Экономическая война Китая

Экономическая ситуация в Китае и различные аспекты борьбы вокруг нее — тема очень обширная. Я попытаюсь назвать и рассмотреть то, что считаю самым важным.

Прежде всего, у всех на слуху, что Китай испытывает серьезный экономический кризис. И что КНР, в частности, довольно быстро снижает темпы роста ВВП (см. рис. 1). Если в предыдущие 20 лет они в среднем превышали 10 % в год, то сейчас упали до 6,8–6,9 %.

Конечно, большинство стран мира о таких темпах роста могут только мечтать. Однако для Китая 6,8 % годового роста — это уже проблема. Проблема социально-экономическая, психологическая и политическая.

Китай, в результате своего многолетнего экономического рывка, создал очень мощную экспортноориентированную экономику. Эта экономика уже стала первой в мире по ВВП (если считать не по курсу доллара, а по паритету покупательной способности юаня); эта экономика уже стала мировым лидером и по объему промышленного производства, и по масштабам промышленного экспорта.

Так что широко используемое для Китая наименование «мировая фабрика» — вполне уместно. Причем на эту «фабрику» с ее трудолюбивыми работниками и поначалу очень дешевыми трудовыми ресурсами давно переводили свои производственные мощности многие крупнейшие мировые корпорации — то есть строили в Китае свои заводы и начинали на них выпускать автомобили («фольксвагены», «форды» т. д.), или компьютеры, или бытовую технику. При этом, естественно, Китай вместе с новыми зарубежными заводами получал вполне современные промышленные технологии, которые ему позволяли развиваться всё быстрее.

В результате китайская «мировая фабрика» вышла на первое место в мире по потреблению и использованию разного рода ресурсов (см. рис. 2).

Как мы видим, экономика КНР потребляет более половины мирового производства бетона, никеля и алюминия, почти половину мирового производства угля, стали и меди, огромную долю мирового производства золота, урана, нефти, а также риса, кукурузы, пшеницы и так далее. Очевидно, что именно такое высокое и разнообразное потребление ресурсов мирового рынка сделало Китай одним из ключевых «моторов» мирового экономического роста. И не случайно снижение темпов роста в Китае все серьезные эксперты признают одним из важнейших факторов замедления глобального роста.

Далее, в результате последних десятилетий стремительного роста китайская экономика обеспечила невероятно высокие темпы подъема благосостояния очень широких слоев населения (см. рис. 3).

Как мы видим, средние зарплаты в Китае выросли за десятилетие в 3 раза, а с учетом повышения курса юаня — в 4 раза. И в пересчете на доллары превысили $800 в месяц — очень солидный уровень для любой развивающейся страны.

Наконец, нельзя не сказать и о том, что такой рост экономики и благосостояния создал в стране очень высокие социальные ожидания, прежде всего — ожидания дальнейшего роста благосостояния. И, соответственно, вызвал к жизни государственные программы создания в стране массового «общества средней зажиточности».

Продолжающийся и обостряющийся мировой кризис и связанное с кризисом резкое сокращение глобального платежеспособного спроса в очень большой степени проблематизировали и эти программы быстрого роста зажиточности, и, соответственно, исполнение высоких социальных ожиданий.

Кроме того, труд в Китае перестал быть очень дешевым, и глобальные корпорации всё активнее переводят свои производственные мощности из Китая в другие страны, с более дешевыми трудовыми ресурсами: во Вьетнам, в Индонезию, в некоторые латиноамериканские страны и так далее — то есть сокращают число высокооплачиваемых рабочих мест китайской «мировой фабрики».

При этом Китай ради встраивания в глобальную систему финансов и торговли весьма существенно ослабил свою «экономическую автономность», в том числе государственный контроль за потоками капитала и контроль за многообразными китайскими и зарубежными финансовыми структурами, действующими на рынках капитала.

Соответственно, с одной стороны, Китай по-прежнему движется вперед плановыми пятилетками. Работает Госплан, скопированный с советского и подчиняющийся центральному партийному и государственному руководству страны, хотя, конечно, система показателей планирования и контроля существенно скорректирована с учетом большого и растущего сегмента экономики, работающего на рыночных основаниях.

