От общего к общественному
Рассматривая истоки возникновения украинского национализма среди самих украинцев, в частности казацкой верхушки Малороссии, Илья Росляков обращается к первому антироссийскому тексту «История русов», на основе которого возникло Кирилло-Мефодиевское братство. Историк Николай Костомаров, вдохновленный этим текстом, начал обосновывать украинский сепаратизм особостью украинцев, в том числе и другим менталитетом, и прежде всего якобы большим свободолюбием этого народа.
В его представлении любовь к свободе должна быть в первую очередь любовью к личной свободе и противопоставляется она русскому «перевесу общинности». Именно исходя из этого, как мне кажется, стало возможным проникновение к нам изначально западных — польских — идей разделения славян по происхождению от различных потомков Ноя. Это проникновение имело своей задачей то же, что и разделение по отдельным прутикам единой их связки с тем, чтобы сломать целое по отдельности.
В советское время идеи украинства, а именно существования абсолютно разных народов, русского и украинского, циркулировали только на Украине. Мне известны многочисленные случаи, когда непонимание русскими, например в Ленинграде, странных разговоров некоторых жителей Украины об отличии их культуры от русской, приводило этих украинцев в бешенство: «Как мы ненавидим вас, москалей!» Это, в свою очередь, вызывало ответное непонимание: «Причем тут москвичи?»
Конечно, большинству жителей России был больше созвучен «полный гордого доверия покой», не предусматривавший сепаратизм, национализм, которые казались чем-то постыдным, пережитком прошлого. Конечно, странные русофобские демарши настораживали, но не «вычеркивали» подобных украинцев из советской «семьи народов». Такое благодушие в итоге не позволило разглядеть признаки распада СССР, возникшие с началом перестройки, во время которой национализм скрывался под личиной культурной идентичности — интереса к фольклору, национальным традициям.
Ключевым, исходным элементом в таких построениях стало что-то вроде костомаровского противопоставления благой личной свободы (якобы свойственной малороссам) великорусской общинности. По аналогии можно противопоставить любой малый народ большому. Например, противопоставлялись «дельфины» и «анчоусы» во время «белоленточных» протестов.
Незадолго до этих событий на «Публичных лекциях Полит.ру» выступал, тогда еще ректор Европейского университета, Олег Хархордин. В своей лекции, рассматривая проблемы организации гражданских протестов против сноса исторических зданий и уплотнительной застройки в крупных городах, он сделал акцент на проблеме недостаточной активности горожан, которые не готовы быстро мобилизовываться и объединяться при наличии угрозы их ценностям. По его мнению, это связано с тем, что у населения не изжит общинный коллективизм, который Хархордин противопоставляет общественному протесту свободных индивидов, разгневанных разрушением привычной среды обитания. Понятие общего ассоциируется, как он полагает, больше с дружбой, а общественное — с публичными действиями, к которым русские несклонны по своей натуре. К общему он также относит инфраструктуру, которая всегда рассматривалась как общенародная: «...советская (а потом и российская) идентичность во многом основывалась на таких общих вещах, например, на тех проводах, которые из ваших розеток тянутся до розеток Владивостока. Правда, только до тех пор, пока Анатолий Борисович не попытался разрезать все сети на отдельные подсистемы. И если ему это всё же не удалось, то это всё еще становой хребет российской национальной идентичности».
Нужно пояснить, что в СССР существовала единая закольцованная сеть передачи электроэнергии от электростанций к конечному потребителю, которой гордились как очень передовой и эффективной. Она обеспечивала переток электроэнергии в пределах разных часовых поясов таким образом, чтобы перенаправить ее от мест, где потребление минимально в ночное время, туда, где наступает дневной пик потребления. Очевидно, что это процесс во многом аналогичный коллективизму и дружбе, которые выше рассматривались в негативном ключе как препятствующие публичной активности.
Обнаружив, что «российское общество — сила, не созданная в результате контракта индивидов, но присутствующая в жизни каждого индивида, вторгающаяся во все сферы жизни», Хархордин делает вывод о схожести такого общества с государством. После этого его вывода становится очевидно, что в таком обществе активность индивидов не может быть направлена на общественный протест как требование соблюдения условий «контракта». Наверное, именно здесь скрывается причина такого пристального его интереса к гражданскому обществу.
Изучением русских культурных кодов исследователи из Европейского университета, так же как, впрочем, и Чубайс — своей деятельностью, занимаются отнюдь не ради удовлетворения своего любопытства, оно имеет заказной характер. Не все свои работы они даже по-русски пишут. Например, исследование вроде бы реформ ЖКХ Череповца и Санкт-Петербурга, озаглавленное «Political Theory and Community Building in Post-Soviet Russia», издано совместно с финнами только на английском.
Исследователи заняты проблемой создания активного гражданского общества, причем не на основе идеологии, а на основе защиты потребительских ценностей и среды обитания горожан. Подобные их работы уже имели практический результат, реализованный НКО «Голос» для создания сети информационной поддержки протестных настроений на выборах 2011–2012 годов, который как раз и был направлен на возбуждение «гражданского общества». Протестующие требовали соблюдения «контракта» — порядка в подсчете голосов избирателей. Порядок в таком деле, как и вообще порядок, — идея хорошая. Но, будучи использованной в политических целях, она тут же породила нарастающий беспорядок в виде Болотной. И перевесить эту силу смогла только апелляция к «общему» — к стабильности государства.
Беспокойство вызывает то, что при сохранении тенденций, направленных на развитие общества потребления, рост индивидуализма, под прикрытием слов о правах и свободах личности будет уходить общее, тот самый «перевес общинности», который когда-то так беспокоил Костомарова.
