенный вариант решения.
Поражает близорукость суда при исследовании официальной статистики, предоставленной российскими властями. Так, ЕСПЧ пришел к выводу о том, что «в период 2015–17 годов женщины составили от 67% до 74% всех взрослых жертв зарегистрированных преступлений, «совершенных в семье или домашнем хозяйстве».
Суд здесь провел крайне недобросовестный анализ, поскольку статистика ГИАЦ МВД (которая, видимо, и была представлена) дифференцирует данные о пострадавших в семье женщинах по субъекту, который причинил вред. Очевидно, что женщины могут пострадать в семье не только от рук супруга, но и от любых родственников, как ближних, так и дальних. ЕСПЧ в подобные тонкости не вникает, по всей видимости, лишь потому, что иначе данные не получатся столь удручающими.
К примеру, согласно данным ГИАЦ МВД РФ, в 2015 году в России было зарегистрировано 382 809 потерпевших по преступлениям, сопряженным с насильственными действиями. Лишь 170 667 из этих потерпевших являлись женщинами, (то есть 44%). При этом необходимо разобраться с используемой ЕСПЧ категорией «преступления, совершенные в семье или домашнем хозяйстве». Здесь ситуация на первый взгляд может показаться достаточно мрачной: из 50 780 потерпевших 36 493 являются женщинами, то есть 71,8%. Однако, если посмотреть эти данные чуть внимательнее, станет ясно, что из 36 493 пострадавших в семье женщин от рук своих супругов пострадало только 17 908 (49%). Несомненно, показатель этот достаточно велик, но он не является каким-то запредельным, как это пытается показать ЕСПЧ.
Более того, гораздо лучше обстановку с насилием в российских семьях может продемонстрировать соотношение общего количества совершенных в отношении женщин насильственных преступлений и количество таких преступлений, совершенных со стороны супруга. Из общего числа женщин, пострадавших от насильственных преступлений, лишь 17 908 пострадало в семье от рук своего супруга, то есть 10,5%! Соответственно почти в 90% случаев насильственных действий против женщин мужья были ни при чем. Налицо либо вопиющий непрофессионализм, проявленный ЕСПЧ, либо явная ангажированность и подгонка фактов под определенную версию.
В сущности, никаких серьезных аргументов в пользу версии о том, что в России процветает гендерное неравенство, а женщины серьезнейшим образом дискриминируются в части доступа к правосудию и возможности защитить себя при помощи государства от преступных посягательств, ЕСПЧ вообще не приводит. Все его выводы в этой части строятся лишь на домыслах, допущениях и крайне сомнительной информации, полученной от структур, которые просто физически не могут получить релевантные данные по обсуждаемому вопросу.
Главным здесь является то, что именно на подобной весьма сомнительной аргументации ЕСПЧ строит свой базовый вывод: Россия обязана ввести европейскую систему юридических мер, защищающих женщин от семейно-бытового насилия, в частности т. н. «запретительные приказы». Примечательно, что суд даже не пытается проанализировать специфику российского законодательства, регулирующего ответственность за причинение телесных повреждений.
ЕСПЧ безапелляционно признает недопустимым тот факт, что по ряду наименее общественно опасных статей УК РФ (например, ст. 116 «Побои») в нашей стране существует система т. н. «частного обвинения», которая предполагает, что уголовное преследование может быть начато лишь по заявлению потерпевшего гражданина и по его же заявлению может быть прекращено на любой стадии следствия.
Суд, по сути, считает, что гражданам по обсуждаемой категории дел не должно предоставляться право на примирение, которое возможно сейчас в случае, если потерпевший «заберет заявление». Не является ли такая линия ЕСПЧ скрытым продвижением вполне тоталитарных тенденций в законодательстве, когда граждан признают «несмышлеными детьми», которые не способны сами разобраться в своих жизненных неурядицах, и которых государство будет насильно «делать счастливыми»?
Особое беспокойство вызывает то, что существующие ныне в России правые, меры имеют своей целью, прежде всего, сохранение семьи путем возможности примирения даже при самых тяжелых межличностных конфликтах, приводящих к насилию, не опасному для жизни и здоровья, которые, к сожалению, порой случаются между супругами.
По логике же ЕСПЧ, супруги права на примирение должны быть лишены, и при проявлении любой формы насилия — а напомним, что в рамках европейской концепции прав человека такое насилие может быть не только физическим (шлепки, подзатыльники), но и психологическим или эмоциональным (словесное оскорбление, угроза домашним животным и т. д.), — «агрессора» необходимо привлекать к ответственности (даже при наличии у самой «жертвы» искреннего нежелания уголовного преследования). Страсбургский суд обосновывает это уязвимостью женщины и необходимостью особо ее защитить. Однако в его словах видится неприкрытое лицемерие, поскольку абсолютно бездоказательно женщина признается каким-то бессловесным, внушаемым существом, постоянно страдающим «стокгольмским синдромом», которое абсолютно не способно решиться на подачу в полицию заявления о привлечении к ответственности своего обидчика-супруга.
Возникает весьма комическая ситуация, когда ЕСПЧ, который по идее должен защищать права индивида от посягательств со стороны государства, требует от России, которую в Европе оголтело называют авторитарным государством, нарушающим права человека, ввести законодательство, умаляющее принцип автономии личности, то есть призывает к вторжению государства в сферу, ранее свято от этого оберегаемую.
Примечательно здесь то, что те правовые меры, которые ЕСПЧ сегодня требует ввести в России, вовсю начали функционировать в Европе еще в 2007 году и соответственно за пять лет, прошедших к моменту, когда Мод де Бур-Букикио озвучила вышеприведенные данные, обстановка с насилием в Европе оставалась критической.
Вывод здесь получается весьма невеселым. Европейская концепция прав человека сегодня в сущности превратилась в «вещь в себе», причем сегодня она, как никогда, пребывает в состоянии оторванности от классических европейских гуманистических идеалов Просвещения.
Евробюрократы — а судьи ЕСПЧ относятся именно к этой касте — на сегодня полностью игнорируют тот факт, что концепция прав человека не может быть абсолютно универсальной, и что подгонять всё человечество под один «единственно верный» европейский постмодернистский формат — контрпродуктивно.
В сущности, наблюдаемые в деле «Володина против России» абсолютная безапелляционность ЕСПЧ и отсутствие у него какого-либо желания всестороннего исследования дела показывают скрытый тоталитарный характер современной постмодернистской гендерной идеологии и европейской концепции прав человека в целом.