Однако, с другой стороны, Китай ради расширения взаимодействия с глобальными рынками, достаточно широко открылся мировым рынкам капитала. И, соответственно, оказался существенно зависим от разного рода спекулятивных игр на этих рынках. Причем речь идет об экономических играх как внутри страны, так и играх международных. В том числе, скажем так, играх «военно-финансовых». Китай, вобрав в себя открытость глобальным рынкам капитала, заодно вобрал и весь спектр спекулятивных игр на этих рынках.

Как это произошло?

В ходе создания «общества средней зажиточности» огромные массы китайского населения, привыкшие к постоянным рискам бедности и стремящиеся иметь «аварийную кубышку на черный день», накопили огромные семейные денежные запасы. Эти денежные запасы домохозяйств в суммарном валютном эквиваленте сейчас оценивают в $21–23 трлн.

Когда массовые хозяева этих денег поняли, что вкладывать их в производство в Китае во время кризиса — при падении промышленного спроса — некуда, они пошли на фондовый рынок. То есть в биржевые спекуляции акциями и облигациями. Причем, как подчеркивают специалисты-китаеведы, население страны с точки зрения любой, в том числе биржевой, денежной игры, — очень и очень азартное. Это касается как низовых широких масс, так и китайской элиты, которая в своем большинстве — плоть от плоти низовых масс, из которых эта элита вышла.

И потому в биржевые спекуляции пошли и деньги из «кубышек» низовых китайских масс, и свободные деньги китайских корпораций и банков, которые сейчас некуда прибыльно вкладывать, и, конечно же, деньги крупнейших зарубежных финансовых спекулянтов. Причем последние пошли не напрямую — это пока существенно ограничено китайским валютным законодательством, — а, в основном, через банки и корпорации Гонконга, Макао и самой КНР за счет создания неких совместных корпораций и других бизнес-структур.

В результате спекулятивная игра на китайских биржах «обогатилась» вполне «военными» компонентами. Сначала на китайских биржах в Шанхае и Шеньчжене из-за ажиотажного спроса на активы возник огромный финансовый «пузырь», а затем начались обвалы и мощные прыжки курсов акций. Которые, естественно, подрывают доверие к устойчивости экономики и финансовой системы Китая (см. рис. 4).

Как мы видим, индекс шанхайской биржи Shanghai Composite вырос до более чем 5000 пунктов, затем нынешним летом рухнул ниже 3000 пунктов, а далее начал прыгать вверх-вниз, иногда на 8–10 % в день, постепенно поднимаясь. Очевидно, что и такое обрушение биржи, и такие прыжки курса акций очень сильно подорвали доверие к устойчивости китайской экономики. Любые разумные инвесторы, глядя на эту картину, понимают, что бросать деньги в подобную биржевую игру — слишком высокий риск, здесь они сгорят, как в топке. В такие игры играют только инсайдеры с большими деньгами, которые сами же и двигают вверх-вниз биржевые индексы. Они на этом обогащаются, все остальные — теряют.

Для «охлаждения» спекуляций Центробанк Китая был вынужден принять довольно масштабные ограничительные меры для ряда спекулятивных операций на бирже, влить в экономику весьма большие деньги, а также провести несколько заметных девальваций юаня.

При этом, естественно, в спекулятивных играх с надуванием и «схлопыванием» фондового пузыря и китайские массы, и немалая часть элиты потеряли очень большие деньги. Что не могло не привести к росту социального, в том числе и элиты, недовольства, то есть к обострению и низового социального протеста, и политической борьбы в китайском руководстве.

Отметим, что такая элитная борьба, редко выходящая на публичную поверхность, никогда не прекращалась. Последний крупный эксцесс «войны элит» в Китае — это, видимо, известные события на пекинской площади Тяньаньмэнь в 1989 году, которые конечно же, не были подавлением стихийного протеста мирных студентов. И сейчас об этом уже написано много, в том числе людьми, которые в тех событиях участвовали. Это была именно элитная война, схватка за будущий политический и экономический курс страны.

Так вот, сейчас правительство и руководство Компартии Китая, учитывая масштабы и риски социального, в том числе и элитного, недовольства, проводят очень широкую и серьезную кампанию по детальному разбору описанных выше катастрофических биржевых событий.

В частности, разбирается роль созданной в последние годы, в том числе региональными элитами, огромной системы теневого кредитования населения и компаний. Разбирается роль зарубежных спекулянтов, включая тех, которые базируются и ведут свой бизнес в Китае. Разбирается роль связанных с зарубежными спекулянтами финансовых брокеров, через которых на китайских биржах шла основная часть «военной» биржевой игры. Сейчас уже многие десятки таких китайских спекулятивных игроков обвинены в инсайдерской игре на бирже и арестованы, возбуждены дела против ряда базирующихся в Китае зарубежных инвестфондов.

А поскольку в Китае игру против биржи вели в основном спекулянты американские, Китай обозначил свои возможности ответных реакций, весьма неприятных для финансовой системы США. В частности, он весной и летом продал огромные пакеты казначейских обязательств США — трежериз — на сумму $213 млрд.

Сейчас некоторые экспертные злые языки утверждают, что нынешней осенью китайские продажи трежериз продолжились, в том числе через Швейцарию и Гонконг, и что их сумма уже превысила $300 млрд. Очевидно, что такие продажи якобы «самого надежного в мире средства сохранения денег» очень существенно подрывают доверие к трежериз и американской финансовой системе в целом. Поскольку один из главных экономических имиджевых капиталов США — убежденность всего мира в том, что в Америке никакие инвестиции пропасть или обесцениться не могут, и что там всё абсолютно надежно.

А у Китая в запасе имеются, скажем так, достаточно объемные инструменты дальнейшего влияния на финансовую систему США. У КНР по-прежнему огромные — всё еще самые большие в мире — золотовалютные резервы (см. рис. 5).

Невзирая на то, что эти резервы за полтора года снизились с почти $4 трлн до нынешних примерно $3,6 трлн, в их составе еще находятся трежериз на сумму не менее $900 млрд... Кроме того, у Китая в его «кубышке резервов» есть и очень большие объемы акций крупнейших американских фондов и корпораций, массированные продажи которых могут обрушить американские финансовые рынки.

Тем не менее, хочу подчеркнуть, что хотя экономическая война между Китаем и США явно идет, она идет очень осторожно с обеих сторон.

США понимают, что Китай — не только обладатель упомянутой «дубины» американских трежериз и фондовых активов, распродажа которых может стать для американских финансов крайне болезненной. Китай для Америки — еще и важнейший торговый партнер, обеспечивающий внутренний американский рынок массовой, дешевой и качественной продукцией очень широкого ассортимента, которую Америке в краткосрочной и среднесрочной перспективе заменить просто нечем.

Китай, в свою очередь, понимает, что США — это гигантский платежеспособный рынок для китайских товаров, возместить потерю которого Пекину в обозримой перспективе опять-таки нечем и негде. Особенно в кризисе глобального спроса. США для Китая, с сегодняшним оборотом взаимной торговли более $520 млрд в год, — крупнейший торговый партнер. Даже растущий китайский торговый оборот со всеми странами Европы вместе взятыми — примерно такой же, как с одной Америкой.

Так что у США и Китая пока слишком прочная финансовая и торговая взаимозависимость, чтобы не идти на открытую экономическую войну без крайней необходимости.

Еще один очень показательный пример того, что жестко ссориться с Америкой Китай не намерен, — подписание во время визита Си Цзиньпина в США в сентябре контракта с «Боингом» на покупку 300 самолетов на сумму $38 млрд. Однако этот крупнейший и очень выгодный для «Боинга» и Америки контракт заключен с определенными китайскими условиями: делиться частью технологий. Оговорено, что хотя сборка самолетов, их испытания и сертификация идут в США, но при этом используется значительная часть деталей и комплектующих изделий, которые будут произведены по американским технологиям в Китае.

Видимо, сейчас одно из важнейших направлений идущей в Китае борьбы с финансово-экономическим кризисом — начатая китайским правительством реорганизация системы контроля за финансовой сферой.

Если до сих пор различные финансовые организации контролировались не только ЦБ (Народный банк Китая), но и еще тремя правительственными ведомствами, то сейчас задумано создание единого «мегарегулятора», который должен объединить контрольные функции для надзора над всеми финансовыми организациями (банки, страховые компании, брокерские фирмы, управляющие активами и т. д.).

Эта реорганизация, кроме предотвращения и выявления махинаций в финансовой сфере, призвана резко сократить объемы «вспухшего» в период бурного роста страны теневого банкинга, который негласно контролируют центральные и региональные элиты и который премьер Госсовета Ли Кэцян недавно назвал «экономической язвой страны». Представляется, что эта реорганизация в значительной мере ставит целью прекратить или, по крайней мере, резко сократить финансово-кредитное самоуправство региональных элит.

Процесс идет очень жесткий. 20 ноября китайский официоз «Женьминь Жибао» сообщил, что министерство общественной безопасности КНР и Народный банк Китая, начиная с апреля, раскрыли свыше 170 случаев ведения нелегальной банковской деятельности и отмывания денежных средств, суммарный объем которых превысил 800 млрд юаней ($125,34 млрд).

Нельзя не видеть, что сокращение мирового спроса ставит перед китайской «мировой фабрикой» очень серьезные проблемы.

Снижение темпов роста ВВП и роста благосостояния населения на фоне высоких социальных ожиданий обостряет социально-политический протест — который в Китае, как и элитная борьба, никогда не прекращался. Речь идет о сотнях тысяч мелких и более крупных протестных акций в год. Не о десятках, не о сотнях, а о сотнях тысяч. Это вполне официальные и признанные данные.

Особую роль здесь всегда играл высокий и болезненный разрыв в уровне развития и доходах населения между «богатыми» приморскими восточными провинциями Китая, где в основном и были сосредоточены производственные мощности страны, и «бедными» западными и центральными провинциями, откуда шел главный приток рабочей силы на заводы «мировой фабрики».

Трудовые мигранты из деревень западных провинций, которые в годы «экономического бума» стремились на заводы развитых восточных провинций, теперь возвращаются домой с закрывающихся на востоке предприятий. Возвращаются они от достаточно высоких зарплат на этих заводах к сравнительной бедности в родных местах. И этот контингент — вполне социально взрывоопасный «материал». Особенно опасный для исламизированных регионов, прежде всего Синцзянь-Уйгурского автономного округа, где никогда не исчезало исламистское террористическое подполье. Которое, отметим, в нынешнем году явно активизируется.

Китайское руководство социально-экономический риск разрыва в уровне развития восточных и западных провинций осознавало давно. И еще при прежнем председателе КНР Ху Цзиньтао начало реализацию масштабных программ сокращения этого разрыва. Эти программы в западных и центральных провинциях включали и гигантские инфраструктурные проекты, и огромные объемы промышленного строительства, и большие кредиты в социальную сферу. В этом году — отметим, отчасти благодаря кризису, «затормозившему» развитие восточных приморских регионов, — западные и центральные провинции впервые обгоняют по темпам роста регионального ВВП восточные провинции. Для Китая это, с точки зрения политической устойчивости страны, очень важное социально-экономическое и социально-психологическое достижение.

Следующая экономическая проблема Китая — огромный объем набранных китайскими корпорациями внутренних и внешних кредитов. Эти кредиты брались в расчете на выход мировой экономики из кризиса и дальнейший рост экспорта и внутреннего потребления. Выхода из кризиса, увы, не произошло, а кредитные долги остались. Причем большая часть кредитов (и, соответственно, долгов) фактически была скрыта от контроля, поскольку шла через «теневой» банкинг.

В результате у Китая весьма большой совокупный внешний и внутренний долг, в основном накопленный корпорациями. По разным оценкам, различающимся по «прикидкам» доли «теневого банкинга» в кредитах, этот долг составляет от 3 до 5 трлн долларов, некоторые аналитики говорят чуть ли не о $12 трлн. Но даже это сравнительно немного по мировым меркам: у большинства стран Европы отношение долга к ВВП существенно больше, чем у Китая. Тем не менее, такой долг с учетом его достоверно не известной «теневой» составляющей ставит под вопрос экономическую устойчивость многих, в том числе крупных, корпораций и банков.

Еще одна большая проблема Китая — огромные, созданные в последние, «тучные» для экономики годы, неиспользуемые или не полностью используемые мощности для инфраструктурного, промышленного, офисного и жилищного строительства. Которые опять-таки создавались в расчете на увеличение спроса на внутреннем и глобальном рынках и на прежние высокие темпы экономического роста.

Внутренний рынок страны в последние годы развивался очень бурно, параллельно росту доходов населения, и действительно в значительной мере заместил, с точки зрения экономики, доходы от экспорта. То есть экономика Китая стала гораздо менее ориентированной на экспорт. Тем не менее, созданные впрок избыточные мощности промышленности вну­тренний сегмент экономики в условиях кризиса использовать не в состоянии.

Китай в последнее время в качестве «подпорки» для экономического развития очень ак­тивно развивает сферу услуг. И уже получает на этом направлении весьма серьезные результаты. Однако опять-таки сфера услуг заметную часть избыточных промышленных мощностей страны никак использовать не может.

В результате внутренние инвестиции в производственные фонды неуклонно падают (см. рис. 6).

Раньше, перед началом нынешней волны мирового кризиса, темпы годового роста капитальных инвестиций достигали 50 %, а рост инфраструктурных инвестиций превышал 64 % в год! А затем темпы роста капитальных инвестиций начали снижаться, причем в последние три года они снижаются устойчиво и довольно быстро.

Но раз снижаются капитальные инвестиции, то одновременно и неизбежно падает спрос на всё промышленное сырье. И, соответственно, на продукцию сырьевых отраслей экономики, которые тоже испытывают всё более глубокое влияние кризиса.

В результате единственной возможностью полноценного использования накопленных «избыточных» китайских финансовых ресурсов, а также производственных и сырьевых мощностей, оказывается внешняя экспансия с прямыми зарубежными инвестициями, а также промышленными и инфраструктурными проектами.

Представляется, что китайский мегапроект, носящий совокупное название «Нового Великого Шелкового пути», родился в большой степени из соображений использования этих недостаточно востребованных в самом Китае финансовых и производственных мощностей.

Мы уже обсуждали в нашей газете проект инфраструктурного коридора, включающего систему железных и автомобильных дорог, а также газопровод и в перспективе — нефтепровод из пакистанского порта Гвадар, на выходе из Персидского залива, — в Китай. Обсуждали мы и китайские инфраструктурные проекты Никарагуанского канала в Центральной Америке между Атлантическим и Тихим океанами, канала Кра между Индийским океаном и Южно-Китайским морем, проект железной дороги, газопровода и нефтепровода из Индийского океана через Бирму(Мьянму) в Китай.

В последние месяцы к этим китайским проектам добавились:

проект сопряжения автодорожной и железнодорожной сети Китая и Евразийского союза, который сейчас обсуждается очень активно и всё более конкретно;

проект скоростной железной дороги из Китая в Иран «Урумчи — Тегеран» через Казахстан, Киргизию, Узбекистан и Туркмению. Здесь уже прорабатывается возможность продления этой дороги с одной стороны к Персидскому заливу и, с другой стороны, — это тоже не исключается — в Турцию и далее в Европу;

ряд региональных инфраструктурных проектов в Центральной Азии. В частности, развитие железнодорожного сообщения между китайским Кашгаром и странами Средней Азии через Памир, Фер­ганскую долину и дале;

проект скоростной железной дороги «Будапешт — Белград» между Венгрией и Сербией — здесь контракт уже подписан, строить будут китайские корпорации;

проект скоростной железной дороги между Китаем и столицей Лаоса Вьентьяном на границе с Таиландом, с перспективой продления дороги до Индийского океана;

участие Китая в строительстве скоростной железной дороги «Москва — Казань», включая создание совместного предприятия для производства скоростных поездов для этой дороги;

участие Китая в гидроэнергетических проектах в Албании, Черногории, Боснии и Герцеговине, а также в ветроэнергетических проектах в Македонии, Сербии и Хорватии;

проект создания первой китайской зарубежной военно-морской базы в Джибути на берегу Баб-Эль-Мандебского пролива, на входе в Красное море. То есть на главном морском транзитном пути для нефтяных, газовых, сухогрузных и контейнерных перевозок между Индийским океаном и Европой;

возобновление строительства в Пакистане АЭС с двумя новыми реакторами мощностью 1000 МВт китайской разработки.

Этот — подчеркну, неполный — список показывает, что китайские амбиции глобальной инфраструктурной экспансии очень серьезны. И что они подкрепляются китайским промышленно-технологическим и инвестиционным потенциалом.

В том числе, огромным успешным опытом внутреннего китайского инфраструктурного строительства скоростных автомобильных и железных дорог, крупных портов, промышленных гигантов.

В том числе, финансовыми ресурсами созданных КНР Фонда Шелкового пути ($50 млрд плюс привлеченные инвестиции) и Азиатского банка инфраструктурных инвестиций ($100 млрд плюс привлеченные инвестиции).

В том числе, расчетом на то, что гигантские сбережения китайского населения не будут «лихорадить» спекуляциями внутренний рынок, а будут с пользой применены в китайской глобальной экспансии.

Но масштабы китайской инвестиционной экспансии растут не только в сфере инфраструктуры. Китай наращивает свои зарубежные капиталовложения как через фактически подконтрольный Гонконг, так и напрямую (см. рис. 7).

Знаменательно, что одним из главных инвестиционных направлений для Китая оказывается Латинская Америка, включая Бразилию, Боливию, Венесуэлу, Аргентину и т. д. Здесь идет и огромное китайское инфраструктурное строительство, и постоянный рост числа сделок по слияниям и поглощениям местных компаний китайскими корпорациями.

Но Латинская Америка, конечно же, не единственное направление китайской финансово-экономической экспансии. Китайские корпорации приобретают промышленные и иные активы в США (это, например, покупки с целью приобретения технологий компаний сланцевой добычи нефти в Техасе). Китайские корпорации и банки очень много инвестируют в Африке. Так, только что Си Цзиньпин во время визита на Китайско-Африканский инвестиционный форум в южноафриканском Йоханнесбурге пообещал Африке экономическую помощь в размере $60 млрд, в том числе в форме беспроцентных инвестиционных кредитов.

В Европе активность китайских компаний в сделках по слияниям и поглощениям местных фирм и предприятий не менее показательна (см. рис. 8). Как мы видим, только за предыдущие два года китайские компании совершили в Европе почти две сотни сделок по поглощению европейских фирм. И в нынешнем году этот процесс вовсе не остановился. Как недавно объявил премьер Госсовета КНР Ли Кэцян, Китай планирует увеличить свои прямые инвестиции в 16 стран Европы вдвое.

Но, подчеркну, такие прямые инвестиции — это не только слияния и покупка активов. Китайские компании приобретают в первую очередь предприятия и фирмы, которые им интересны использованием современных, достаточно высоких, технологий. То есть, по сути, покупают заодно эти технологии. Причем на днях минторг Китая объявил, что прямые (то есть не в фондовые рынки, а именно в производственные активы) зарубежные инвестиции КНР в этом году достигнут $1 трлн.

Кроме того, несмотря на глобальный кризис спроса, Китай не только продолжает, но и наращивает свою торговую экспансию на мировые рынки. В особенности, на азиатские рынки (см. рис. 9).

Мы видим, как растет положительный торговый баланс Китая со странами Азии и как одновременно растет отрицательный торговый баланс США со странами Азии, то есть здесь Китай достаточно успешно вытесняет в торговле американский капитал.

И, как мне представляется, форсированное подписание (как сейчас уже описано в мировой прессе, под очень сильным давлением США) Соглашения о Тихоокеанском торговом партнерстве, ТТП, — это явная попытка Америки переломить данную, неприятную для США, тенденцию.

Результатом описанных процессов китайской финансово-экономической и промышленно-инфраструктурной экспансии стал очень серьезный рост роли китайского юаня в международных расчетах (см. рис. 10).

Если еще пять-семь лет назад доля юаня в международных расчетах была пренебрежимо мала, то сейчас она, по последним данным, превышает 2,8 %. Причем в последние месяцы юань сместил с четвертого места в международных расчетах японскую иену.

Отметим, что повышением своей финансово-экономической роли в структуре глобальной экономики Китай занимается последовательно и настойчиво.

Китай в прошлом году, как утверждают некоторые эксперты, в очередной раз «вежливо отклонил» предложение США создать систему фактического «кондоминиума», «глобальной двойки» по управлению миром. И продолжил свои усилия по конструированию альтернативного США центра глобальной мощи — экономической, политической и военной.

В сфере экономики, которую мы здесь рассматриваем, в этом русле находятся действия Китая по созданию новых структур БРИКС, включая Банк БРИКС и Фонд развития БРИКС.

В этом же русле — учреждение Китаем Азиатского банка инфраструктурных инвестиций, к которому уже присоединились более 60 стран мира, включая ключевых европейских, американских и азиатских партнеров и союзников США.

В этом русле — повышение роли юаня в глобальной торговле.

В этом русле — еще одно крупное достижение Китая: создание первой альтернативной системы быстрых международных финансовых расчетов. Если до сих пор весь мир пользовался американо-европейской системой SWIFT, то с 8 октября запущена китайская система расчетов Chinese International Payment System (CIPS), которая находится вне юрисдикции США и ЕС. То есть «отключить» кого-то от нее американцы и европейцы, в отличие от SWIFT, не могут.

В этом же русле — объявленное 30 ноября решение МВФ о включении юаня в корзину специальных прав заимствования, СДР — расчетной валютной единицы МВФ. Решение вступит в силу с 1 октября 2016 года, причем эксперты оценивают будущую долю юаня в корзине МВФ в очень существенные 14–16 %.

В этом же русле — быстрое наращивание европейскими банками выпуска облигаций, номинированных в юанях. Объем этих выпусков в нынешнем году уже превысил $2,7 млрд.

В этом же русле, наконец — создание Китаем отдельной Шанхайской международной энергетической биржи для торговли «нефтяными» ценными бумагами, номинированными в юанях. Предполагается, что биржа начнет работать в начале будущего года. И, соответственно, начнет вытеснять доллар с позиции почти единственной валюты для расчетов за нефть.

Отдельный сюжет, который я хочу затронуть, — уже очевидное «заигрывание» с Китаем со стороны как бы главного союзника США, Великобритании.

Лондон первым, еще в 2013 году, начал широкую торговлю юанем на своей валютной бирже. Причем уже в 2014 году объем торгов юанем на этой бирже вырос в полтора раза, а в нынешнем году — еще в три раза. Эксперты считают, что по объему торгов юанем Лондонская биржа вскоре обгонит Гонконг.

Крупнейший британский международный банк HSBC («Гонконгско-Шанхайская бизнес-корпорация»), в позапрошлом веке начинавший свою деятельность в Китае, а затем перебазировавшийся в Лондон, пять лет назад перенес свой головной офис из Лондона в Гонконг.

В июле нынешнего года Банк Англии принял решение принимать юань в качестве обеспечения сделок на Лондонской бирже металлов.

21 октября ЦБ Китая впервые разместил в Лондоне юаневые облигации, причем сразу почти на $800 млн. Эксперты считают, что рынок был готов поглотить и гораздо больший объем размещения.

Отметим, что произошло это во время визита Председателя КНР Си Цзиньпина в Лондон 19–23 октября. Причем главе КНР был устроен совершенно беспрецедентный, воистину королевский прием. Включая подачу гостю королевской кареты, парад конной королевской гвардии, а также торжественный обед в Букингемском дворце в присутствии — в полном составе! — британской королевской семьи.

Знаменательно, что после этого ряд экспертов заговорил о том, что Великобритания скрытно, но настойчиво торпедирует усилия США по заключению стратегического Соглашения о Трансатлантическом торгово-инвестиционном партнерстве, ТТИП. То есть создания во главе с США гигантской зоны свободной торговли, в которую войдут Канада, Мексика и страны Евросоюза. Но это ведь сейчас — главная цель и мечта Барака Обамы, который очень хотел бы поставить такую успешную точку в завершение своего президентского срока.

А 26 ноября представитель оппозиции в британском парламенте, в ходе обсуждения планов приватизации госимущества, размахивая цитатником Мао Цзэдуна, обвинил главу минфина Джорджа Осборна в «распродаже Британии китайцам».

Тем не менее, несмотря на перечисленные свидетельства выросшей до глобальных размеров экономической силы Китая, пока далеко не факт, что КНР выйдет из нынешнего финансово-экономического кризиса благополучной и не ослабленной. Игра на его ослабление идет мощная. Пока что китайскую экономику очень существенно поддерживает обрушение мировых цен на сырье, которое Китай закупает на внешних рынках, и прежде всего на нефть и газ.

Но проблем, причем серьезных проблем, в китайской экономике, как я показал, хватает. И предсказывать, что Китай все эти проблемы вскоре успешно решит, сегодня никто не берется. Во всяком случае, на Западе налицо множество публикаций о том, что китайский «бум роста» завершился, что экономика падает всё быстрее, что растет поток выводимых из страны капиталов. Что сейчас будет обвал фондового «пузыря», затем начнется обвал кредитного «пузыря» и «пикирование» экономики. И что вскоре неизбежны и элитные, и низовые эксцессы, в результате которых «повалится» система экономического, а далее и политического управления, а затем вполне возможен такой же распад страны, который случался уже не раз в истории Китая.

Представляется, что такого рода прогнозы — политически ангажированные информационно-пропагандистские атаки. Но, повторю, экономических проблем у Китая немало, и проблемы эти непростые.

Что эти процессы в Китае означают для России?

С одной стороны, Китай оказывает существенную поддержку России в ряде инвестиционных проектов, а также в расширении сбыта российского сырья, прежде всего нефти и газа. Напомню в связи с этим о нефтепроводе ВСТО и планируемых газопроводах «Сила Сибири» и «Алтай». Китайские кредиты оказали существенную поддержку ряду российских корпораций, оказавшихся в трудном финансовом положении из-за санкций, отрезавших Россию от финансовых рынков Запада.

С другой стороны, уже очевидно, что и в рамках Шанхайской организации сотрудничества, и в рамках БРИКС Китай всё увереннее стремится играть «первую скрипку». И отчетливо опережает Россию в развитии экономических связей со странами Центральной Азии, то есть с одной из главных зон экономических и политических интересов России. В том числе, в инфраструктурных проектах во всех странах региона, а также в энергетических проектах в Туркмении (газ) и Казахстане (нефть) (см. рис. 11).

Как мы видим, товарооборот Китая в этом очень важном для России регионе с 2008 года устойчиво превышает товарооборот России.

В то же время товарооборот между Россией и Китаем второй год существенно падает, сейчас его падение превысило 30 %. Конечно, здесь большую роль играет кризисное снижение цен на российское экспортное сырье. Но и по другим товарным позициям успехов в нашей взаимной торговле немного.

Нельзя не обратить внимание и на тот факт, что китайские банки в последнее время кредитуют российские корпорации всё более осторожно и скупо. И объясняют это тем, что у них могут из-за этого быть неприятности в работе с западными — американскими и европейскими — банками, поскольку финансовые регуляторы США и ЕС могут их обвинить в нарушении введенного в отношении России санкционного режима.

Наконец, достаточно показательным следует считать тот факт, что китайская железнодорожная корпорация на днях стала инициатором подписания в Стамбуле соглашения о транспортно-логистическом консорциуме по доставке контейнерных грузов через Казахстан, Каспий, Азербайджан и Грузию в Турцию. На мой взгляд, на фоне резкого обострения российско-турецких отношений в таком решении нельзя не видеть значимый политический подтекст.

Таким образом, при всех разговорах об укреплении российско-китайского стратегического партнерства мы должны понимать, что Китай ведет в мире собственную глобальную игру. И в этой игре преследует собственные интересы, которые вполне могут существенно выходить за пределы понятий «союза» и «дружбы».

Мы должны это ясно осознавать. И строить свои отношения с Китаем исходя из этого. Разумно, точно и ответственно.